Он всучил несчастному Королю двух или трех каплунов, и тот с прежалким видом присел на дальнем конце стола, пытаясь проглотить хоть несколько кусочков.
– К концу дня, осмелюсь сказать, – значительно произнес сэр Груммор, – они ему понадобятся.
– Вы полагаете?
– Уверен, – сказал сэр Груммор и подмигнул хозяину.
Варт заметил, что сэр Груммор с сэром Эктором едят с несколько преувеличенной охотой. Сам он не чувствовал себя способным справиться более чем с одной отбивной, что же до Кэя, тот в столовую залу даже не заглянул.
Покончив с завтраком и посовещавшись с мастером Твайти, охотники повлеклись к месту общего сбора. Возможно, нынешнему владельцу гончих та свора показалась бы помесной. Ее составляли с полдюжины черно-белых аланов, походивших на борзых с головами не то бультерьеров, не то кого похуже. Эти собаки – самые подходящие для охоты на вепря – были в намордниках по причине своей свирепости. «Борзые», пару которых взяли с собой просто на всякий случай, на деле были не чем иным, как тем, что теперь называют «гончими», тогда как ищейки представляли собой помесь бладхаундов с нынешними красными сеттерами. Этих вели в ошейниках и на сворах. Браки сильно походили на биглей и шли рядом с хозяином вперевалку, как бигли и ходят, – зрелище просто очаровательное.
Вместе с собаками шли загонщики. Мерлин в его спортивных брюках разительно походил на лорда Бадена-Парлла, с той, разумеется, разницей, что последний не носил бороды. Сэр Эктор был облачен в «отвечающие случаю» кожаные одежды – охота в доспехах почиталась неспортивной, – он шагал пообок мастера Твайти с выражением, являвшим смесь важности и досады, каковое от века присуще владельцам псовой охоты. Сэр Груммор, шедший сразу за ними, отдувался и спрашивал у кого ни попадя, наточил ли тот пику. Король Пеллинор приотстал и шел вместе с селянами, чувствуя, что чем больше народу вокруг, тем, значит, меньше опасность. Деревня вышла вся, каждая мужская душа владения, от сокольничего Хоба до старого безносого Вота, и каждый нес пику, или рогатину, или сточившуюся косу, прикрученную к крепкому колу. Даже женщины помоложе, те, что были еще на выданье, и они вышли с корзинами провианта для мужчин. Получился настоящий большой послерождественский сбор.
На опушке леса к ним присоединился последний из охотников. Это был высокий, видный собой человек, одетый во все зеленое и с семифутовым луком в руках.
– Доброго утречка, мастер, – приязненно сказал он сэру Эктору.
– А, да, – ответил сэр Эктор. – Да-да, утро доброе, верно? Да, доброго утречка.
Он отвел господина в зеленом в сторонку и сказал слышным всякому громким шепотом:
– Во имя Неба, дружище, будьте поосторожней. Это ловчий самого Короля, а вон те двое – Король Пеллинор и сэр Груммор. Так что, дружище, будьте умницей, не говорите ничего такого, ну знаете, спорного, хорошо? Будьте умницей, старина.
– Разумеется, не скажу, – успокоил его человек в зеленом, – но, думаю, вам все же лучше нас познакомить.
Изрядно покраснев, сэр Эктор позвал:
– Послушайте, Груммор, будьте добры, подойдите сюда на минутку. Я вас хочу познакомить со старым приятелем, – мой приятель, его зовут Вуд, старинный приятель, – Вуд, на Вэ, понимаете, не на Гэ. Да, а вот это Король Пеллинор.
– Рад, – сказал Король Пеллинор, так и не избавившийся от этой привычки, посещавшей его в минуты нервозности.
– Как поживаете? – сказал сэр Груммор. – Робин Гуду вы, я полагаю, не родственник?
– О нет, ни в малой мере, – вмешался сэр Эктор. – ВЭ-У-ДЭ, понимаете, «древесина», – ну вот из чего мебель делают – мебель, знаете ли, там, пики и… ну… в общем пики и эту, мебель.
– Как поживаете? – сказал Робин.
– Рад, – ответил Король Пеллинор.
– Да, – сказал сэр Груммор, – занятно, что вы оба носите зеленое.
– Да, занятно, правда? – подхватил обеспокоенный сэр Эктор. – Он-то носит зеленое в знак траура по своей тетке, она, знаете, упала с дерева и умерла.
– О, прошу прощения, – сказал сэр Груммор, огорченный тем, что затронул столь чувствительный предмет, – и все закончилось наилучшим образом.
– Ну, мистер Вуд, – сказал сэр Эктор, когда ему удалось прийти в себя, – а теперь – где наше первое логово?
Едва был задан этот вопрос, в разговор включился мастер Твайти, и состоялась краткая дружеская беседа, уснащенная разного рода специальными терминами, как то: «выкид» и прочее. За ней последовал долгий переход по зимнему лесу, а затем началось веселье.
Варт расстался с паническим чувством, сжимавшим его желудок, в ту самую минуту, как отправился в путь. Движение и поземка оживили его, и теперь глаза у него сверкали почти так же ярко, как ледяные кристаллы под белым солнцем зимы, а кровь бежала по жилам, подгоняемая охотничьим возбуждением. Посматривая на выжлятника, ведшего на своре двух бладхаундов, он заметил, как напрягаются псы по мере приближения к кабаньему логову. Он увидел, как различные собаки одна за одной – кончая борзыми, которые охотятся не по запаху, – впадают в беспокойство и принимаются повизгивать от нетерпения. Он заметил, как Робин, приостановившись, подобрал несколько выкидов и передал их мастеру Твайти, и тогда вся процессия остановилась. Эти места были уже опасны.
До некоторой степени охота на вепря имела сходство с охотой на лисят, – а именно в том, что и вепрю нужно не дать удрать. Но главным в этой охоте было – убить его как можно быстрее. Варт занял свое место в цепи охотников, обложивших логово чудища, и опустился в снег на одно колено, уперев конец пики в землю и изготовясь к любым неожиданностям. Он почувствовал, как примолкли охотники, и увидел, что мастер Твайти молча махнул выжлятнику – спускай. Две гончих немедленно рванулись к убежищу кабана. Неслись они молча.
Потянулись долгие пять минут, в течение которых ничего не происходило. Сердца окруживших логово гулко стучали, и в согласии с ними на каждой шее трепетала маленькая вена. Каждый вертел головой, как бы желая увериться, что соседи его на месте, и дыхание жизни мирно уплывало белым парком вместе с северным ветром, и каждый вдруг ощутил, насколько прекрасна жизнь, которой, если дела обернутся плохо, вонючие клыки могут в несколько секунд лишить кого-то из них.
Вепрь не выдает своего бешенства воем. Ни рева, ни лая гончих от логова не доносилось. Лишь в сотне примерно ярдов от Варта, на краю поляны, возникло вдруг черное существо. Оно и на вепря-то не походило – во всяком случае, в те несколько секунд, что оно там простояло. Слишком быстро оно появилось, чтобы обнаружить сходство с кем бы то ни было. И прежде чем Варт понял, кто это, зверь бросился на сэра Груммора.
Черная туша неслась по белому снегу, взметая маленькие облачка. Сэр Груммор – тоже черный на белом фоне – перекувыркнулся в воздухе, вздыбив облако покрупнее. Северный ветер ясно донес что-то похожее на всхрап (но ни малейшего звука падения), и вепрь исчез.
Когда он исчез, но не раньше, Варт осознал, что теперь многое знает о нем, – много такого, чего он не имел времени заметить, пока вепрь был рядом. Он запомнил узкую щетинистую гриву, торчком стоявшую на остром хребте, промельк мерзейших клыков, выпяченные ребра и красное пламя свинячьих глазок.
Сэр Груммор встал, стряхнул с себя, невредимого, снег и обругал свою пику. Несколько капель вспененной крови виднелись на белой земле. Мастер Твайти приложил к губам рог. Спустили аланов, и волнующие звуки гона зазвенели по лесу, и все вокруг сразу пришло в движение. Гончим, которые подняли вепря – именно этим словом следует обозначать выживание зверя из логова, – позволили гнать его, чтобы они как следует раззадорились. Заливались браки. С лаем понеслись по сугробам аланы. Все побежали, крича на бегу.
– Пошел, пошел! – вопили загонщики. – Shahou, shahou! Авант, сэр, авант!
– Пиль, пиль! – встревоженно кричал мастер Твайти. – Джентльмены, будьте добры, уступите дорогу собакам.
– Вот так так! – кричал Король Пеллинор. – Кто-нибудь видел, куда он делся? Что за денек! Sa ca су avaunt, су sa avaunt, sa су avaunt!
– Держитесь, Пеллинор! – кричал сэр Эктор. – Собак берегитесь, собак! Самому вам его не заметить! Il est hault! Il est hault!
И «Тиль ес хо!» – отзывались загонщики, «Так легко», – пели деревья, «Далеко», – бормотали вдали сугробы, и с тяжелых ветвей, потревоженных сотрясением воздуха, на укутанную землю безмолвно соскальзывали клубы сверкающей пыли.
Варт обнаружил, что бежит рядом с мастером Твайти.
Отчасти это походило на бег по пересеченной местности, с той лишь разницей, что бежать приходилось по лесу, где иногда и с места-то стронуться трудно. Все зависело от собачьей музыки и различных сигналов, выдуваемых ловчим с тем, чтобы сообщить, где он и что поделывает. Без них вся охота растерялась бы ровно за две минуты, да и с ними примерно половина людей заблудилась за три.
Варт прилип к Твайти, словно репей. Несмотря на многолетний опыт ловчего, Варт не отставал от него, потому что малые размеры Варта позволяли ему с большей легкостью преодолевать препятствия, а кроме того, его многому научила девица Мэриан. Робин тоже держался вровень с ними, а вот кряхтение сэра Эктора и блеяние Короля Пеллинора скоро затихли вдали. Сэр Груммор сдался быстро – вепрь основательно перешиб ему дыхание, – так что сэр Груммор остался далеко позади, объявив, что пика у него затупилась. С ним, чтобы не потеряться, остался и Кэй. Загонщики, запутавшись в сигналах горна, давно уже разбрелись кто куда. Мерлин порвал свои бриджи и остановился, чтобы заштопать их при помощи магии. Сержант до того переполнил воздухом грудь, крича «Ату!» и объясняя всем и каждому, в какую сторону надо бежать, что полностью утратил ориентацию и вел теперь в неправильном направлении толпу несчастных селян – по-индейски, гуськом, бегом марш! колени выше! Хоб все еще бежал.
– Пиль, пиль, – задыхался ловчий, обращаясь к Варту, словно тот был гончей. – Не так быстро, мастер, они потеряли след.
Пока он выговаривал это, Варт заметил, что собачий лай стал слабее и жалобней.
– Стоп, – сказал Робин, – иначе мы о него споткнемся.
– Пиль, пиль! – во весь голос закричал мастер Твайти. – Назад, здесь его яма, яма! – Он перебросил перевязь на грудь, поднял рог к губам и затрубил сигнал общего сбора.
Ответом ему было одинокое тявканье гончей.
– Назад! – крикнул ловчий.
В голосе гончей появилась уверенная нотка, тявканье прервалось и тут же возвысилось до громкого лая.
– Назад! Ко мне, ами! Слушай Бомона отважного! Все ко мне, все!
Голос гончей покрыли звонкие тенора браков. Шум разросся до взволнованного крещендо, когда более слабые ноты заглушил кровожадный рев аланов.
– Накрыли, – кратко сказал Твайти, и трое опять побежали, и ловчий трубил на ходу ободрительное «тру-ру-ру».
Загнанный вепрь угрюмо стоял в редком подлеске. Зад его прикрывало сваленное бурей дерево, так что позиция была неприступна. Он стоял в обороне, поваркивал, чуть приподняв верхнюю губу. Кровь от удара сэра Груммора жирно сочилась из-под щетины на плече, стекая к ногам; с рыла на обагренный снег капала пена, и снег таял. Глазки вепря метались из стороны в сторону. Гончие стояли кружком, лая ему прямо в морду, а у ног его со сломанным хребтом извивался Бомон. Вепрь не обращал внимания на еще живую собаку, уже не способную ему повредить. Он был черен, распален, окровавлен.
– Ну, вперед, – произнес ловчий.
Он двинулся на кабана, выставив перед собою пику, и ободренные хозяином гончие тоже стали шаг за шагом подвигаться к нему.
Внезапно вся сцена переменилась с такой быстротой, словно рухнул карточный домик. Вепрь уже не оборонялся, он летел на мастера Твайти. И как только он ринулся, аланы облепили его, свирепо вцепившись кто в плечо, кто в глотку, кто в ногу, так что на ловчего несся уже не вепрь, а звериный клубок. Твайти не решился ударить пикой, опасаясь поранить собак. Клубок близился неудержимо – так, словно собаки и вовсе не мешали движению. Твайти начал оборачивать пику, чтобы ударить тупым концом, но не успел, и груда грызущихся тел обрушилась на него. Он отпрыгнул, но зацепился за корень и исчез под грудой. Варт прыгал вокруг, в отчаянии размахивая пикой, но ткнуть ею было решительно некуда. Робин же одним движением отбросил пику, вытянул меч, вступил в рычащую свалку и спокойно поднял за ногу вверх одного из аланов. Тот и не подумал разомкнуть челюстей, но место, прежде занятое его телом, освободилось. Туда-то и опустился меч – медленно – раз, другой, третий. Громоздкое сооружение качнулось, выправилось, снова качнулось и тяжело завалилось на левую сторону. Охота закончилась.
Мастер Твайти медленно вытянул из-под вепря ногу, встал, взялся правой рукой за колено, испытующе покачал его туда-сюда, сам себе кивнул и захромал к Бомону. Он опустился возле пса на колени и перенес на них собачью голову. Он гладил ее и говорил:
– Слушай Бомона отважного. Тише, Бомон, mon amy. Oyez a Beaumont отважный. Ходу, ходу, la douce Beaumont.
Бомон лизнул его руку, но хвостом шевельнуть не смог. Ловчий кивнул подошедшему сзади Робину и задержал своим взглядом собачий.
– Хороший пес, Бомон отважный, – говорил он, – теперь усни, Бомон, старый друг, старый хороший пес. – И меч Робина увел Бомона из этого мира туда, где он на свободе будет гнать вместе с Орионом зверье и кувыркаться средь звезд.
Несколько мгновений Варту трудно было смотреть на мастера Твайти. Странный, морщинистый человек, ничего не сказав, поднялся и арапником привычно отогнал собак от кабаньей туши. Затем, прижав к губам рог, он выдул четыре долгих и ровных ноты – известье о смерти преследуемого зверя. Но у него имелась своя причина сыграть эти ноты, и Варт вдруг испугался, ибо ему показалось, что мастер плачет.
Прошло время, и сигнал собрал всех, кто отстал. Хоб появился сразу, а следом пришел и сэр Эктор, сбивая пикой снег с кустов, важно пыхтя и восклицая:
– Отлично проделано, Твайти. Восхитительный гон, весьма. Истинный образец псовой охоты, вот как я бы сказал. Сколько в нем весу?
Понемногу стайками сходились и остальные. Прибежал с криком: «Ату его, ату!» Король Пеллинор, не ведающий, что охота закончилась. Узнав же об этом, он остановился, жалостно произнес: «Ату его, что?» – и погрузился в молчание. Под самый конец объявился даже отряд индейцев, ведомый сержантом все так же бегом (и выше колени!), – отряд встал на краю поляны, и сержант с немалым удовлетворением объявил ему, что, кабы не он, все бы они заблудились. Пришел и Мерлин, придерживая свои беговые брюки, – магия не сработала. Притопал вместе с Кэем сэр Груммор, уверяя, что это был лучший удар, какой он когда-либо видел, хоть он его и не видел, а вслед за тем настало время разделки туши, что и было произведено с немалой сноровкой.
По этому поводу случилось всем позабавиться. Король Пеллинор, который, по правде сказать, был весь день не в своей тарелке, впал в роковую ошибку, спросив, когда собаки получат свою «дачу». Прежде всего, как всем хорошо известно, «дачей» называются внутренности – кишки и так далее, – каковые гончим подносят в награду на шкуре добытого зверя (sur le quir), а убитого вепря, что также ведомо всякому, не свежуют. Его потрошат, не сдирая шкуры, поскольку же шкуры нет, нету и «дачи». Все мы знаем, что в этом случае вознаграждением для собак является «хлебово», то есть сваренная на костре мешанина из требухи и хлеба, так что бедный Король Пеллинор, разумеется, выбрал неверное слово.
А посему Короля Пеллинора под громкое «ура» пригнули к туше, и сэр Эктор смачно шлепнул протестующего монарха мечом по спине. После чего Король сказал:
– По-моему, все вы отъявленные мерзавцы. – И, что-то бормоча, удалился в глубь леса.
Вепря разделали, собак наградили, и загонщики, стоя кружками и беседуя (сесть на снег они не могли, потому что тогда бы намокли), съели провизию, принесенную девушками в корзинках. Пробили небольшой бочонок вина, прихваченный предусмотрительным сэром Эктором, и все как следует выпили. Ноги вепря связали, просунули между ними кол, двое мужчин взвалили его на плечи. Вильям Твайти отошел в сторонку и со всем вежеством протрубил отбой.
Именно в этот миг вернулся Король Пеллинор. Еще до того как его стало видно, все услыхали, как он ломает кусты и взывает: «Скорее, скорее! Сюда! Случилось самое страшное!» Он театрально возник на краю поляны именно в ту минуту, когда потревоженная ветка, чье бремя оказалось слишком тяжелым, обрушила ему на голову что-то около центнера снега. Но Король Пеллинор этого даже и не заметил. Он выкарабкался из сугроба, не обратив на него никакого внимания, и воззвал:
– Скорее, скорее!
– Что такое, Пеллинор? – прокричал сэр Эктор.
– Ох, скорее сюда, – крикнул Король и, помраченно поворотясь, снова исчез в лесу.
– Как по-вашему, – поинтересовался сэр Эктор, – с ним все в порядке?
– Возбудимая натура, – сказал сэр Груммор, – весьма.
– Пойдемте-ка поглядим, что он там делает.
И вся процессия неторопливо двинулась в сторону Короля Пеллинора, повторяя по свежим следам в снегу его беспорядочные метания.
Их ожидало зрелище, к которому они не были готовы. В мертвых кустах можжевельника сидел Король Пеллинор, и по лицу его потоком струились слезы. А на коленях его покоилась огромная змеиная голова, и он ее гладил. По другую сторону головы тянулось долгое, тощее, желтое, покрытое пятнами тело. Завершалось оно подобием львиных лап с оленьими голенями.
– Ну что ты, ну что? – говорил Король Пеллинор. – Я же не думал навсегда тебя бросить. Мне хотелось хоть немного поспать на перине, вот и все. Я бы вернулся, правда, обязательно бы вернулся. Ох, ну не умирай же, Зверюга, что ж ты меня совсем без катышей оставишь?
Увидевши сэра Эктора, Король принялся командовать. Отчаяние придало ему властности.
– Ну же, сэр Эктор, – воскликнул он, – что ж вы стоите, как дурачок? Немедля тащите сюда ваш бочонок с вином.
Притащили бочонок и, не скупясь, налили Искомой Звери вина.
– Несчастное создание, – разгневанно говорил Король Пеллинор. – Оно зачахло, просто зачахло оттого, что никто не проявлял к нему интереса. Как я мог столько времени оставаться у сэра Груммора и ни разу не вспомнить о моей доброй, старой Зверушке – ума не приложу! Вы только посмотрите на ее ребра, посмотрите. Словно обручи на бочке. Лежит в снегу, одна-одинешенька, утратив всякую волю к жизни. Давай-ка, Зверь, поднимись, попробуй сделать еще глоточек. Это тебе поможет. Развалился на перине, – добавил безжалостный монарх, испепеляя взглядом сэра Груммора, – как, как деточка малая!
– Но как же вы – как же вы ее отыскали? – запинаясь, спросил сэр Эктор.
– Случайно наткнулся. Вам надо спасибо сказать, хоть и не за что. Носятся тут, как орава придурков, и лупят друг друга мечами по спинам. Случайно наткнулся вот здесь, прямо в кустах. Лежит, – спина, бедная, вся в снегу, в глазах слезы, и в целом свете никому до нее нет дела. Вот что значит неправильный образ жизни. То ли дело прежде! Вставали мы с ней в одно время, всегда в один час выходили на охоту, а в половине одиннадцатого – спать. А что теперь – взгляните на нее. Превратилась в развалину, и это вы будете виноваты, если она умрет. Вы и ваша постель.
– Однако, Пеллинор! – сказал сэр Груммор…
– Заткнитесь! – мгновенно ответил Король. – И что вы стоите тут дурак дураком. Делайте что-нибудь. Добудьте еще один кол, чтобы мы смогли донести старушку Глатисанту до дома. Вы-то что же, Эктор, – совсем уже разумения лишились? Все, что нам требуется, это снести ее домой и уложить на кухне, у очага. Отправьте кого-нибудь вперед, пусть приготовят хлеба и молока. А вы, Твайти, или как вы там предпочитаете зваться, перестаньте тютькаться с вашей дудкой, бегите к дому и скажите, пусть согреют несколько одеял. И когда мы придем домой, – закончил Король Пеллинор, – мы ее первым делом накормим до отвала для укрепления сил, а поутру, если она оправится, я ей дам форы пару часов – и вперед, к старой жизни. Как насчет этого, а, Глатисантушка? Твое дело улепетывать, мое – догонять. Подите сюда, Робин Гуд, или как вас там, – вы небось думали, я не знаю, – все я знаю, будет уж вам опираться на лук с видом этакого нерадивого следопыта. Давайте, голубчик, встряхнитесь, и пусть этот свихнувшийся на мускулатуре сержант пособит вам ее нести. Ну, подняли, да полегче. Вперед, обормоты, да смотрите у меня, не споткнитесь. Пуховые подушки, «дачи», надо же! Детский лепет! Давайте-давайте, двигайтесь, вперед, шагом марш! Головы у вас пуховые, вот это как называется!
– Что же до вас, Груммор, – прибавил Король уже после того, как закончил, – можете сами влезть в вашу постель, накрыться периной и задохнуться!
17
– По-моему, – сказал Мерлин, как-то под вечер взглянув на Варта поверх очков, – тебе самое время получить еще одну порцию образования. Я хочу сказать, Время-то уходит.
Дело было ранней весной, и все, что виделось из окна, казалось прекрасным. Зимний покров сошел и увлек за собой сэра Груммора, мастера Твайти, Короля Пеллинора и Искомого Зверя, – последний под воздействием доброты, молока и хлеба поправился. Он ускакал в снега, всем своим видом выказывая благодарность, а два часа спустя за ним последовал взволнованный Король, и зрители на зубчатых стенах наблюдали за тем, как Зверь, достигнув границы ловчего поля, принялся с большой изобретательностью запутывать следы на снегу. Он то бежал задом, то отпрыгивал в сторону футов на двадцать, то хвостом заметал отпечатки, то отползал вбок, цепляясь за нижние ветви деревьев, – словом, с явным наслаждением проделывал множество разных фокусов. Видели они и Короля Пеллинора, который, пока все это длилось, стоял, исправно зажмуря глаза и считая до десяти тысяч, а потом, добравшись до трудного места, совершенно запутался и в конце концов ускакал галопом не в ту сторону, волоча за собою ищейку.
День был чудесный. За окном классной комнаты лиственницы далекого леса уже оделись в слепящую зелень, и земля сверкала, набухая миллионами капель, и лесные птицы все уже вернулись домой – повесничать и петь. По вечерам деревенский люд копошился у себя в огородах, высаживая фасоль, и казалось, что ради этих неотложных дел и ради тех, что возникли (одновременно с высадкой фасоли) у слизняков, у почек, у птиц, у ягнят, – все живое, словно по сговору, высыпало наружу.
– Так в кого бы ты хотел превратиться? – спросил Мерлин.
Варт выглянул в окно, прислушиваясь к повторенной дважды чистой песенке дрозда. Он сказал:
– Я уже был однажды птицей, но только ночью, в кречатне, а полетать мне так и не довелось. Даже при том, что не следует дважды делать одного и того же урока, как вы считаете, – нельзя мне побыть птицей, чтобы и этому научиться?
Его мучила зависть к птицам, которая томит по весне всякого чувствительного человека и доходит порой до таких проявлений, как разорение птичьих гнезд.
– Не вижу к сему никаких препятствий, – сказал чародей. – Почему бы тебе не попробовать полетать нынешней ночью?
– Но ведь ночью они спят.
– Тем больше будет возможностей их разглядеть, не спугнув. Ты мог бы вечером отправиться с Архимедом, он тебе все расскажет о них.
– Ты это сделаешь, Архимед?
– С наслаждением, – ответил Архимед. – Я и сам не прочь малость прогуляться.
