Василий Лягоскин "Боярский сын. Часть первая: Владимирское княжество"

Вот теперь Коля, а вместе с ним и Виктор Николаевич вспомнил последнюю свою отраду. Дашеньку из того самого села Ославское, в котором родился и вырос боярич. И где стоял его дом; тот самый замок. Небольшого росточка, крепенько сбитая, что называется – фигуристая. Лицо… чуть курносое с россыпью веснушек. Да уже стало и забываться. Ничего серьезного, на взгляд барича. Ну, и того, кто сейчас прижимал к холодной земле любителя помахать топором. Пару раз повалялись на сеновале; как говорится, без претензий. В том числе и со стороны самой Дашеньки. А вот со стороны парня, сейчас притихшего, и явно собиравшегося с силами, претензии очевидно были. Острые такие претензии; сейчас посверкивавшие в лунном свете метрах в пяти от замершей на земле композиции.

Добродееву, а больше тому, кто провел такой замечательный, а главное, своевременный захват с броском, как-то стало неуютно.

– Не дай бог, застанет кто, – подумал (подумали) Виктор Николаевич, – я тут практически голый, да в такой позе.

Поэтому, наверное, на фразу незнакомца – жениха или, там, братца Дашеньки – тело отреагировало само.

– Все равно порешу! – глухо выкрикнул злодей.

А рука боярича Николая Ильича – та самая, которая обхватывала мощное запястье лежащего под ним парня – сжалась чуть сильнее и… сделала что-то такое, отчего злодей затрясся и обмяк. А свежий ночной воздух заполнился сначала запахом озона (как после грозы), а потом тем самым удобрением, что пошло на пользу березке. Но теперь аромат этот исходил из-под недвижной фигуры парня. Виктор Николаевич же неведомым для него образом понял, что вот сейчас парень этот еще жив; быть может, жив, но через пару минут…

– Точнее минут пять, – сообщил он себе, поворачивая почти без всяких эмоций тяжеленное и недвижное тело на спину, – говорят, столько мозг может протянуть без подпитки кислородом.

«Пять минут, пять минут,,,», – пропел он чуть слышно голосом незабвенной для его поколения Людмилы Гурченко. Точнее, попытался изобразить; в то время, как пальцы Николаши пытались нащупать пульс на шее здоровяка. На лицо, сейчас освещенное луной он не смотрел. Покачал головой – пульса не было. И с непонятной уверенностью, чуть подпорченной грустинкой понял, что сейчас придется применять комплекс реанимационных мероприятий. Ну, там – непрямой массаж сердца, дыхание изо рта в рот. Почему с грустинкой? Да потому что опять представил себе, что кто-то появится здесь именно в тот момент, когда голый боярич «целует» бродягу без топора. Прямо в рот.

– И ничего не поделаешь, – пробормотал он, – не в первый раз. Сдюжим.

Вообще-то для Виктора Николаевича этот раз был первый. И, как он надеялся, последний. Ну, вот не собирался он идти по медицинской части. И в МЧС не собирался записываться.

– А сейчас, – вспомнилось вдруг, – лучше было бы воспользоваться дефибриллятором. Или как там его?

Распаковывать файл с точным названием прибора, годом и автором изобретателя он не стал. Понял, что все это уже закрепилось в памяти, хотя – как говорил тот, кто провел прием против противника, вооруженного топором, – это на хрен ему не вписалось. Ага. Вот-вот – не вписалось. Но когда руки Николаши одним движением отодрали и какие-то завязки на бушлате без пяти минут мертвеца, и пуговицы на рубахе под ним, кто-то из троих, а может и четверых, приложил общую ладонь к груди парня, с левой стороны. И постарался вызвать то самое ощущение, с которым Николаша заставил запястье злодея чуть ли не обуглиться. Это Виктор Николаевич отметил раньше, но акцентировать внимание на черной руке пока не стал. Не до того было. И знаете, получилось. Что-то. А точнее, недвижное тело вдруг подпрыгнуло – словно кто-то саданул его кулаками снизу, из-под земли. А потом парень захрипел, и закашлялся так, что Добродеев невольно отшатнулся. Очень уж полноводным был поток воздуха вперемежку со слюнями и соплями изо рта возвращенного к жизни. А еще, отдернув при этом руку от обнаженной груди, боярич увидел, что на широкой и бледной груди спасенного им человека краснеет четкий отпечаток ладони. Его ладони.

– Ну, надеюсь, отпечатки пальцев снять не получится, – подумал с непоняткой смешинкой Виктор Николаевич.

С чужой подачи подумал, конечно. Сам бы он… Да сам бы он чуть раньше в двери вышел, и настоящий туалет искал бы.

– И с парнем этим… нет, – признался он себе, – с ним все равно пришлось бы вот так, силовыми методами. Хорошо, что все хорошо закончилось. Или еще не закончилось? Ты как, парень?

Спросил он вполне доброжелательно, но тот такой тон определенно не воспринял. Прямо лежа на спине, работая ногами и лопатками, пополз от боярича, теперь уже подвывая что-то неопределенное. Виктор Николаевич все же распознал что-то вроде «Одаренный»; ну, еще «Не буду» вместе с постоянным «Свят-свят-свят».

– Вот, и хорошо, что не будешь, – улыбнулся еще шире боярич, – дорогу-то домой найдешь? И топор не забудь.

Парень часто закивал и, перевернувшись, рванул с низкого старта. Топор, кстати, так и не подобрал. Ну, и Добродеев ушел. Точнее, запрыгнул в свое окошко; единственное открытое на этой стороне здания.

Внутри ничего не поменялось. Все также стояла уголком памятником росту боярича Николаши кровать; молчал в углу стул, «не сказавший» еще в этой реальности своего слова. Парень же, пожав широкими плечами, наклонился, поднял кровать за целый край. Никакого крепления там не обнаружил, а потому, вернув спинку на пол, нанес удар. Кулаком, в точку сопряжения, о которой пару секунд даже не подозревал. И не ошибся. Спинка отвалилась, и не загрохотала лишь потому, что этим краем кровать опиралась в стену. А вот боль в разбитых костяшках кулака была сильной и… неожиданной. Подспудно Добродеев ожидал, что никаких травм, даже микроскопических, не будет. А тут едва ли не перелом получил.

– Да-а-а, – протянул он, тряся перед глазами расправленными пальцами, – с этим еще работать и работать.

Вытащив из под кровати вторую, а точнее, первую оторванную спинку, он улегся, укрылся по грудь покрывалом и застыл, в надежде хоть как-то разобраться со всем тем безобразием, что творилось последний час, или даже меньше. Но неожиданно для себя закрыл глаза, и заснул. Крепким, здоровым сном. И никакие топоры ему не снились.

Глава 2

Разбудил боярича петух. Самый обыкновенный, как и много раз до того. Точнее, припомнилось ему, именно вот в этой комнате с минимумом удобств он когда-то и просыпался под истеричный крик пернатого будильника.

– Может быть, того самого, – подумал он лениво, потягиваясь теперь осторожно, – хотя… два года прошло. Чего уж там. Прежний, наверное, давно в суп попал.

И Виктор Николаевич спорить на это утверждение не стал. Очевидно, что мозг во сне работать не перестал. Может, на подсознательном уровне. Но проснулся Добродеев с твердой уверенностью, что там, в подсознании, как-то получилось договориться, и теперь сознанию придется ощущать себя именно бояричем Николаем Ильичем. Пока бесфамильным. Хотя на самом деле сознание было именно добродеевским. А вот знания и навыки сразу нескольких личностей, почти никак себя не проявляющих, и медленно распаковывающиеся…

– И как это могло случиться? – задал он себе вопрос, окончательно решив обращаться по новому имени даже внутри себя, – как – как?! Да просто. Это называется попал. Нет – ПОПАЛ! Как в книжках. Которые я не читал, но содержание помню. Если напрячься. Да не одного такого «бестселлера», а чуть ли не сотен. И чему там учит наука «попаданчество»? Самое главное – поначалу не высовываться! Судя по всему, тут, в этом мире, есть одаренные. Попросту говоря, маги. И я каким-то образом, самым краешком это явление зацепил. Хорошо это, или плохо? Судя по ужасу на лице, с каким ночной мститель отползал от меня, не очень. Может, под запретом тут магия? Церковь, инквизиция, и все такое?

Он вспомнил еще и невнятное бормотание «мстителя»: «Свят, свят…», и как специально где-то совсем рядом зазвонили колокола. Да так чисто и глубоко, что Николаша чуть ли не прослезился. Кто внутри него именно так сердечно воспринял этот малиновый звон, разбираться не стал. Если честно – просто наслаждался. Тем более, что к близкому, как бы не на соседней улице, звону, присоединились еще – и дальние, и такие же близкие. Выделялся какой-то едва слышный, басовитый, который обновленное сознание боярича отнесло уже ко Владимиру. Виктор Николаевич, захоти он опровергнуть это предположение, или утверждение, делать этого не стал бы. Не таким великим знатоком географии родного края являлся, но то, что от поселка Боголюбово до центра губернского города Владимира, до его Успенского собора рукой подать, знал. А теперь, собственно, и в километрах мог подсказать кому-нибудь.

Но подсказывать тут было некому, а разбираться с предполагаемым попаданчеством было самое время. В смысле, пока не явились посетители.

– Давай дальше, – продолжил он, – но для собственного употребления, втихаря использовать-то можно? Вон как ночью неплохо получилось. Что называется: «Чем тебя убил, тем и воскресил». Что-то не вспоминается такой вот вид магии. Стихийные, лекарские всякие; жизнь-смерть помню, а… хотя понятно, что это что-то электрическое. О! Вспомнил. Ядро. Где-то под ребрами. Медитация, ага. Еще бы знать, как это… А впрочем, знаю. Учился у китайского мастера Ли. Кто-то учился, но я помню. Даже язык немного освоил. Как там начинать?

Боярич принял лежа более удобное положение. Расслабился так, словно был готов вот-вот расплыться по всей плоскости тощего матраса. И на удивление свободно скользнул сознанием внутрь себя. Будто у него и внутри пара глаз выросла. Которая, к тому же, могла блуждать по телу, разглядывая и докладывая мозгу о состоянии внутренних органов.

Вот тут общее сознание дало некоторый сбой. Теоретические знания о внутренних органах человеческого тела были, а вот практические… Ну легкие колышатся, дыша; сердце дергается в спокойном ритме. Нормально дергается? Нет? Эта вон жировая прослойка на нем, это тоже нормально?

– О! Это то, что прописали!

Вот этого органа ни сам, ни с чужой помощью представить себе прежде не мог. Разве что описательно, из тех самых книг. Только описание, как оказалось, было не совсем точным. Точнее, далеко не точным. Писатели почему-то представляли себе и всем остальным главный магический орган в виде ядра-шара; ну и каналы от него по всему телу. Здесь же…

– А есть-таки ядрышко, – чуть не вслух вскричал Коля, – размером так, с грецкий орех. А почему сразу не увидел? Так оно скрыто облаком… нет – это пелена какая-то из искорок.

Действительно, меж нижних долей легких вполне себе уютно чувствовал орган, окруженный бесчисленным сонмом микроскопических частиц. Коля, задумавшись, включил ту часть своего восприятия мира, которое сопровождалось музыкой и ржанием лошадей из «Что? Где? Когда?».

– Поздравляю, – задумчиво протянул он, разглядывая это мельтешение, – кажется мы… я первый человек, который собственными глазами увидел в натуральном виде электрон. И могу, наверное, отделить один такой… не как волну, или частицу, а как вполне себе натуральный объект. А ну, милай!

«Милай» – отдельная частичка, которую Николай каким-то образом выделил среди остальных – действительно вырвался из общего кружения танца себе подобных, и стремительно пролетел по сложной траектории, которая заканчивалась на самом кончике указательного пальца правой руки. Ну, а уж наружу он выпустил ее, открыв глаза. На том самом кончике вполне ухоженного пальца действительно зародилась искорка, которую заметить можно было, обладая исключительным зрением. Да еще зная, что она там появится.

Сочтя эксперимент удавшимся, боярич решил усложнить его. Сделать, так сказать, более зримым. Слабый голосок противодействия, который, скорее всего, был представлен самим Виктором Николаевичем, был задушен в корне. И парень теперь выпустил уже целый сноп искр. Так что невольно испугался – не устроить бы здесь пожар.

Но азарт, как говорится, приходит во время игры. Как-то быстро пришло понимание, что это вообще такое – электричество. В натурном, так сказать, его проявлении.

– Что-то вроде «упорядоченного движения электронов», для начала. Это то, что там, у нас, по проводам течет. Тут, кстати, никаких проводов и не видать. Молнии – простые и разветвленные. Шаровые. Ага, – вспомнилось с треском в голове и тем самым неповторимым запахом озона, – электрическая сварка. Электрическую дугу, кстати, прямо сейчас могу показать.

Кто кому обещал показать? Непонятно. Но показал. Николай свел два указательных пальца, подал в каждый из них по крохотной порции искорок, а потом, увеличивая подачу, начал разводить их. И ведь получилась! Самая настоящая электрическая дуга. Хорошо, ничего металлического рядом не было. И живого тоже. Кроме самого боярича. На которого свое, родное электричество никак не влияло.

– Устал, кстати, – резюмировал Коля, откидываясь головой на подушку.

Ее он, кстати, прежде и не примечал. Скорее всего, по причине того, что на матрасе такой квадратный блин был практически незаметен.

– Ну, давай дальше, – предложил он самому себе, – с чем еще предстоит столкнуться? Чего остерегаться? Ну, судя по титулу – боярич – принадлежу к старинному аристократическому роду. Обедневшему, скорее всего. Почему? Да вы посмотрите вокруг – это боярские палаты? Да даже одежку какую не принесли. Вымазался, наверное там, в могиле, вот и выбросили. Да нет, скорее почистили, постирали, да погладили. Почему сюда не принесли? Да чтобы не сбежал. Мало ли как может себя повести недоросль, ушибленный на всю голову. В прямом и переносном смысле, кстати. А я еще, наверное, в прежнюю здешнюю «отсидку» показал себя соответствующим образом. Вспомнить бы, чем я вообще занимался. Кто я по жизни такой – боярич Николай Ильич?

На прямой ответ подсознание ответило. Щелчком и целой очередью картинок «нелегкой» жизни боярского сына. Выпускника губернской дворянской школы (нет – еще чуть больше месяца до выпускных экзаменов), озорника, бабника и… И все. Никаких планов на будущую жизнь парень не строил. Строил, скорее всего, отец, Илья Николаевич, но вот его не стало, и…

– Мы это поправим, – пообещал сам себе боярич, – жирок растрясем, по школе подтянемся… общими усилиями. Знать бы еще, какой статус теперь у нас… у меня. После смерти батюшки-то. Он-то был у меня ого-го!

Тут и с магией определился. Была она тут, была. Вполне официальная и почитаемая. Боярин Илья Николаевич Шубин аж шестого уровня достиг из двенадцати. По Земле работал. Вот и замок себе отгрохал – считай, в одиночку. Боевой был офицер. С прошлой войны с германцем как раз такую идею и привез, с замком. Но строительство Коля помнил смутно, как и мать свою. Померла, оставив боярина с единственным сыном трех лет. Информации было много, очень много. Главным же сейчас был вопрос, который он себе уже задавал. Что дальше? Появившиеся знания про попаданцев несколько… страшили. Там, как правило, сиротам к совершеннолетию ничего из наследства не оставалось. Если они вообще до него доживали.

Близких родственников Коля почему-то не помнил. Дальних… тоже как-то смутно.

– Значит, надо узнать. Спросить. Кого? Да вот у Никиты Сергеича и поинтересуюсь осторожно. Может, кого знающего в здешних законах посоветует. А пока… пожрать бы. Сколько я уже не ел? Да еще драка эта, черт бы ее побрал. Ну и поэкспериментировал. Сколько энергии; в смысле – вольт с амперами угрохал напрасно. Сбегать что ли, попросить?

Нет, напрашиваться боярич не стал. Откинулся на кровати, и снова расслабился, утопая сознанием внутри себя. Интересно было, и завораживающе. Особенно за ядром да облаком наблюдать. А вот каналы…

– Или я их просто не вижу, или настолько они не разработанные. Кстати, вспомнил – бездарным Николай Ильич числился, лишенным всякой магии. Потому и такая неопределенность в будущем. Одаренному, вспоминается, прямая дорога в армию нонешнего состава. В смысле, во Владимирский губернский полк, где и батюшка служил. Хорошо это, или плохо? С одной стороны армия по идее – защита от всяких поползновений. Если есть, конечно, что защищать. Ну, замок точно есть. И земли какие-никакие. На месте подробней узнаю. А пока не отвлекаемся.

Николай Ильич, в своих скромных мечтах будущий великий архимаг-электрик, приступил к первой своей осознанной тренировке. Инструкций и учебных пособий, конечно, не было. Кроме теоретических, придуманных знаний из книг. Но что-то получалось. Получалось разогнать облако искр по периферии, а потом собрать его обратно. Причем в разные части тела, не выпуская наружу. Что интересно, само облако никак не растворялось, не заканчивалось. Определенно, оно подпитывалось из ядра, размер которого визуально никак не уменьшался.

А каналы Николай все же разглядел. Бесцветные ниточки, совершенно не совпадающие с кровеносной системой, и проявляющие себя лишь в те моменты, когда по ним осуществлялось то самое «упорядоченное движение».

На этом тренировка и закончилась. Вместе со скрипом двери, в которую добрая и вполне себе миловидная по утру волшебница тетушка Анна принесла поднос с едой. Насколько она была вкусной или, напротив, отвратной? Боярич не понял. Не успел. Понял только, что ее было мало. Очень мало. Как говорится, даже недозаморил червячка. И теперь весь его вид не говорил, кричал во весь голос: «Тетушка, еще!». Вслух он, естественно, ничего не сказал. Но Анна Николаевна (вот откуда он мог узнать ее отчество?) вопрос поняла, и даже немного успокоила:

– Вот ужо скоро дядька твой, Мишка-казак, подойти должон. Он-то каждый день с полной сумой приходит поутру, да с ней же и уходит.

Последнее прозвучало очень укоризненно. Утверждающе так: «Мог бы и оставлять, для других болящих. Не обеднели бы, бояре-то». В чем боярич был с ней согласен, так это в том, что суму, и то что в ней было, дядька мог оставлять. Не для других, конечно. Какое дело Николаю Ильичу до них? Но вот сам сейчас с удовольствием и вчерашнего поел бы. Особенно приготовленного бабой Нюрой, главной по кухне в замке.

– Ага, – довольно кивнул боярич, – значит, не совсем обнищали. Своя кухарка есть, да не одна. Дядька еще. Казак.

Тут почему-то зачесалось пониже спины. Вспомнилось не самое приятное, связанное с этим самым дядькой. Начиная с того дня, как батюшка показал на него пальцем в своем кабинете. Показав на сына, и велев казаку, который как бы уже таковым не был, не щадить боярское чадо в обучении. Чему? А всему, чему опытный пластун Михаил Дементьев, приставленный особым приказом к ценному специалисту, его сиятельству майору Илье Николаевичу Шубину, сам знал и умел. Получилось чего? Сам Коля сейчас признавал – не особо. И потому опасался – дядька Михаил был первым, кто мог распознать изменения в парне. И не только связанные с магией.

– Ну, пороть себя теперь точно не дам, – чуть воспрял духом Николай, – да и не за что будет… надеюсь. Так что жду. Даже с нетерпением.

И дядька его надежды оправдал. Явился очень скоро, еще до утреннего осмотра. Если он тут, конечно, был. Коля успел напрячь память, и внутренне кивнул – да, тот самый Никита Сергеич болящих каждое утро обходил. По крайней мере к нему, боярскому сыну, обязательно заглядывал. Теперь же заглянул, и какой-то скользящей походкой внутрь проник тот, кого и ждал юный наследник рода Шубиных.

Проник, и остановился в шаге от прохода, нахмурив брови. Скорее всего от вида того, во что превратилась к утру кровать. Николаю его вид был знаком до мельчайшей морщинки на лице, Но теперь сознание в теле было совсем иным, и потому он с интересом разглядывал дядьку. Словно в первый раз его увидел. Ну, что сказать? Классическим казаком – с чубом, висячими усами, необъятными шароварами и шашкой за кушаком – Михаил Васильевич Дементьев не выглядел. Был чисто выбрит, коротко острижен, что было видно под головным убором, которому боярич сейчас сходу названия не дал. В селе такие называли… да никак не называли. Это был дядькин трофей с последней военной кампании. С той самой, два с лишком года назад, с которой отец, боярин Шубин, вернулся надломленным; медленно, но верно теряющим свой дар. Больше всего убор этот походил на тюбетейку, и был, по утверждению самого Мишки-казака, изделием штучным, магическим. Впрочем, на эту тему сам дядька распространялся мало, а боярич старался держаться от него подальше. Когда это получалось, конечно.

Лицо загорелое, скуластое; шрам над левой бровью. Ну, и глаза необыкновенные – ярко-голубые при характерной внешности жгучего брюнета. Коля предполагал, что в молодости дядька был ходоком не меньшим, чем сам боярич теперь.

– А может, и большим, – невольно улыбнулся он, – если только у него такого же строгого дядьки не было.

Эта его улыбка заставила, наконец, отмереть пожилого казака. Но прежде, чем лицо его приняло привычное отеческо-строгое выражение, боярич огорошил его словами, которые и сам только что не собирался произнести. Почему вырвалось? Да потому что понял – если и есть кто в этом мире, кому мог безраздельно доверять юный Шубин, так это вот этот человек. Ну, всей подноготной сегодняших событий Коля выдавать, конечно, не стал, но самое важное именно для Михаила выпалил:

– Дядька, кажется дар у меня проснулся.

Казак может и не поверил, но обрадовался сильно. Кажется, даже глаза его выплеснули в мир порцию энергии синего цвета.

– А может, и не кажется, – чуть помотал головой боярич, словно прогоняя видение, – мне-то не говорили об этом. Но что дядька Миша сильнее и ловчее обычного человека, это точно. Может, не только в тренировках тут дело. И в книгах было писано, что есть у казаков свое колдунство. Характерниками таких называли. Спросить, что ли?

Но первым спросил дядька:

– Как понял-то, Николай Ильич?

Спросил, и сам вроде как устыдился; ну, и юношу в смущение ввел. Потому что так вот, по отчеству, его в первый раз назвал. Прежде-то, с подачи боярина, только по имени, да бояричем. Николай смущение преодолел первым. Ну, или просто очередь его пришла, отвечать. Дядьку он встречал сидя, и вытянув ноги вперед. Теперь же, вскочив на ноги едва ли не так же ловко и стремительно, как это делал дядька, ткнул себя под ребра:

– Вот тут словно появилось что-то… теплое. Словно наружу просится.

– И?..

– Ну, я и выпустил. Гляди.

Искры, что выплеснулись фейерверком уже привычно из пальца правой руки, заставили казака шагнуть назад. И Коля не сказал бы, что они очень обрадовали дядьку. Но Николай продолжил, озвучивая то, что только что сам заметил:

– И еще. Ночью кулак об кровать рассадил, – он чуть смущенно улыбнулся, – а теперь вот.

Теперь почти в лицо не дрогнувшего дядьки ткнулся кулак. Хороших таких размеров. Главное, на нем действительно не было никаких последствий от вчерашнего не совсем просчитанного удара. Тут же родилась теория; не на пустом месте, кстати. Все из тех же книжек.

– Это все от моих тренировок утренних, – решил боярич, – искры, получается, не только жалить могут, но и излечивать. По крайней мере, своего… носителя. Ну, или хозяина. А что – не даром говорят, что в малых дозах любой яд – лекарство. А электричеством, кстати, вполне себе лечат. Электрофорез там, и все такое.

Лицо казака несколько разгладилось. Не от лицезрения кулака под носом, конечно. Очевидно, целительский эффект от непонятной магии воспитанника шел последнему в плюс. Но, покачав головой, дядька Михаил все же остерег парня:

– Ты бы, Николай Ильич, пока подождал с признанием-то. Осторожней надо, не дай бог…

Тут познания боярича Шубина были скудными. Знал только лишь, что есть запретные области для одаренных. Куда соваться не то что не рекомендуется, а вовсе смертельно опасно. В прямом смысле этого слова. Отец почему-то не учил. Только вздыхал, расстраиваясь, после очередной проверки в школе. Которых на памяти Коли было ровно восемь. Столько же, сколько длилось обучение во Владимирской дворянской школе. Как раз перед началом нового учебного года, в октябре, такие проверки и проводились. И за все восемь лет выявлено было среди однокашников четверо Одаренных. Ага – вот так, с большой буквы. Два парня и две же девицы. Одна из них, дочка графа Разумова – Светочка, а точнее, по-здешнему, Светлана Юрьевна – премиленькая, надо сказать, девица – на вкус боярича Шубина. Но тут, как говорится: «Видит око, да глаз…». Свяжешься с такой, себе дороже выйдет. Парень предпочитал отношения легкие, и достаточно кратковременные. Ну, и ни к чему не обязывающие, конечно. Таких и без графских дочек хватало. К тому же к старшим классам эта четверка обособилась от остальных и ходила, задрав нос кверху, как только возможно. Разве что к племяннику князя Владимирского, Андрюшке (конечно, Андрею Алексеевичу!) Столетову, относилась с почтением.

Подхватив вторую половину курицы, Коля погрузился в нужный сейчас пласт воспоминаний. Собственно в проверку на одаренность. Проходила она в торжественно-мрачной обстановке; отдельно для каждого школяра. Перед глазами парня поочередно промелькнули лица комиссии. Особенно задержался он на бородатом, аскетично-строгом лице священника, который буквально впился взглядом в испытуемого, когда тот приложил ладонь к последнему камню; черного цвета. Всего таких камней на столе перед бояричем тогда (как и всегда, впрочем) было шесть. И назначение каждого объяснил как раз батюшка, Илья Николаевич. Он сам когда-то проходил такую процедуру не единожды – до тех пор, пока на прикосновение его ладони не отреагировал камень коричневого цвета. Земля – так Одаренных и называли. А еще были камни голубого цвета – Воздух; синего – Вода; красного – Огонь; Белого – Жизнь. Ну, и черного, про который сейчас парень вспомнил с таким содроганием. Смерть.

Ходили, ходили по школе шепотки, когда в начале третьего класса вдруг исчез мелкий дворянчик с муромского уезда. Боярич и имени теперь вспомнить не смог. Но, как говорилось, ни с кем из однокашников младший Шубин близко не сошелся, и всякие страшилки прошли практически мимо него. Но осадочек остался. Вот сейчас этот осадок и взболтался в душе парня. Он как раз держал в руке глиняный кувшинчик с теплым еще отваром, который принесенному тетушкой Анной дал бы сто очков наперед. Заглянул внутрь; никакого осадка там не обнаружил, и поднял голову. Казак смотрел на него чуть ли не с умилением, но и с какой-то настороженностью.

– Стареет, однако, – подумалось бояричу, – курицу-наседку тут из себя изображает. А может, рассуждает – чего теперь от меня ждать. Батюшка-то теперь между нами не стоит.

Дядька словно вернулся к реальности из глубин своих размышлений. Как-то суетливо пошарил в опустевшей почти суме, и протянул парню полотенце. Обычное, без всяких вышивок. Зато чистое. Боярыч кивнул, оттер жирные пальцы, и примерился к пирожку, начинка которого была пока неведома.

– Но вкусный, чертяка, – улыбнулся Коля, – у бабы Нюры других не бывает.

Подхватить пирожок с импровизированной столешницы, добрую часть которой занимали обглоданные, и частично разжеванные куриные кости, не успел. В комнату без стука, по хозяйски вошел доктор. Никита Сергеич. Халат светло серого цвета доходил ему до колен, и был застегнут под горло. Так что другой одежды его, кроме самого низа прямых брюк, да массивных, но на удивление бесшумных туфель Николаша не разглядел. Почему акцентировал на этом внимание? Да потому что иначе, как вот в таком, наглухо упакованном лекарском наряде он доктора и не видел. Но голос – мягкий, успокаивающий – вспомнил тут же.

– Что тут у нас, больной? – буквально проворковал Никита Сергеич, – вижу, идем на поправку. Очнулись; аппетит нагуляли. Ну-ну.

– Да я уже совсем здоровый, – Коля даже не сделал попытку вскочить на ноги; затруднительно это было, не снеся стула с остатками снеди, – выписывать уже пора. Чего я тут место занимать буду?

– Ну-ну, – повторил доктор привычно для себя, – посмотрим. Вот как докушаете, так и досмотрим.

Так же бесшумно доктор покинул палату. А парень взял с «поляны» пирожок. Но, прежде чем откусить от него половину, и разобраться, наконец, с начинкой, спросил:

– Доктору тоже не будем ничего говорить?

– Он, конечно-о-о…, – протянул казак, – человек хороший. Но-о-о… я бы спешить не стал. Но решать все равно тебе, Николай Ильич.

– Значит, не будем, – утвердил боярич, – если только он сам об этом не спросит.

Было у парня такое подозрение. Тут он все же откусил полпирожка: «Ум-м-м!», – отключил на время мыслительные способности. Баба Нюра для любимчика своего расстаралась. Знала, что он пироги со сладкой начинкой, конечно, любит, но… Куда вкуснее были вот такие – с мясом, картошкой и луком в равных пропорциях. Да со специями; с соком, который надо уметь не пролить ни капли, а вкусить весь, с наслаждением. Коля умел. Что сейчас и продемонстрировал, краешком сознания все же отметив: «Куда там до этого пирога всяким пиццам, самсам, да шаурме?!». Боярич эти творения нерусской кухни явно никогда не пробовал; до сегодняшнего дня даже не слышал о них. Но вкус каждого… нет – не стал перебивать себе аппетит, который помог с успехом «подмести» со скатерки все, что привез дядька.

Последний такой аппетит обычно приветствовал, но и гонял потом парня усердней обычного. И вот что интересно – никакого отторжения сейчас у боярича это не вызвало. В теле энергия забурлила сама собой. Хотелось не прилечь на раскуроченную кровать, а вскочить, и побегать; может даже на кулачках немного с кем помахаться.

Тут все же «проснулся» несостоявшийся пенсионер Виктор Николаевич Добродеев. Он, кстати, после такого завтрака точно придавил бы на ухо… минут на двести-триста. А что – имеет право, на работу идти не надо. Но здесь вам не там, и Виктор Николаевич опять согласился с насущной необходимостью называть и ощущать себя бояричем Шубиным.

Наконец, завтрак – первый за три дня – был закончен, и Николай, освободив себя из плена четырех ножек от стула, кивнул казаку, сноровисто собравшему жалкие остатки пиршества в ту же суму:

– Зови доктора, дядька Миша. Выписываться будем.