Мария Виргинская "Тир Нан Ог"

Стас гласом Ксарова инстинкта решительно пренебрёг: Стас вознамерился, кровь из носа, выколотить «тугрики» и… затеять очередной флирт.

– Маме Зите не привыкать! – отмахнулся он от Ксарова слабого аргумента. – А позвонить – надо…

Полез было в карман за мобильником, но Ксар схватил его за руку: «Не здесь! Из сортира поговоришь!».

– Мы сейчас! – потянул он Чапана за собой. Оглядел с крыльца двор и уверенно направился в заросли, скрывающие деревянный «скворечник».

– Иди! – указал он Чапану на удобства. – Я покараулю. Только не застревай, мне тоже надо отлить.

Стас скрылся за дверью, и оттуда донеслись сначала бурное журчание, а затем – не менее бурные ругательства.

– Сдох телефон! – объявил, появляясь из будки, Стас. – Дохлая фигня, а не телефон! Хотя этого быть не может!

– Прячь! – озираясь, прошипел Ксар. – Пацанка на огороде! Бдит!

– У тебя паранойя, Андерсен!

– А у тебя дебилизм! – из «скворечника» парировал Ксаверий. – Пей больше! Сейчас по ходу сюжета нас объявят иностранными агентами или криминальными элементами, побьют и выкинут на фиг! Ни хрена не уплатив! И это – в лучшем случае!

– Не заводись, – посуровел Стас. – Нас врёшь, не побьёшь! По крайней мере, меня!

– Дяденьки! – послышалось с огорода. – Вы там в очко не провалились?

– Мы, девочка, – пророкотал Стас, – в огне не горим, в воде не тонем, а уж в дерьме и подавно!

– Это радует! – кукольным голосочком пропела Геля. – Тогда подсадите меня на дерево, я сливы нарву. Снизу все уже оборвали.

– Мы сами залезем! – Стас задрал голову и оглядел развесистую старую алычу. – Давай, куда складывать!

В руках у Гели ничего не было, но Геля не растерялась: «Я в подол собираю. А вас дерево не выдержит! – одарила она Стаса взглядом будущей бабы-вамп. – Вы тяжёлый!

– Сказочник лёгкий! – ухмыльнулся Стас. Он постиг игру потенциальной красавицы-женщины и остался собой доволен.

– Кот Баян! Подь сюда! – грянул он на весь двор. – Работёнка для тебя есть!

– Эй! – донеслось от летней кухни. – Народ, вы где?

Аня воспользовалась моментом, чтобы выскользнуть из объятий Сани.

– Вы что там делаете?

– Урожай собираем! – ответил с дерева Ксар. – Геля приказала. Вы нам тару какую-нибудь не кинете?

– Я этой Геле… – полушутя-полусерьёзно рассердилась Аня. – Я ей покажу, как командовать на чужом подворье!

– Ладно тебе! – вступился за Гелю Бузин. Без Ани за столом ему не сиделось. – Раз он, как его, уже наверху, пусть рвёт! Мне же лучше!

Он поднял валявшуюся под стеной корзинку, но сам к дереву не пошёл – он ловил свой миг удачи, одиночества вдвоём, и окликнул Гелю: «Малая!».

Аня выдернула корзинку из его руки и решительно пошагала к сборщикам сливы. Встала на цыпочки, протягивая корзинку Ксаверию, и Ксаверий, против воли, заглянул в вырез её сарафана. Ничего суперэротического он не увидел – маленькую девичью грудь, стиснутую простым белым бюстгальтером – но Ксаверия вдруг всего и насквозь пронзило горьковато-сладкое истомное чувство, какое дотоле он испытывал лишь однажды – когда встретил Леру…

Он был тогда совсем юн, самонадеян и преисполнен веры в себя – свою звезду, свой триумф, свою мировую славу. В июне Ксаверий закончил школу, собрался было поступать в театральный, но по здравом размышлении решил погодить: мальчиков вроде него понавалит со всей страны великое множество, а если документы в ГИТИС Кораблин подаст после армии, поработав годик в театре – это будет совершенно другой расклад! Не мальчиком, но мужем приедет он покорять приёмную комиссию института! Правда, к столь умной и самоотверженной мысли пришёл Ксар под давлением причин материальных: куцых маминых накоплений не хватало на полноценное проживание в столице, где ни родных, ни друзей у Кораблиных не было. Да и Стас ввёл Ксара во искушение: «Давай так! Отслужим, как мужикам положено, а после вместе двинем строить Москву!».

Так или иначе, семнадцатилетний Ксаверий устроился в театр рабочим сцены и от принадлежности своей к миру искусства преисполнился чувством собственной значимости. Главное было впереди, а настоящее оказалось захватывающе-интересным!

В тот знаковый день – в самом конце июля 1992-го года – Ксаверий вышел из троллейбуса на две остановки раньше, у ДОФа. Он так вжился в образ Сирано, пока ехал, что почти полностью выпал из реальности. Проводил троллейбус недоумевающим взглядом, посмотрел на часы – мамин подарок на 16-летие – и лёгкой походкой зашагал к площади Нахимова. Времени в запасе было у него воз и маленькая тележка: Ксар не любил опаздывать, предпочитая в условленных местах появляться раньше условленного часа…

Около пельменной его окликнули: «Молодой человек, можно вас?».

Девушка в белом держала в одной руке сигарету, а в другой – бесполезную зажигалку.

– Можно у вас попросить огня? – улыбнулась она и просительно, и лукаво. – У меня газ закончился.

И в подтверждение своих слов несколько раз чиркнула зажигалкой.

Зажигалка была сиреневой – это Ксар хорошо, на всю жизнь запомнил, а девушка большеротой, с крупным носом и карими, чуть навыкате глазами в обрамлении густейших ресниц. Судя по одежде, работала девушка в пельменной.

– Охотно, сударыня! – откликнулся Ксар с галантностью Сирано де Бержерака. И – ощутил взрыв внутри организма. А сразу затем – горько-сладкую истому, высвобожденную взрывом.

Девушка в белом поварском облачении оказалась его Лаурой и Беатриче, Лейлой и Изольдой, а сам он стал отныне героем эпоса.

– Спасибо! – одарила его сияющим взглядом девушка. И поскольку Ксар не ушёл, а, напротив, полез за сигаретами, вновь улыбнулась – сразу и смущённо, и выжидательно. У неё была потрясающая улыбка – чуть не до ушей, но тёплая, обаятельная, располагающая!

– Какое необычайное совпадение! – провозгласил Ксар, комкая пустую сигаретную пачку. – У вас не оказалось огня, а у меня курева. Это судьба!

– У меня сигареты там, – указала незнакомка на дверь пельменной. – Вы подождите, я сейчас…

Ксаверий посмотрел на часы. На работу он ещё не опаздывал, но и времени курить с незнакомкой не было.

– Увы! – объявил он, искренне огорчившись. И загорелся идеей: «У меня есть встречное предложение! Вы не хотите пойти вечером в театр? Я вас приглашаю! Я там работаю», – добавил он не без гордости.

– Так вы актёр?

В голосе девушки Ксар уловил нотки разочарования, но тут же решил, что ему это послышалось.

– Я рабочий сцены! – с достоинством представился он. – Меня зовут Ксаверий Кораблин, Ксар. А вас?

– Лера.

– Я буду ждать вас у служебного входа, Лера. Только вы обязательно приходите! Я буду ждать!

И, подчиняясь порыву, он схватил руку Леры с зажатой в ней бесполезной зажигалкой. И поднёс к губам.

– Всё-таки, вы актёр! – как укорила Лера и тревожно покосилась на дверь пельменной. – Хорошо, хорошо, я приду!

– Честно-честно?

– Честно-честно!

От избытка чувств Ксаверий перепрыгнул через ближайшую урну и помчался вперёд – в блеск и синеву неба над площадью, ощущая спиной Лерин заинтересованный взгляд. Вечером она придёт на спектакль! Какое счастье! Он увидит её снова сегодня вечером!

Она пришла. В длинном, лёгком, сиреневом, как туман, платье, в пёстрых бусах, с волосами, сколотыми гребнем в тяжёлый узел. Она курила у балюстрады, глядя на набережную, когда он выскочил из дверей служебного входа и тут же её узрел. Душой раньше, чем глазами. Сперва – каштановый завиток на шее, потом руку с длинными пальцами и коротко остриженными ногтями, а потом её целиком – высокую, стройную, с крепкими плечами и бёдрами, с сумочкой на плече.

И она его почувствовала, потому что дёрнулась внезапно, и её карие глаза вспыхнули радостью.

– Пойдём, – он целомудренно прикоснулся к её локтю, и она пошла, даже не спросив, что за спектакль дают нынче в театре. Она пришла не на спектакль – на свидание, и Ксаверий постарался, чтобы их первое свидание прошло на высоте. Хотя народа в зале было негусто, он, на всякий случай, взял у администратора контрамарку, а в антракте повёл Леру не в буфет, а в звукоцех, где работал его приятель Антон. Там уже всё было приготовлено к приходу дорогой гостьи – и бутерброды, и фрукты, и шампанское. И второй акт они смотрели из звукоцеха – под вино, под сигареты и сыр. И Лера как-то сразу стала своей. Потому что не было в ней ни жеманства, ни дешёвого кокетства, ни желания произвести впечатление. Ей всё было интересно, и сама она была по-детски естественной, и совсем по-детски шлёпнула Ксаверия по руке, когда он не вовремя сунулся к ней с очередным бутербродом: она внимала тому, что происходило на сцене, вся была там, внутри действия.

– Хорошая у тебя девушка, серьёзная! – оценил Антон.

В тот вечер они расстались сразу после спектакля, на остановке троллейбуса. Ксаверий и в мыслях не имел зажиматься с Лерой в скверах, тем более, что и опыта зажиматься у него не было: в свои 17 Ксаверий оставался девственником. Он хотел всего лишь проводить Леру до дома, но она решительно воспротивилась.

– Там папа, – смущённо улыбнулась она. – Он знает, когда заканчивается спектакль, и будет встречать на остановке.

– Ну и что? – не понял Ксаверий.

– Мой папа… – помедлила Лера, – своеобразный человек. Он до сих пор считает меня маленькой девочкой.

– Может, пора ему объяснить, что ты большая девочка? – расхорохорился по-взрослому Ксар.

– Он не поймёт. А если он узнает, что мы только сегодня познакомились…

– Что будет? – потребовал ответа Кораблин. Он был настроен воинственно, как подобает настоящему рыцарю.

– Ничего хорошего, так что лучше не будить в папе зверя. Завтра там же, в то же время?

– Конечно!

Она пришла и на другой день, и на следующий, вся в фиалково-сиреневой дымке платья, и духи у неё были – фиалковые, а глаза и губы она не красила: макияж не подобал маленькой девочке, собравшейся в театр с подругой. Впрочем, глаза у Леры и так были огромные, ресницы – чёрные, а рот – яркий.

На третий день расстроенная Лера сообщила Ксаверию, что родители тоже собрались в театр.

– С нами? – изумился Ксаверий.

– Со мной и моей подругой Оксаной. Я же хожу в театр с Оксаной!

– Хорошо, я достану контрамарки.

– Ксар… – помедлила Лера. – А если ко мне кто-нибудь подойдёт? Из наших?

Она так и сказала: «наших»!

Свою девушку Ксар представил в театре всем, с кем приятельствовал, он очень гордился своей девушкой, и она всем сразу понравилась.

– Насчёт этого будь спокойна. Я предупрежу ребят.

Приятелям Ксар поведал, что Лерин отец полагает театр вместилищем разврата, и приятели схватились за животы. Их весьма заинтересовал недовымерший динозавр Савелов.

– Он не того случаем, не сектант? – покрутил у виска пальцем Антон.

– Он отец-командир! – похоронно вздохнул Ксаверий. – Дяденька строгих правил.

Сам он тоже горячо возжелал хотя бы визуального контакта с Савеловым и, стоя за боковой кулисой, во все глаза рассматривал родителей Леры, пока те двигались по проходу к своим местам в четвёртом ряду партера.

Мама у Леры была маленькая, пухленькая, уютная, а папаша – натуральный шкаф! Двухстворчатый! Два метра длиной! Создатель вырубил этот «шкаф» из цельного бревна, проработкой мелких деталей не утрудившись. Ограничился намёткой – высокими скулами, квадратным подбородком и крупным носом. Но если Лерин нос, несмотря на размер, можно было назвать пикантно-модернистским, то рубильник папы Савелова был именно рубильником. Шнобелем!

– Не приведи Боже попасть к такому под начало! – подумал с трепетом Ксаверий о предстоящей военной службе.

Папа Савелов за что-то выговаривал своим женщинам. Женщины смиренно улыбались.

Грозный вид отца-командира избавил Ксара от соблазна повидаться с Лерой в антракте, и с любимой он встретился только на другой день, у пельменной.

– Ну, и чего он злился? Что ему так сразу стало не так? – с ходу взял Ксаверий быка за рога. – Он же ещё спектакль не видел, а уже оборзел!

– Он рассердился, что мы прошли по контрамаркам, – отрапортовала Лера. – Он не нищий, он бы купил нам билеты.

– Если он такой богатенький Буратино, – ополчился на неблагодарного Савелова Ксар. – Почему ты не в МГИМО учишься, не в Универе?

– Таким, как я, там не место! – рассмеялась в надежде усмирить Ксара Лера.

– А где место? В столовке? – пуще прежнего раскипятился Ксар. – Ты об этом всю жизнь мечтала?!

– Я мечтала быть музыкантом, но папа решил, что в наше время надо быть поближе к камбузу, – легко, даже весело ответила Лера.

Впоследствии Ксаверий сам убедился, насколько прав был папа Савелов: своим крупным носом он учуял заранее, что за ветры перемен задуют с вершин, ещё хранящих отблески зари коммунизма. Но в тот вечер начала августа, когда ничто не предвещало экономических катаклизмов, Ксар Павла Анатольевича решительно осудил: «Он деспот! Домашний тиран, вот он кто!».

– На самом деле папа очень хороший человек, – чужим голосом ответила Лера. – Его моряки любят…

– Да ты что?! – изумился Ксар громко и вызывающе. – Правда?!

– Правда! – выпалила в лицо ему Лера. – Его матросы любят и уважают, потому что он справедливый! Он всегда во всё вникает, в любую проблему, и от офицеров требует того же, от мичманов! У него на корабле дедовщины никогда не было!

– Просто он о ней не знает! – заявил неумолимо Ксаверий.

– Он всё знает! Он днюет и ночует на корабле! Это сейчас он стал дома появляться, а маленькая я его так редко видела, что называла дядей папой!

Ксар вспомнил о папе Саше, которого он тоже звал дядей папой, и сразу стих. «Умывальников начальник и мочалок командир! – буркнул он уже по инерции. – Он тебя старой девой решил оставить? Или он сам тебе найдёт жениха, в лучших традициях феодализма? На своём корабле?».

– Не надо! – попросила Лера. – Он мой отец. У него, конечно, есть недостатки, но он гораздо лучше, чем многие другие отцы.

Ксаверий увидел слёзы в её глазах и поспешил с ней полностью согласиться: «Да конечно! Он тебя любит! Беспокоится, заботится, бережёт!».

– Извини, что накричала! – смахнула с вееров ресниц слЁзы Лера. – Но тебе бы понравилось, если бы про твоего отца говорили плохо?

– У меня нет отца.