– Ладно. Приведи ко мне своего сына сегодня, когда стемнеет.
Она так и сделала. Бедный мальчик дрожал, его голова непрерывно тряслась, глаза закатились. Изо рта стекала струйка слюны. Флегг дал ей мензурку с темно-фиолетовой жидкостью:
– Дай ему это. Он обожжет губы, но пусть выпьет все до капли. А потом забирай его и убирайся.
Она всунула мензурку в рот сыну и наклонила ее. Он, давясь, проглотил содержимое и упал на пол, корчась от боли.
– Забирай его, – повторил Флегг.
– Забир-рай! – прокричала одна из голов попугая.
– Забир-рай дур-рака! – поддержала ее другая.
Анна увела сына, уверенная, что Флегг дал ему яд. Но на другой день трясучка прошла, и вскоре мальчик выздоровел окончательно.
Прошли годы. Когда Саша готовилась родить Томаса, Флегг позвал повитуху к себе и что-то прошептал ей. Они были одни, глубоко под землей, но и там он не решился сказать вслух то, что сказал.
Лицо Анны побелело, но она помнила слова Флегга: Если ты откажешь…
И разве у короля не останутся два сына? А если он захочет жениться еще раз, то в Делейне много красавиц.
И она пошла к Саше, и успокаивала ее во время родов, и никто не увидел, как в решающий момент в руке у нее блеснул маленький ножик. Через миг Анна крикнула:
– Тужьтесь, моя королева! Тужьтесь! Он выходит!
Томас вышел из чрева матери легко, но следом хлынула кровь. Через десять минут после рождения сына королева была мертва.
Так Флегг добился своего. Роланд был уже стар, жениться второй раз не собирался, и теперь ему предстояло выбирать наследника из двух принцев. Конечно, Питер старший, но это не так уж важно. Его можно тем или иным путем устранить – ведь маленькие дети беззащитны.
Я уже говорил, что за все свое правление Роланд ни над чем другим не размышлял так напряженно, как над тем, позволять ли Питеру играть с кукольным домом, так искусно сделанным мастером Эллендером. Я также говорил, что он решил задачу иначе, чем хотел бы Флегг, но тот подумал, что это мелочь.
Так ли это было на самом деле? Рассудите сами, когда дослушаете историю до конца.
13
Прошло много лет. Удивительно, как быстро в сказках проходит время, когда ничего не случается. В жизни так никогда не бывает, и это даже хорошо. Представляете, каково было бы жить, если бы годы мелькали, как дни, а столетия – как годы?
Все это время Флегг внимательно наблюдал за обоими принцами – за тем, как они вырастают из-за сгорбившейся спины постаревшего короля. Он думал, кто из них будет выгоднее для него на троне, и довольно скоро решил, что это Томас. Когда Питеру было пять, Флегг понял, что не любит его, а когда мальчику исполнилось девять, чародей пришел к странному и неприятному для себя выводу: он еще и боялся маленького принца.
Мальчик рос сильным и красивым. Волосы у него были черные, а глаза синие, как у многих в Западном баронате. Иногда, когда Питер быстро, с легким наклоном вскидывал голову, он напоминал отца, а порой точь-в-точь походил на Сашу. Но в отличие от неуклюжего, кривоногого Роланда, который выглядел изящно лишь в седле, Питер был высоким и стройным. Он тоже любил охотиться, но не так страстно. Ему нравились еще и уроки – особенно география и история.
Его отец обожал грубые шутки. Он прямо падал от хохота, когда шуты поскальзывались на банановой кожуре, или сталкивались головами, или устраивали перестрелку тортами в Большом зале. У Питера были совсем другие вкусы. При этом он любил посмеяться, и его заливистый хохот часто колокольчиком разносился по дворцовым залам, вызывая невольные улыбки слуг и придворных.
Многие, занимай они столь высокое положение, как Питер, не водились бы ни с кем, кроме детей знати; он же подружился с мальчиком по имени Бен Стаад, когда им обоим было по восемь лет. Семья Бена была не из знатных, и хотя его отец Эндрю Стаад возводил свой род к королям, их и дворянами-то можно было считать с большой натяжкой. Точнее назвать их «сквайрами». Когда-то богатые, Стаады переживали тяжелые времена, и если бы проводились выборы Лучшего друга принца, их сын вряд ли имел бы шанс.
Познакомились они на ежегодном сельском празднике. Обычно королям и королевам не очень нравилось там присутствовать; они поднимали тост, благодарили фермеров за плоды их труда (даже если год был неурожайным) и удалялись. Если бы Роланд поступал так же, Питер с Беном так никогда бы и не повстречались. Но Роланд в самом деле любил сельский праздник и нередко оставался там до конца (и часто его уносили оттуда, что называется, в стельку).
Питер и Бен оказались в паре на состязаниях по бегу в мешках и выиграли. Они уже давно шли впереди, но вдруг упали, и Питер сильно оцарапал руку.
– Простите, мой принц! – воскликнул Бен, побледнев. Он уже воображал себя в подземной темнице, и его мать с отцом, с опаской наблюдавшие со стороны, тоже (Энди Стаад про себя окончательно решил, что счастливая звезда семьи закатилась). Страх Бена смешивался с удивлением: оказалось, что кровь будущего короля такая же красная, как у всех.
– Не валяй дурака! – нетерпеливо прикрикнул Питер. – Я сам виноват. Давай скорее, а то нас догонят.
Двое мальчишек, соединенных в одно неуклюжее трехногое существо мешком, в котором были крепко стянуты правая нога Питера и левая Бена, попытались подняться. Падение сильно их задержало, и за ними к финишной черте, у которой бесновались толпы фермеров (не говоря уж о Роланде, затесавшемся в их толпу без всякого чувства неловкости), уже приближались два здоровых, потных крестьянских парня. На последних десяти ярдах они грозили почти наверняка обойти Питера и Бена.
– Быстрее, Питер! – вскричал Роланд, с таким энтузиазмом потрясая кубком, что большая часть содержимого выплеснулась ему на голову, но от возбуждения он даже не заметил этого. – Скачи как заяц, сын! Эти олухи уже хватают тебя за задницу!
Мать Бена начала всхлипывать, проклиная судьбу, поставившую ее сына в пару с принцем.
– Если они проиграют, – простонала она, – Бена бросят в самую глубокую темницу замка.
– Тише, женщина, – сказал Энди. – Наш добрый король не сделает этого. – Он и впрямь так думал, но все равно боялся.
Бен тем временем начал смеяться, совершенно того не желая и даже не веря, что это его смех:
– Он сказал: скачи как заяц?
Питер тоже рассмеялся. Ноги у него болели, из раны на правой руке текла кровь, пот заливал побагровевшее лицо, но он тоже не мог удержаться от смеха.
– Да, именно так он и сказал.
– Тогда поскакали!
Когда они пересекали финишную черту, то напоминали не зайцев, а скорее пару облезлых ворон. Чудом удержавшись от падения, они сделали три прыжка и на третьем приземлились на финише, где и рухнули, заливаясь смехом.
– Заяц! – стонал Бен, тыкая в принца пальцем.
– Сам заяц! – отвечал Питер.
Они все еще смеялись, когда дюжие фермеры подняли их на руки (одним из них был Эндрю Стаад, и он навсегда запомнил ощущение двойного веса своего сына и принца) и понесли к месту награждения, где король Роланд опоясал их голубыми лентами. Потом он неуклюже расцеловал мальчиков и окропил оставшимся у него в кубке медом под одобрительный рев фермеров. Никто из них, даже старики, не помнили такого замечательного состязания.
Мальчики провели вместе остаток дня и, как скоро выяснилось, намеревались так же провести остаток жизни. Однако даже у восьмилетнего мальчишки есть обязанности (особенно если он собирается стать королем), поэтому они не могли быть рядом все время, но встречались, как только представлялась такая возможность.
Некоторые морщили нос, говоря, что будущий король не должен водиться с мальчишкой, чье положение в обществе немногим отличалось от положения простого крестьянина. Но большинству это нравилось, и немало кружек в делейнских погребках было опрокинуто за то, что Питер унаследовал лучшее с обеих сторон – ум его матери и любовь отца к простым людям.
Так оно и было. Питер никогда не обрывал крылья бабочкам и не привязывал палки к собачьим хвостам. А после истории с лошадью, которую хотел прикончить Иосиф, главный конюший, Флегг начал побаиваться Питера и обдумывать способы, как бы убрать его с дороги. Ведь именно в этой истории Питер проявил смелость и сострадание, а эти чувства очень не нравились Флеггу.
14
Питер проходил мимо конюшни и увидел во дворе лошадь, привязанную к изгороди. Одну заднюю ногу лошадь держала на весу. Иосиф, стоявший рядом, поплевав на ладони, уже брался за тяжелую кувалду. Сообразив, что он собирается делать, Питер подбежал к нему.
– Кто велел тебе убить эту лошадь? – спросил он.
Иосиф, крепкий мужчина лет под шестьдесят, служил при дворе всю жизнь и вовсе не собирался терпеть вмешательство какого-то сопляка, принц он или нет. Он наградил Питера грозным взглядом, но девятилетний Питер, хоть и покраснел, но не потерял присутствия духа. Печальные карие глаза лошади, казалось, говорили ему: Ты – моя последняя надежда, поэтому сделай, что можешь, прошу тебя.
– Мой отец, и дед, и прадед, – сказал Иосиф, поняв, что взгляда здесь будет недостаточно. – Вот кто велел мне ее убить. Лошадь со сломанной ногой никому не принесет пользы, в том числе и себе. – Он приподнял кувалду. – Ты видишь в этой штуке только орудие убийства, но когда подрастешь, то поймешь, что иногда она может быть и милосердием. А теперь отойди, а то я тебя забрызгаю.
Он поднял кувалду выше.
– Положи, – сказал Питер.
Иосиф остолбенел. Никто до сих пор так нахально не вмешивался в его работу.
– Что-о? Что ты сказал?
– Ты слышал. Я сказал: положи эту штуку, – Питер произнес это совсем другим тоном, и Иосиф вдруг понял, что с ним говорит будущий король. Если бы Питер так не сказал – если бы он стал ныть: Положи, слышишь, я ведь будущий король, слышишь, положи эту штуку! – Иосиф бы только презрительно улыбнулся, сплюнул и оборвал бы жизнь несчастной лошади одним движением мускулистых рук. Но Питер ничего такого не говорил; все читалось в его голосе и глазах.
– Твой отец узнает об этом, принц, – сказал Иосиф.
– Если ты ему скажешь, он услышит это во второй раз, – ответил Питер. – Я позволю тебе закончить твое дело, господин главный конюший, если ты ответишь «да» всего на один мой вопрос.
– Спрашивай, – Иосифу начинал нравиться этот парень. Он понял, что хотел сказать Питер: принц сам расскажет отцу о случившемся. Это было смело. Кроме того, никто еще не называл Иосифа «господин главный конюший».
– Осмотрел ли доктор эту лошадь?
Иосиф был поражен.
– Это твой вопрос?
– Да.
– О Господи, нет! – Видя, что Питер нахмурился, он склонился к мальчику и попытался объяснить: – Лошадь со сломанной ногой не жилец на этом свете, ваше высочество. Нога не срастется как следует, и у нее будет заражение крови. Это ужасная боль для лошади. Ужасная. В конце концов у нее разорвется сердце или она спятит. Разве я не говорил, что эта штука – орудие милосердия, а не убийства?
Питер долго думал, опустив голову. Иосиф терпеливо ждал, склонившись перед ним, и поза его невольно выражала почтение и покорность.
– Это часто бывает? – спросил наконец Питер.
– Всегда, ваше высочество! Мой отец…
– Тогда посмотрим, что скажет доктор.
– О-о-о! – простонал конюший и изо всех сил отшвырнул кувалду. Та угодила прямо в свиное корыто, и свиньи бросились врассыпную, ругаясь на своем свинячьем языке. Иосиф, как и Флегг, не терпел вмешательства в свои дела, и свиньи в тот момент занимали его меньше всего.
Он пошел прочь, но потом внезапно обернулся. Улыбка на его лице походила на единственный солнечный луч на хмуром небе.
– Зови своего доктора, – сказал он. – Ты найдешь его в конце Третьей Восточной улицы. Даю тебе двадцать минут. Если не успеешь, я вышибу этой лошади мозги, будь ты хоть трижды принц.
– Да, господин главный конюший! Спасибо! – Питер бросился бежать.
Когда он, запыхавшись, возвращался вместе с молодым ветеринаром, то боялся, что лошадь уже мертва; судя по солнцу, прошло никак не меньше часа. Но осторожный Иосиф решил подождать.
Ветеринарное дело было в Делейне в новинку, и молодой врач оказался лишь третьим или четвертым, кто практиковал по этой части, так что недоверие Иосифа имело основания. Конечно, ветеринару не очень хотелось бежать куда-то вслед за потным, взъерошенным принцем, но ему польстило такое внимание. Наклонившись над лошадью, он ощупал ей ногу, что-то напевая себе под нос и приговаривая: «Потерпи, потерпи, скотинка». Лошадь только один раз дернулась от боли, потом затихла. Иосиф ждал, положив ладони на рукоять кувалды. Он немного смягчился в отношении ветеринара: парень явно знал свое дело.
Наконец доктор встал, стряхивая пыль с ладоней.
– Ну что? – спросил Питер с опаской.
– Убейте, – коротко бросил ветеринар Иосифу, не обращая внимания на Питера.
Иосиф схватился за кувалду, будто ничего другого и не ждал, но взгляд Питера опять остановил его.
– Подожди! – Голос мальчика опять прозвучал по-взрослому… по-королевски.
Доктор уставился на него.
– Значит, она умрет от заражения крови?
– Что? – Изумление доктора увеличилось.
– Она может умереть от заражения крови или сойти с ума?
– Ты о чем? Никакого заражения. Перелом чистый. Я слышал уже такие истории, – он бросил взгляд на Иосифа, – но в них нет ни слова правды.
– Если ты так думаешь, то тебе еще многому предстоит научиться, парень, – буркнул Иосиф.
Питер не обратил на эти реплики внимания.
– Тогда зачем ее убивать? – спросил он ветеринара.
– Видите ли, ваше высочество, – объяснил тот, – ей целый месяц нужно ставить припарки, чтобы в рану не попала инфекция. И все равно она до конца жизни будет хромать и не сможет как следует работать. И ездить на ней будет трудно. Поэтому ее следует убить.
Он улыбнулся, довольный своей речью.
Когда Иосиф опять – в который уже раз – взялся за кувалду, Питер сказал:
– Я буду ставить ей припарки. А если не смогу, это будет делать Бен Стаад. И я возьму ее себе и буду ездить на ней, даже если она останется хромой.
Иосиф рассмеялся и хлопнул принца по спине:
– Ты столь же добр, сколь и смел, мой мальчик, но мальчишки легко обещают и легко забывают обещания. Подумай об этом.
– Я знаю, что говорю.
Смех Иосифа оборвался. Конюший по глазам Питера увидел, что это действительно так.
– Ладно, я не могу тут торчать весь день. – Ветеринар продолжал изображать крайнюю занятость, хотя и знал, сколько ему придется ждать следующего пациента. – Счет я представлю в казначейство по тарифу, если ваше высочество не прибавит что-нибудь за срочность. В любом случае, до свидания.
Питер и конюший смотрели, как он уходит, волоча за собой длинную послеполуденную тень.
– Спесивый пузырь, – заметил Иосиф, когда доктор скрылся и уже не мог опровергнуть этого мнения. – Уж поверь мне, ни одна лошадь, сломавшая ногу, не обошлась без заражения крови. Так уж Бог рассудил.
