– Вот именно.
Питер своим детским почерком выписал три буквы под четкой надписью матери и очень удивился, увидев еще одно знакомое слово.
– ПЕС[1 - Игра слов: God и dog (англ.). —Здесь и далее примеч. пер.]! Мама, тут написано – ПЕС!
– Да. – Ее голос был грустен, и это сразу погасило возбуждение Питера. Мать указала на два написанных рядом слова. – В человеке две природы. Никогда не забывай об этом, потому что ты будешь королем, а король вырастает большим, как дракон после девятой линьки.
– Но отец вовсе не такой большой, – заметил Питер. Роланд действительно был невысоким да еще и кривоногим. К тому же перед собой он нес солидный живот, налитый пивом и медом.
Саша улыбнулась:
– Король растет невидимо, Питер, как только ему на голову возложат корону на Площади Иглы.
– Да? – Глаза Питера стали большими и круглыми. Он не очень-то понимал, как это связано с салфеткой, но не жалел, что они уклонились от довольно неприятной темы к такой интересной. К тому же он уже решил для себя, что теперь всегда будет пользоваться салфеткой, раз это так важно для мамы.
– Да. Короли вырастают ужасно большими, поэтому они должны особенно заботиться о том, чтобы не задеть тех, кто меньше их, просто прогуливаясь или усевшись не в том месте. Плохие короли часто так поступают, и, я думаю, даже с хорошими это иногда случается.
– Мама, я не по…
– Тогда послушай еще. Божьи люди говорят, что наша природа частью от Бога, а частью от Старика с копытами. Знаешь, кто такой Старик с копытами?
– Это дьявол.
– Да. Но большинство плохих людей скорее похожи на псов, чем на дьяволов. Псы добрые, но глупые, как люди, когда они напьются. Если псы возбуждены или напуганы, они кусаются; так и люди: если они возбуждены или напуганы, то дерутся. Псы – ручные животные, они слушаются хозяев, но если человек только слушается, это плохой человек. Псы могут быть отважными, но могут выть от страха в темноте и убегать, поджав хвост. Пес так же лижет руку плохого хозяина, как и хорошего, потому что не знает разницы между хорошим и плохим. Пса тошнит, когда он ест отбросы, но он все равно продолжает их есть.
Она на минуту замолчала, быть может, вспоминая пир – как мужчины и женщины, заливаясь пьяным смехом, кидали друг в друга объедками, иногда отворачиваясь, чтобы стошнить на пол. Роланд делал то же самое, но она знала, что его ей не изменить – даже если он пообещает вести себя иначе, то все равно не станет другим человеком.
– Ты понимаешь меня, Питер?
Мальчик кивнул.
– Тогда скажи, пользуются ли псы салфетками?
Питер потупился и покачал головой. Разговор оказался не таким приятным, как он подумал сначала. Время было позднее, он устал, и, должно быть, от этого к глазам его подступили слезы. Он изо всех сил старался не дать им прорваться, и ему удалось. Мать заметила это и порадовалась за него.
– Не плачь из-за этой салфетки, любовь моя, – сказала Саша и встала, с трудом поднимая свой располневший живот – до рождения Томаса оставалось совсем немного. – Твое поведение почти безупречно. Любая мать королевства гордилась бы своим сыном, будь он вполовину так же хорош, как ты. И я горжусь тобой. И говорю тебе все это только потому, что когда-нибудь ты станешь королем, и человеческие жизни будут зависеть от каждого твоего шага и даже от снов, которые тебе приснятся. Они могут не зависеть от того, пользуешься ли ты за столом салфеткой… но могут и зависеть. Иногда они зависят и от меньшего. Поэтому я и прошу: что бы ты ни делал, помни о доброй части своей природы. Это Божья часть. Обещаешь мне помнить о ней?
– Обещаю, мама.
– Вот и хорошо. – Она поцеловала его. – К счастью, я молода и ты молод. Нам еще о многом предстоит поговорить, когда ты подрастешь.
Они так больше ни о чем и не поговорили, но Питер не забыл урок: с тех пор он всегда и везде пользовался за едой салфеткой.
7
И вот Саша умерла.
Но прежде чем она исчезнет из этой истории, необходимо сказать о ней кое-что еще: у нее был кукольный дом. Очень большой и красивый, настоящий маленький замок. Когда подошло время замужества, Саша старалась выглядеть веселой, но, конечно, ей было жаль покидать свой дом в Западном баронате, где она всех знала, – и еще она немного боялась. Она сказала матери: «Я никогда раньше не выходила замуж и не знаю, понравится ли мне это».
Но из всех воспоминаний детства, с которыми пришлось расстаться, она больше всего жалела о кукольном домике, своей любимой игрушке с самых ранних лет.
Роланд, добрый Роланд, как-то узнал об этом и, хотя он тоже волновался (ему ведь тоже никогда еще не доводилось жениться), но нашел время и приказал Квентину Эллендеру, лучшему мастеру королевства, сделать для его жены новый кукольный дом.
– Я хочу, чтобы это был самый красивый дом, – сказал он Эллендеру. – Чтобы она только раз взглянула на него и навсегда забыла тот, что оставила дома.
Но если Роланд действительно этого хотел, это было глупо. Никто из нас не забывает любимую игрушку, доставлявшую столько радости в детстве, пусть даже новая будет гораздо лучше. Саша не забыла свой старый кукольный дом, но новый ее восхитил. Он восхитил бы и тебя, если ты не полный идиот. Все, кто видел его, говорили, что это лучшая работа мастера Эллендера, и, должно быть, были правы.
Это был миниатюрный особняк, очень похожий на тот, в котором Саша жила с родителями в Западном баронате. Все предметы, хоть и маленькие, были выполнены так искусно, что могло показаться, будто они настоящие… а некоторые и правда работали, как настоящие!
К примеру, плита нагревалась, и на ней можно было готовить еду. Если положить в нее кусочек угля размером не больше ногтя, она горела весь день… и тот, кто попытался бы в это время дотронуться до нее своим неуклюжим пальцем, мог больно обжечься. Там не было раковин и унитазов потому, что в Делейне не слыхивали о таких вещах – но, если действовать осторожно, можно было накачать воду из колонки высотой в полпальца. Там была рабочая комната с прялкой и ткацким станком, и они тоже работали. Клавикорды в гостиной играли, если до ключей дотрагивались зубочисткой и находили верный тон. Те, кто это видел, толковали о чуде и о том, что здесь замешан Флегг. Когда до Флегга доходили подобные слухи, он только улыбался. Он вовсе не участвовал в затее с домом – и, по правде говоря, считал ее глупой, – но зачем опровергать то, что прибавляет тебе значения? Иногда достаточно помалкивать с умным видом, и тебя сочтут за мудреца.
В Сашином домике были настоящие персидские ковры, бархатные занавески, китайский фарфор; на леднике действительно царил холод. Стены в холле были обшиты железным деревом. Во всех окнах блестели стекла, а входную дверь украшал многоцветный витраж.
Одним словом, это был самый прелестный кукольный дом в мире. Саша на свадьбе захлопала в ладоши, когда его увидела, и горячо поблагодарила мужа. Позже она пришла в мастерскую к Эллендеру и не просто поблагодарила его, но даже поцеловала в щеку, чем глубоко растрогала старика, который, работая над домом, едва не потерял зрение. В те времена королевы нечасто целовали простых мастеров – точнее сказать, никогда.
Но она не забыла свой старый кукольный домик (пусть он был куда хуже этого), хотя теперь и не проводила столько времени за играми – передвигая мебель, зажигая плиту и глядя, как из трубы вьется дым, оповещавший всех о Большом Королевском Чаепитии; не то что раньше, совсем недавно, когда ей было лет пятнадцать-шестнадцать. Причина проста. Теперь ей незачем было воображать себя королевой – она стала ею на самом деле. Она выросла и обнаружила, что взрослыми становятся совсем иначе, чем казалось в детстве. Тогда ей представлялось, что в один прекрасный день человек откладывает куклы и игрушки и говорит: «Все, я уже взрослый». Теперь она поняла, что прежние увлечения не исчезают в один миг, они просто угасают все больше и больше, пока пыль времени не скроет под собой яркие краски детства.
8
У Питера, мальчика, которому предстояло стать королем, были сотни игрушек – нет, если говорить точно, тысячи. У него имелись полки оловянных солдатиков, с которыми он выигрывал великие сражения, и десятки игрушечных лошадок. У него были мячи, и ходули, делавшие его великаном, и сколько угодно бумаги для рисования – а ведь тогда бумага считалась редкостью и ею пользовались только богатые люди.
Но из всех игрушек в замке он больше всего любил кукольный дом своей матери. Он никогда не видел того, что остался в Западном баронате, и для него этот дом был лучшим и единственным. Он часами сидел перед ним, когда за окном моросил дождь или зима выдувала снежные вихри из своей посиневшей глотки. Когда он лежал с детской сыпью (у нас это называют ветрянкой), специальный слуга ставил ему дом на столик у кровати, и он играл им, пока не засыпал.
Он любил воображать маленьких человечков, живущих в доме; иногда ему даже казалось, что он их видит. Он говорил за них разными голосами и придумал им всем имена. Там жил король Роджер, храбрый и могучий (пусть даже и немного кривоногий), который однажды убил дракона. Жила королева Сара, его жена. И их сын, Пити, который любил их и был любим. И конечно, слуги, которые стелили постели, топили плиту и носили воду.
Он был мальчик, и истории, сочиненные им про обитателей дома, были немного кровожаднее, чем те, что сочиняла Саша, когда была девочкой. В одной из них на дом напали андуанские пираты, чтобы перебить всю семью. Жители дома храбро сражались и убили десятки пиратов, но тех было слишком много. Когда пираты уже одолевали, подоспела королевская гвардия – оловянные солдатики Питера – и перебила всех андуанских морских собак. В другой истории из ближайшего леса (обычно он располагался у окна под Сашиной кроватью) выходила стая драконов, чтобы сжечь дом своим огненным дыханием. Но Роджер и Пити всех их застрелили из луков. «Даже земля почернела от их проклятой крови», – рассказывал Питер отцу за ужином, и тот одобрительно хохотал.
После смерти Саши Флегг заметил Роланду, что мальчику не пристало играть с кукольным домом. Это, сказал он, может не сделать его неженкой… но может и сделать. Да и слуги видят все и отнюдь не держат язык за зубами.
– Ему ведь только шесть, – возразил Роланд нерешительно. Белое лицо Флегга, скрытое под капюшоном, и его магические способности всегда немного пугали короля.
– В шесть лет уже пора обучать мальчика мужским занятиям, – произнес чародей. – Подумайте над этим, ваше величество. Я уверен, что ваше решение, как всегда, будет справедливо.
– Подумайте над этим, – сказал Флегг, и король так и поступил.
Ни над чем другим за все свое двадцатилетнее правление он не думал столь напряженно.
Это покажется странным, если вспомнить все многотрудные обязанности короля – введение или отмена налогов, объявление войны, судебные дела. Разве с этим в сравнение идет вопрос о том, можно ли маленькому мальчику играть с кукольным домом.
Может, и не идет. Я только говорю вам, что думаю. И еще скажу: Роланд был не самым умным из королей, правивших Делейном. Когда приходилось думать, ему всегда казалось, что в голове у него перекатываются камешки, глаза слезились, а из носа текло.
В детстве занятия математикой или историей вызывали у него такую головную боль, что в двенадцать лет он их прекратил и занялся тем, что никакой головной боли не вызывало, – охотой. Он изо всех сил старался быть хорошим королем, но чувствовал, что не может верно рассудить многие дела, а от их неверного решения, он знал, пострадают люди. Если бы Роланд слышал, что Саша говорила Питеру после пира, он бы с ней согласился. Короли действительно больше обычных людей, и иногда – довольно часто – ему хотелось бы быть поменьше. Если вам в жизни приходилось решать серьезные вопросы, к которым вы не были готовы, вы поймете его. Может, поймете и то, что это ощущение неготовности в конце концов заставляет избегать любых решений. Так случилось и с Роландом, который все больше и больше дел стал доверять Флеггу. Иногда ему казалось, что Флегг уже заменил короля во всем, кроме титула, но такие мысли приходили только ночью, в темноте, а днем он был благодарен Флеггу за помощь.
Если бы не Саша, Роланд был бы гораздо худшим королем, и все потому, что слабый голос, который он слышал по ночам, говорил правду. Флегг действительно управлял королевством, и Флегг был очень плохим человеком. К несчастью, нам еще придется о нем говорить, но не сейчас.
Саша ослабила власть Флегга. Она давала королю гораздо более добрые и справедливые советы, чем чародей, и король иногда их слушал. Она не любила Флегга, как и многие в Делейне, но безотчетно. Саша не знала, как пристально, с какой холодной ненавистью тот следит за ней.
9
Однажды Флегг едва не отравил Сашу. Это случилось, когда она упросила короля помиловать двух дезертиров, которых Флегг хотел обезглавить. Он говорил, что дезертиры подают дурной пример и, если не наказать этих двух, за ними могут последовать другие. Чтобы такого не случилось, нужно показать всем отрубленные головы тех, кто попытался бежать из армии, с выпученными глазами и запекшейся на губах кровью.
Но Саша узнала от одной из своих служанок то, о чем Флегг не сказал Роланду. Мать старшего из беглецов тяжело заболела. В семье было еще пятеро младших братьев и сестер. Все они могли замерзнуть суровой делейнской зимой, если бы старший брат не отлучился из лагеря и не нарубил им дров. А младший ушел с ним потому, что был его лучшим другом. Без него старший нарубил бы нужные на зиму дрова за две недели, а так это заняло шесть дней.
Это представило дело в ином свете. Роланд сам очень любил мать и с радостью отдал бы за нее жизнь. Он провел расследование и выяснил, что Саша права. Еще он узнал, что сбежали солдаты лишь потому, что жестокий сержант отказался передать командиру их просьбу об увольнении и что, как только беглецы нарубили достаточно дров, они вернулись в часть, хотя знали, что их ждет суровое наказание.
Роланд простил их. Флегг только улыбнулся и сказал: «Ваша воля – закон для Делейна, сир». Даже за все золото Четырех Королевств он не показал бы королю ту ярость, что вскипала в его сердце. Милость короля вызвала в народе ликование потому, что многие знали правду и рассказали тем, кто не знал. Милость короля заставила забыть о его менее человечных решениях, подсказанных ему чародеем. Но для Флегга это ничего не значило. Саша посмела вмешаться в его дела. Почему Роланд не женился на другой? Ему ведь было все равно. Почему? Впрочем, не важно. Флегг улыбался, но решил про себя, что скоро увидит похороны Саши.
В тот же вечер Флегг спустился в свою подвальную лабораторию. Там он надел железную перчатку и достал из клетки ядовитого паука, которого держал взаперти двадцать лет, откармливая новорожденными мышатами. Мышат он отравлял, чтобы собственный яд паука, и без того невероятно сильный, стал еще сильнее. Паук, кроваво-красный, размером с крысу, так и источал яд, который прозрачными каплями падал с его челюстей, прожигая дымящиеся отверстия в рабочем столе Флегга.
– А теперь умри, мой милый, и убей королеву, – прошептал Флегг и сдавил паука перчаткой, заколдованной от яда. И все равно наутро рука опухла и покраснела.
Яд из раздавленного тела брызнул в кубок. Флегг налил туда бренди, помешал и вынул полуразъеденную адской смертью ложку. От одного глотка такого зелья королева упадет замертво. Смерть будет быстрой, но весьма мучительной, подумал с удовольствием Флегг.
Саша плохо засыпала и взяла за правило выпивать перед сном бокал бренди. Флегг позвал слугу и собирался приказать ему отнести бокал королеве.
Саша никогда не узнала, как близко к смерти она была. За миг до того, как слуга постучал в дверь, Флегг вылил яд в сток, сделанный в полу, и с искаженным ненавистью лицом слушал шипение и бульканье зелья, уходящего в трубу. Затем он изо всех сил запустил бокалом в стену.
Слуга постучал и вошел.
– Я разбил бокал, – сказал Флегг, указывая на осколки. – Убери это. Только возьми щетку, болван, не то пожалеешь.
10
Он вылил яд в последний момент потому, что понял: его могут поймать. Если бы король чуть меньше любил молодую жену, у Флегга был бы шанс. Но он боялся, что Роланд не успокоится, пока не найдет убийцу, и уже представлял свою голову на шесте над стеной замка. За подобное злодеяние король жестоко отомстил бы любому. Даже ему.
Так Саша спаслась – в тот раз, – защищенная страхом Флегга и любовью своего мужа. Ведь в конце концов Флегг по-прежнему оставался ближайшим советником короля.
Но в тот раз Саша победила, хотя потом Флеггу и удалось взять верх.
11
Вскоре после того как Флегг завел речь о кукольном доме и о том, что принц может стать неженкой, король незаметно вошел в спальню покойной королевы и стал наблюдать за играющим сыном. Он стоял у двери, нахмурив брови, и напряженно думал, чувствуя, как камешки перекатываются у него в голове.
Он видел, что Питер рассказывает сам себе истории о кукольном доме, и истории эти вовсе не девчачьи. В них шла речь о битвах, о крови, о драконах – о том, что волновало самого короля, и ему вдруг захотелось присоединиться к сыну в его игре и сочинить еще более удивительные истории. И еще он увидел, что Питер, играя с Сашиным домом, продолжает вспоминать о ней, как и сам Роланд, который страшно горевал о своей жене. Иногда ему хотелось зарыдать. Конечно, короли не должны плакать, но пару раз он все же просыпался на мокрой от слез подушке.
Король незаметно вышел из комнаты и всю ночь пролежал без сна, размышляя о том, что видел. И как ни трудно было отказать Флеггу, наутро он вызвал чародея и сказал ему, что рассмотрел вопрос и решил, что Питер может играть с кукольным домом сколько пожелает. Он утверждал, что это не принесет мальчику никакого вреда.
Произнося это, он ожидал возражений Флегга. Но возражений не последовало. Флегг только поднял брови и сказал:
– Ваша воля – закон, сир.
Роланд по его тону понял, что чародей недоволен, но был рад, что легко отделался. Когда в тот же день Флегг предложил повысить налог с фермеров Восточного бароната, несмотря на то, что засуха погубила почти весь их урожай, король охотно согласился.
Впрочем, упрямство старого осла (так Флегг про себя называл короля) в вопросе о кукольном доме казалось чародею смешным. Повышение налогов было куда более важным делом. К тому же чародея утешал один глубоко спрятанный секрет. Ведь в конце концов он все-таки убил Сашу.
12
Когда королева или другая женщина благородной крови готовится произвести на свет ребенка, всегда зовут повитуху. Ведь все доктора – мужчины, а мужчине не годится в этот момент быть рядом с женщиной. Питера принимала повитуха Анна Криволицая с Третьей Южной улицы. Когда пришло время Томаса, ее позвали опять. К тому времени Анна овдовела, и ей было уже за пятьдесят. У нее был сын, и в двенадцать лет он заболел трясучкой, от которой умирают после нескольких лет ужасных страданий.
Она очень любила своего мальчика и, когда все доктора сказали «нет», пошла к Флеггу. Это случилось давно, когда Роланд еще ходил холостым и ни о каких принцах не было и речи. Чародей принял ее в своем подземном кабинете, рядом с темницами, и во время беседы несчастная женщина слышала порой вскрик какого-нибудь страдальца, долгие годы не видевшего света дня. Она с содроганием думала, что, должно быть, где-то рядом находятся и камеры пыток. Да и сам кабинет Флегга не вызывал добрых чувств. На полу мелом были начертаны странные рисунки, которые, казалось, все время неуловимо менялись. С ржавого крюка под потолком свисала клетка с двухголовым попугаем. Иногда он начинал говорить сам с собой – одна голова спрашивала, другая отвечала. В темных углах, среди запыленных книг, ползали пауки. Кое-как, запинаясь, женщина рассказала свою историю и застыла в ожидании.
– Я вылечу твоего сына, – сказал Флегг.
Уродливое лицо Анны Криволицей осветилось такой радостью, что на миг сделалось красивым.
– Господин! – выдохнула она, не в силах больше ничего вымолвить. – О господин!
Но белое лицо Флегга, затененное капюшоном, оставалось бесстрастным, и страх опять проник в ее душу.
– Чем ты отплатишь мне за это? – спросил он.
– Чем угодно! Просите чего вам угодно, господин!
– Я попрошу об одной услуге, – сказал он. – Сделаешь?
– С превеликой радостью!
– Я еще не знаю, что это. Когда придет время, я тебе скажу.
Она упала на колени, и в этот раз он наклонился к ней. Капюшон упал, и ей открылось его лицо – белое лицо трупа с черными дырами вместо глаз.
– И если ты откажешь, когда я попрошу…
– Я не откажу! О мой господин, не откажу! Клянусь жизнью моего мужа!
