9. Утро вечера мудренее
Утром Перелыгин сидел в своем кабинете, томился, ждал звонка бывшего редактора. В девять у Кузи будет Анохин, а до этого редактор должен непременно переговорить с Кузей. Стрелка часов еле ползла, будто подкрадывалась к цифре девять. Телефон молчал. Из коридора стали доноситься голоса, начали хлопать двери. Появлялись сотрудники. Девять! Чего он медлит? Неужто не звонил? Перелыгин нерешительно потянулся к телефонному аппарату. Едва он коснулся пальцами трубки, как телефон взорвался, как показалось Алексею. Он дернулся, вздрогнул всем телом, отдернул руку от аппарата, потом сразу же схватил трубку.
– Але, – выдохнул он.
– Ты?
– Я! Как? Звонил?
– Дело швах, – безнадежно вздохнул бывший редактор.
У Перелыгина опустилось все внутри, еле сдержался, чтобы не крикнуть от отчаяния: почему?
– Говорил я с Кузей. Он обеими руками за тебя. Понимает, с тобой ему спокойнее будет… Но здесь, у нас, в большом обкоме заминка вышла, и Климанов подсунул Анохина. Первый поддержал. Кузе предложили встретиться с Анохиным, побеседовать, высказать свое мнение. Но дали понять, какое мнение от него ждут. Кузя уже обе руки поднял…
– А ты! – вскрикнул Перелыгин. – Ты же там, в обкоме! Поговори, убеди!
– Кого? Кого я буду убеждать? Это на самом верху решалось. Все, что мог, я сделал…
– Значит, все? Никакой надежды? – прошептал Перелыгин.
– Пока решения нет, от надежды отказываться не надо.
– Что же делать?
– У нас его материал идет вроде? Никого не задевает он там? Не лезет на рожон? А то поставь его поскорей.
– Этот материал ему только репутации добавит…
– Понятно… Думай, время есть. Будет, что интересное, звони. Смогу – помогу!
Алексей опустил трубку, посидел минуты три, уставившись в перекидной календарь, потом стал решительно набирать номер телефона приемной Кузи.
– Светик, привет. Это Алеша Перелыгин… У себя?
– Соединить?
– Есть у него кто?
– Какой-то Анохин. Из районной газеты.
– Светик, это не какой-то Анохин, а будущий мой шеф.
– Неужели?
– Точно, Светик, точно! Как только он выйдет, скажи, пусть мне сразу от тебя позвонит. Давно он вошел?
Но вместо ответа Перелыгин услышал далекий голос секретарши, которая обращалась к кому-то, вероятно, кто-то вошел в приемную. Вдруг в трубке раздался голос Анохина так, словно он был рядом с Алешей. Перелыгин невольно откачнулся от трубки.
– Алеша, привет.
Сердце у Перелыгина заколотилось так, что он испугался, как бы стук не был слышен в трубке. Он собрал нервы в кулак, закричал:
– Отец, ты! Ну как, поздравлять?
– До поздравлений далеко.
– Не скромничай. Как беседа-то?
– Нормально. Надо документы готовить… Сейчас был просто предварительный разговор.
– Самое главное – предварительный, а потом пустые формальности. Молодец, отец, я рад за тебя! Очень рад! С нетерпением буду ждать… Не тяни! – заставил он себя пошутить и засмеяться. – Как после вчерашнего, головка не болит?
– Нормально.
– А у меня пошаливает… Ты когда в Уварово?
– Сейчас… Отсюда на автовокзал.
– Ну, давай, давай. Ждем.
Перелыгин вылез из-за стола, прошелся по кабинету, сдавливая виски пальцами. Голова, действительно, заныла после этих двух телефонных разговоров. О, Господи! Что делать? Будет ли еще такой шанс в его жизни? Пересидишь, сложится мнение, что достиг потолка, и конец. Не вырвешься из Тамбова до тридцати лет – и никому не нужен. А годы мелькают… Откуда взялся этот Анохин?.. Сам вскормил, сам! Не печатал бы здесь, кто бы его знал? Сидел бы он всю жизнь в своей районке. «Ах, дурак, дурак!» – постучал себе по лбу Перелыгин. Что же делать?
Вспомнился ему вдруг вчерашний утренний разговор с Анохиным об уваровских передрягах. Алексей остановился посреди кабинета, ощущая какую-то смутную надежду, светлый лучик. Ввяжется Анохин и пропадет… нет, он не дурак, отвезет втихаря пленку в Москву и тех прихлопнут. Они не подозревают, что он все знает, что у него пленка. Может, начнут копать, где был тот милиционер перед смертью, и допрут. Папку они должны взять, должны понять, что они на крючке. Неужто не допрут?.. А-а, документы взяли и успокоились теперь… Еще сильнее заныла голова. Господи, что же мне делать? Зачем мне все это?
Он подошел к столу и поднял трубку, оглянулся на дверь и опустил трубку назад. Подошел тихонько к двери, прислушался и осторожно запер ее. Вернулся к столу, сел, полистал, потеребил записную книжку. И решился. Позвонил в обком, узнал номер телефона и имя-отчество первого секретаря Уваровского райкома партии и, уже не думая ни о чем, стал нервно крутить диск.
– Виктора Борисовича, пожалуйста, – сказал он строго и неторопливо секретарше.
– Кто его спрашивает?
– Обком партии, сельскохозяйственный отдел.
Он слышал, как секретарша доложила о нем. Пока удачно идет. Ждал, сжимая колени, чтобы унять дрожь. Когда услышал мягкий и какой-то домашний голос секретаря, спросил сурово:
– Виктор Борисович, вы видели папку с документами изъятую у убитого Ачкасова?
– Какую папку? Простите, кто говорит? – ласково перебил Долгов.
– Какую? Которую вы искали, из-за которой убили сначала начальника милиции, а потом его заместителя…
– Кто вы? Что за дикий бред? Дружочек, вы куда звоните? – голос у секретаря по-прежнему был домашний и ласковый.
Перелыгин не знал, что Долгов быстро ткнул в кнопку, включил магнитофон, подсоединенный к телефону, и теперь отчаянно давит на кнопку вызова секретарши.
– Не пугайтесь, Виктор Борисович, звонит ваш друг. Вы сами видели документы, которая собрала милиция?
Долгов, зажав рукой трубку, крикнул шепотом влетевшей в кабинет секретарше:
– Сарычеву звони срочно! Пусть узнает, откуда звонят. Быстро!
Секретарша исчезла, а Долгов также спокойно сказал в трубку:
– Дорогой мой друг, я так и не понял, какая папка? Какие документы? Что вы хотите? Говорите яснее.
– В той папке, как вам известно, были документы о подпольном цехе на трикотажной фабрике, о продаже квартир и машин, о подпольной деятельности некоторых председателей колхозов. Все это вы хорошо знаете. Но не знаете, что Ачкасов перед тем, как его убил сын председателя колхоза по вашему приказу, побывал в общежитии у Анохина, зама главного редактора вашей газеты, и они каждый документ сфотографировали. Пленка находится в комнате Анохина. Отпечатать он еще не успел. Вы меня поняли?
– Пока ничего не понял. Продолжайте…
– Часа через три Анохин будет в Уварово. Это все, что я вам хотел сказать…
– Послушайте, дружочек, теперь меня. Вот что я вам посоветую: поменьше читайте западных детективов, поменьше смотрите «Фантомасов» и подобный бред не будет приходить вам в голову. А лучше обратитесь сразу в психбольницу…
– Виктор Борисович, смотрите, как бы вы не проморгали на этот раз. Анохин завтра собирается с пленкой в Москву. До свиданья!
Перелыгин кинул трубку на аппарат и долго вытирал платком лоб, виски, шею, долго не мог унять дрожь внутри. «А, хрен с ним! Дело сделано!» – прошептал он, поднимаясь. Подошел к окну и стал с тоской смотреть на деревья городского сада, на красно-желтое неподвижное колесо обозрения, на карусели, качели…
А Виктор Борисович как только из трубки послышались короткие гудки, ткнул пальцем в кнопку, вызвал секретаршу и ласково глянул на нее:
– Ну?
– Выясняет.
– Хорошо. Попросите его, пожалуйста, ко мне. Как придет, пусть входит… и никого не пускайте…
Милиция была через дорогу, Сарычев должен скоро быть. Недолго выяснить откуда звонили. Скорее всего из Тамбова, из автомата не могли. В переговорном народу полно, все слышно. Провокация? Но зачем? Точно описал содержание папки. Знает! Тоже видел документы? Может, ловушка? Заставить нас охотиться за Анохиным? Зачем, зачем? Если пленка существует, материала хватит прокурору, чтоб на всю жизнь законопатить. Если не хуже… А если папку держали в руках, почему не пустили в ход, почему у Ачкасова осталась, Что-то не то? А что? А если не провокация? Если Анохин кому-то мешает? Сейчас он в Тамбове… видимо, возвращается. Съездил удачно, скоро из Уварово уберется… Пораньше надо было его отсюда изъять! Видел же, опасный человек. Недооценил. Можно было раньше присмотреть ему местечко в Тамбове. А теперь, если не наврал этот друг, видел он документы, сфотографировал их, отправит в Москву, дело плохо… За убийство ментов могут к стенке… Нужно обезвредить! А если провокация? Но человек тот знает о документах… А откуда он знает о сыне председателя? Анохин утром уехал в Тамбов, о смерти Ачкасова он не должен знать. А этот уверенно сказал о его убийстве. Откуда узнал?.. Не Сарычев ли ведет двойную игру? Но зачем? Он с нами крепко… Сам организовывал убийство… Но знаем об этом только трое: Сарычев, он да шофер, Зубанов Славик, сын председателя. Да и Зубанов не должен знать о его, Долгове, участии. Он имел дело только с Сарычевым. Только Сарычев знает, по чьей воле умер Ачкасов. Почему его так долго нет? Пора уж…
Долгов позвонил на трикотажную фабрику директору, предупредил, чтоб поскорее приводили в порядок документы, прятали концы, а то дело серьезный оборот принимает, приказал, чтоб подпольные склады, известные милиции, были очищены и заполнены ширпотребовской продукцией быстро, но без суеты, спокойно, чтоб никаких подозрений ни у кого не возникло. Обычная работа. Сейчас со станции придут несколько контейнеров, весь товар в Тамбов.
– Может, как обычно, машинами? – спросил директор. – И быстрее, и удобнее.
– Нет, нет. Контейнеры.
Долгов говорил своим обычным тихим спокойным голосом, таким тоном, каким в ласковые минуты обсуждают с женой, как провести выходной: в гости сходить или в кино. Виктор Борисович, когда был директором трикотажки, узнал однажды, что Климанов, будучи первым секретарем райкома, высказался о нем, что нравится ему, как Долгов руководит: не кричит, не ругается, спокойно, деловито, толково, и дела ладятся. В те времена Виктор Борисович, бывало, и глоткой брал. Но после такого мнения начальства, приказал себе ни в каких случаях не повышать голоса. Строгость нужна в поступках, а не в тоне. Страшнее всего для подчиненных было услышать от него ласковое: ты, дружочек, не дорос, видно, для такого дела, не получается у тебя, я посоветуюсь, мы подыщем тебе другое местечко, по силам. Это значит, что крест на тебе поставлен, уезжай из района, если расти по должности хочешь. Опустит в такую дыру, откуда никогда не выберешься, и забудет навсегда.
Поговорив с директором трикотажки, Виктор Борисович позвонил начальнику станции и сказал, что фабрика срочно просит платформу с контейнерами, затоварились.
– Что же они заявку не делают? По форме. Я сейчас гляну, на какое число они вагоны просили.
– Василий Петрович, дружочек, я не знал, что у вас никаких прорех не бывает. Ей-Богу, не знал… Затоварились люди. Сверх плана произвели, а мы за это казнить их будем. Так? Когда заказывали вагон, тогда и пришлете, а платформу с контейнерами прямо сейчас. Я пообещал, что через час будет. Неужели я не сдержу слова?
– Через час? Я думал раньше, – совсем иным тоном, бодро отозвался начальник станции. – Сделаем. Туда пятнадцать минут ходу.
– Я так и знал, что не откажете.
Не опуская трубки, Виктор Борисович набрал номер Сарычева. Он отозвался сразу.
– Выяснил?
– Я звонил вам, занято было…
– Откуда был звонок? – нетерпеливо перебил Долгов.
– Из Тамбова. Из кабинета ответственного секретаря газеты «Комсомольское знамя» Перелыгина Алексея Андреевича.
– Эге… Кто он? Что ты о нем знаешь?
– Пока ничего. Узнать?
– Не надо… Иди ко мне…
Долгов медленно опустил трубку на аппарат, задумался. Значит, Перелыгин… Ответсек газеты, где редактором будет Анохин. Анохин там печатался часто, значит, знакомы. Он сказал, что Анохин через три часа будет в Уварово. Долгов глянул на часы. Едет автобусом. Но он должен сегодня встречаться с секретарем комсомола. Побеседовал уже, так, что ли? Без четверти десять только. Откуда же ответсек знает? Значит, Анохин доложился ему, звонил! А если звонил, значит, знакомы близко, в таком случае Анохин мог ему рассказать о встрече с Ачкасовым. Ведь об этом знает только Анохин, больше никто. И сам Анохин фотографировал документы, предварительно просмотрев. Были-то они только вдвоем с Ачкасовым. Ачкасов умер сразу после встречи. Остался один Анохин. Только он мог рассказать о содержании папки, о пленке. Так, так, так… Но откуда Анохин узнал, что Ачкасов мертв, и даже убит сыном председателя колхоза. Не вяжется, не вяжется… Что-то иное… А если по дороге в Тамбов Анохину кто-то рассказал о смерти Ачкасова, и он вычислил? Могло быть такое? Нет, не могло. Можно было узнать о столкновении машины с мотоциклом, но кто мотоциклист, жив ли он, и кто вел самосвал, этого узнать было невозможно. Свидетелей не было. Сарычев говорит, свернулись быстро, мгновенно. Останавливалась какая-то машина, но милиция отправила ее сразу. Труп Ачкасова они не видели. Что-то не то здесь? Зачем Перелыгин звонил? Ненавидит Анохина. А если не Перелыгин звонил, а кто-то другой из его кабинета, просто воспользовался его телефоном?
Без стука вошел Сарычев: молодой, счастливый, беспечный, розовощекий. Он не заметил, что Долгов озабочен, непривычно хмур. Виктор Борисович быстро рассказал ему о звонке, о сомнениях.
– Так это я сказал Анохину, что пьяный Ачкасов вмазался в самосвал.
– Ты? – изумился Виктор Борисович. – Ах, ты Господи! Ты же вчера в Тамбове был. А я голову ломаю… Вместе ехали?
– На вокзале встретились, в Тамбове… Так я гляжу, чей-то он с лица сменился, когда я ему про Ачкасова…
– Погоди, – перебил его Долгов, набирая номер телефона: – Как ты, говоришь, ответсека по отчеству… Андреич? – и спросил в трубку: – Алексей Андреевич?
Перелыгин отозвался, и Виктор Борисович с облегчением узнал по голосу, что звонил ему только что именно он.
– Не узнали, Алексей Андреевич? Вы только что звонили мне… Я Виктор Борисович Долгов, из Уварово.
– Кому звонил? – запнулся, растерялся Перелыгин. Спина похолодела у него, а на лбу испарины выступила. – Не знаю я никакого Долгова…
Виктор Борисович почувствовал, как дрогнул его голос, и улыбнулся.
– Дружочек, милый, голоском-то владеть еще не умеете, хотя бы конфету за щеку положили, прежде чем звонить. И сейчас голосок дрожит. Видать, молод еще. Сколько вам лет?
– Двадцать пять, – неожиданно для себя послушно пролепетал Перелыгин.
– Понятно. Хочется редактором стать?
Алексей молчал. Трубка в руке его трепетала. Страстно хотелось ее бросить. Побитым взглядом глянул он на девушку, рабкора с завода «Электоприбор», которая показывала ему свою заметку.
– Станете вы редактором. И месяца не пройдет, как станете. Это я вам обещаю. А вы пообещайте забыть то, что вы мне сообщили, но прежде скажите, откуда вы взяли весь этот бред, в чьем воспаленном мозгу он родился?
– Погодите… сейчас… – Перелыгин опустил трубку и жалко улыбнулся девушке: – Серьезный разговор… подождите за дверью…
Девушка вышла, и Перелыгин поднял трубку.
– Анохин мне рассказал…
