Но Дарья не ждала ответа прямо сейчас. Больше у примолкшей Татьяны она ничего не спрашивала. После прогулки все сели ужинать, Дашу пригласили, и она с радостью согласилась. Петя смеялся и показывал рисунки, которые успел нарисовать за те несколько дней, что Даша не приходила. Пока мама занималась маленьким Павликом, с Петей рисовала Катя. Её постоянно бесцветное лицо немного подёргивалось румянцем, когда она смотрела на чужих детей. Потому что своего сына возраста чуть старше Пети она не видела вот уже почти восемь месяцев. Стройная, невысокая женщина с длинной светлой косой и узкими покатыми плечами, тоже чувствовала на себя тяжелую мужскую руку и постоянно слушала о том, как всё у них будет замечательно. У неё, её ребёнка и мужа. Но замечательно всё складывалась только у него. Он был единственный сын серьёзных родителей, который хорошо учился в школе. Потом с отличием закончил кузбасский институт ФСИН, и практически сразу поступил на госслужбу по прямому профилю. Катя в том же городе училась в пединституте. Одна случайная встреча в трамвае изменила её жизнь навсегда. Мама, оставшаяся в маленьком городке Кемеровской области, говорила, что ей Бог подарил такой шанс. «Ты будешь самой счастливой женщиной в нашей семье», – крестя дочь перед ЗАГСом, сказала она, – «посмотри, как он тебя любит, никогда никого к тебе не подпустит». Знала бы мама, как быстро это пророчество превратится в пугающую реальность.
Практически сразу после свадьбы он действительно перестал кого-то подпускать к молодой жене. Рассказывал, что уж он, работник ФСИНа, точно знает, что могут сделать с женщиной и друзья, и подруги, и просто прохожие, если одной куда-то ходить. Только он может её защитить. Студенческие друзья Кати со временем поняли, что она теперь замужняя женщина и лучше не сердить её мужа. Мама жила далеко. Катя закончила институт и пошла работать в детский логопедический центр, уж там-то, казалось бы, не было никаких опасностей. Только дети и их родители. Но Кате всё равно приходилось объяснять мужу, что это нормально, когда отец приходит за ребёнком. Он туда по делу приходит, а не чтобы на Катю в глухой водолазке и брюках смотреть… «Просто он тебя очень любит», – говорила тогда мама по телефону, – «ну мужчины, они же охотники по сути своей, дочь. Лучше, чтобы ему было всё равно, что ли?». Но Катя даже на минуту не могла представить, каково это, когда мужчине безразлично, в какой одежде и каким путём ты добираешься на работу. Не подвёз ли тебя одногруппник, и не была ли ты в этот момент в вызывающе высоких сапогах? Хотя вызывающих сапог у неё никогда не было.
Короткая передышка от такой всё поглощающей любви наступила только когда Катя забеременела. «Теперь никаких волнений, никакой работы, только бассейн, пешие прогулки, хорошая еда», – заботливо сказал муж и, шутя, добавил: «с пузом-то теперь от меня не сбежишь». Но тогда Кате самой хотелось сидеть дома, выбирать шторы, кроватку и новые обои для детской комнаты. Прогулки с мужем в парке вокруг фонтана были мирными и приятными. Ни одного неприятного слова он ей не сказал, всячески оберегал и хранил. Катя тогда думала, что всё, что ей казалось неправильным – исправилось. Теперь у них будет настоящая, крепкая семья и свой дом – своя крепость. На майские праздники Катя родила сына. Удивительно тёплый май тогда стоял. На День Победы было очень солнечно. Зелёненькие молодые листочки только расправились и укрыли собой деревья и кусты. Сирень уже налилась гроздьями и вот-вот готова была распуститься. Муж приехал забирать Катю в роддом с огромным букетом тюльпанов. Медсестра передала ему малыша, завёрнутого в белое, кружевное одеяльце, из которого выглядывали крошечные голубые пинетки. Это был самый счастливый день в Катиной жизни.
А потом началась такая семейная жизнь, какой её понимал муж. Он работал, а она сидела дома в прямом смысле слова. Сначала он говорил: «тебе тяжело поднимать ребёнка, я вернусь – пойдём вместе. Ну и что, что все ходят? Мне «все» вообще не указ». Потом: «Нечего таскаться в эту убогую поликлинику, скажи, кого надо, я вызову врача из нормального центра». И наконец: «Какие деньги? Зачем тебе ходить в магазин, да еще и с ребёнком? Я что, не привожу тебе продукты? Не привожу? Ну и всё. У тебя всё есть, сиди, сиську ребёнку давай, больше вам ничего не нужно». Кате казалось, что она с ума сходит. Во дворе за окном отцвели сирень и черёмуха, у соседок на клумбах распустились школьные астры. Сын, которого назвали Марком, научился переворачиваться и ползать по-пластунски, а Катя всё ходила с ним от окна до окна и ждала мужа. Вечером они гуляли в парке вокруг фонтана, ходили в кафе и здоровались с соседками. «Какой хороший муж, весь в семье», – говорили соседки. «Ну а ты чего хотела? Ты теперь замужняя жена, место жены дома, тем более с младенцем», – говорила мама. Она хотела приехать, посмотреть на внука, но муж сказал: «попозже, а то грудничок еще совсем слабенький». А когда Марку был год, мужа перевели работать в барнаульскую колонию: «Очень хорошо, поближе к моей маме», – обрадовался он. «И дальше от моей…», – не обрадовалась Катя. По большой удаче удалось купить в ипотеку квартиру, а Марка устроить в ведомственный хороший детский сад. «Может, я пойду на работу?» – как-то раз своим тихим, мягким голосом спросила Катя. Муж очень удивился, взглянул на неё поверх чашки, из которой пил чай за ужином, и сказал: «Лучше запиши Марка на спорт, он же мальчик, ему нужно быть крепким и здоровым. И к логопеду нормальному его своди». Катя не поняла, зачем вести ребёнка к какому-то другому логопеду, если у неё у самой так в дипломе написано. «Да чему вы там в своей педухе могли научиться… Да и ты уже всё забывала, пока дома сидишь». Марка записали к логопеду, на борьбу, на футбол и на ментальную арифметику с пяти лет. Тогда-то всё и разрушилось.
Катя даже не поняла, где именно жена его сослуживца увидела её разговаривающей с чужим мужчиной. Наверное, это был отец чьего-нибудь ребёнка, но как бы муж не орал и не тряс её за плечи, она не могла вспомнить. От страха у неё тогда всё внутри замирало и слова путались в лихорадочных мыслях. Муж до того никогда её не бил. Тогда был первый раз. Он саданул её: «Моя жена что, шлюха портовая?! Я как баран должен стоять и блеять, знать не зная, где моя жучка хвост заносит». За годы жизни с ним Катя уже научилась выходить в то время дня и в такой одежде, чтобы муж не мог её ни в чем обвинить. Но теперь этого было недостаточно. Что бы Катя ни делала, ничего не было достаточно, чтобы избежать скандала. Он орал, тряся руками над её головой, но Катя не понимала, о чем именно он говорит. Единственное, что она точно поняла, это когда он сказал: «Моему сыну не нужна такая шлюха-мать! Иди и пасись теперь, где хочешь».
Так Катя осталась одна в чужом городе без работы, без друзей, без родственников и без сына.
– Знаешь, – Катя доверчиво наклонилась к Дарье, когда они все сидели за одним столом, – я ведь всё-таки позвонила свекрови.
– Это было наверняка нелегко… Но я очень рада, что ты всё-таки решилась, – улыбчиво ответила Даша, зная, как трудно всегда тихой и робкой Катерине делать первые шаги.
– Да. Скоро ведь новый год, а я с сентября не видела Марка. И она сказала, что на каникулах может мне позволить погулять с ним! Людмила Северовна сказала мне фиксировать всю положительную динамику наших отношений…
– Да, это может пригодиться в суде.
– Странно так, да? – помолчав, сказала Катя, как будто и не спрашивая. Она смотрела на Татьяну с детьми и теребила край бумажной салфетки. – Вот мы две матери, да? И есть два отца, оба не очень, обоим дети не нужны. Но как всё по-разному, да? Выгони он меня вместе с Марком ночью на улицу, я бы так рада была! Я бы тут же уехала к маме и горя не знала. Ведь делают же так сотни других. А он решил вот так… – руки у Кати задрожали, она взяла салфетку и начала её складывать в маленький квадратик.
– Каждый пытается манипулировать детьми в силу своей бессовестности.
– Но я не понимаю, зачем? Марк с ним даже не живёт! Он его матери сюда увёз, а сам там с этой… новой живёт. Если бы он… просил вернуться меня, или что-то ему отдать, я бы поняла. Но так? Я не понимаю.
– Просто ему очень хочется делать больно. Но пинать вас ногами он не может себе позволить. Он же должен сохранить лицо перед коллегами, друзьями, соседями. А жена вроде как ближе, чем соседи, с ней всё можно – так они думают. Вот и бьют в самое больное место…
Медленно, подбирая слова, сказала Дарья и промолчала о том, что разрешение увидеться с сыном может быть еще одним подлым ударом под дых. У Катерины и так задрожал подбородок и скривились губы, которые она прикрыла квадратиком белой салфетки.
Петя бегал вокруг с листами и цветными карандашами, и не было в комнате женщины, которая не смотрела бы на него, думая о том, что всё еще может наладиться. Впереди Новый год и что-нибудь точно изменится.
***
В школе декабрь только начался, а учебный процесс уже готовился к полугодовой аттестации. Элла Андреевна, стройная и порывистая, как моторная лодка, быстро ходила по школе и заглядывала в каждый уголок. Казалось, она знает всё, что происходит и в учительской, и в курилке за спортивным залом, которую официально никто не разрешал. Походя, она строго смотрела на старшеклассников, некоторые из которых были на голову выше, ласково на молодую учительницу, и обеспокоенно на Дарью.
– Дарья Владимировна! Минуточку-минуточку! Там вам папочку оставила, посмотрите, да? И как там наша девочка из седьмого «Б»? Мама так и не приходила?
Мама так и не пришла, хоть её и приглашали. После первого разговора с Дарьей, Софья неожиданно пропала из школы. Через две недели, принесла справку с диагнозом «вегетососудистая дистония». Второй раз к Дарье она пришла мрачная и неразговорчивая. На осторожные вопросы о матери только пожимала плечами и сразу же отворачивалась. Больше ничего о семье не говорила, а Дарья не спрашивала: это мама должна отвечать за ребёнка, а не наоборот.
Из личного дела Софьи Зориной Даша узнала, что семья у неё полная: мама, папа и единственный ребёнок. Родители со средне-специальным образованием, работают, никогда не привлекались, на каком-либо учете не стояли. Никаких «красных флагов» для себя Дарья отметить не могла, кроме самой этой странной татуировки. После того, как Софья вернулась к учебе, Дарья понаблюдала за ней на переменах и попросила классную руководительницу понаблюдать на уроках. Софья старалась никому не попадаться на глаза, шарахалась от одноклассников и не ходила на обед. Странно для человека, который пытался обратить на себя внимание татуировкой на лбу.
– Мне кажется, эта ситуация с татуировкой не связана с обычными экспериментами во внешности, – задумчиво проговорила Дарья Элле Андреевне, когда она зашла в её каморку за папкой с аналитикой тестирования адаптации первоклассников. – И явно не привлечение внимания. Это скорее какой-то внутренний…
– Протест? – тут же подхватила директриса мысль. – Вылившийся в вот такое заявление, прямо на лбу? Сильно.
– Да, – кивнула Дарья, отметив, как быстро Элла Андреевна мысль подхватила. Не пришлось объяснять своё ощущение.
Директриса глянула на Дарью долгим взглядом, немного прищурившись. Кивнув собственным мыслям и Дарье, она серьёзно сказала: – Работайте, – и вышла из кабинета.
Софья в очередной раз пришла в субботу после четвёртого урока, когда остальные дети с большим удовольствием разбредаются по домам и торговым центрам. Она была в привычном школьном брючном костюме и серой водолазке с глухим высоким воротом. Волосы в этот раз были чистые и лёгкие. Софья коротко и нехотя поздоровалась. Настороженная, как воробей, села на край стула, рюкзак бросила тут же, у стола, и глянула на бумаги, в которых Дарья писала и подчеркивала.
– Я никакие эти анкеты заполнять не буду, и рисовать там всякое, – тут же сердито сообщила Софья и нахохлилась. Дарья, подавив улыбку, спокойно прикрыла папку и глянула на девочку: видимо, насмотрелась фильмов, где психологи проводят тест-рисунки, и решила, что её то точно не проведёшь – готовность сражаться за своё подсознательное явно отразилось на лице Софьи.
– Никто и не предлагает, – пожала Даша плечами, её всё еще не пугала напускная резкость подростка. – Это для малышей первоклассников. С тобой мы можем просто поговорить, – сказала Дарья, специально опустив окончание «как взрослые люди», как это и делают взрослые по мнению подростков. – Я рада, что ты снова пришла.
Софья бросила недоверчивый взгляд на Дарью Владимировну, но спорить не стала и села на стуле поудобнее. По сравнению с их первой встречей, Соня хоть и злилась по привычке, но не тревожилась.
– Придумала уже, что будешь делать на каникулах?
– Если еще доживу до них, – закатила Софья глаза и поправила пряди волос на лбу, чтобы она не открывала татуировку. – Вичка-математичка… эээ, Виктория Викторовна, сказала, что прибьёт, если мы не напишем четвертную.
– Это может быть трудно…
– Да пофиг вообще. Всё равно потом сошлют в этот вонючий Тургалой, – Софья удрученно вздохнула и качнула коленями. – Может, туда после смерти тоже попадают. Но почему я сейчас-то должна туда ездить, а? – глянула она на Дарью, как будто у той был ответ на этот вопрос. Но Дарья только внимательно слушала, ловя каждое слово, чтобы сложить из них картинку. – А вообще, –оживилась Соня и заёрзала на стуле. Даша заинтересованно кивнула: ну-ну? – после того… ну, как болела я, да? – с паузами промямлила девочка, пытаясь заменить слова, которые первыми попадали на язык, а потом выпалила то, чем действительно так хотела похвалиться. – Мама сказала, что на каникулах мы поедем в Барнаул!
– В Барнаул? Ух ты! Это было бы отличным новогодним приключением, – улыбнулась Дарья, разделяя восторг. Девочка просияла и забыла поправить сползшие с татуировки волосы. Наконец-то она перестала бросаться иголками и разговорилась. Обрадованная произведённым эффектом, Софья сверкнула глазами, мотыляясь из стороны в сторону, как будто пританцовывая.
– Да-а-а. Там четвёртого января будет мастер-класс по рисованию манги, ну, комиксы такие. Я туда очень хочу. Мама пообещала, что теперь точно съездим.
– Зимой там красиво. Каникулы – самое время для таких мастер-классов, будет время попрактиковаться. Ты уже что-то рисуешь?
– Ну так… одну историю, – смутилась Софья и снова замерла, дёрнула плечом, как будто отгораживаясь от этого вопроса. Взгляд её пробежался по столу и остановился на шкафу с рабочими папками.
– Про кого история? – спросила Дарья на случай, если девочке хотелось рассказать, но что-то останавливало.
– Про мальчика, – не отрывая взгляда от шкафа, сказала Софья через паузу. – Ну он живёт с мамой и ему снятся сны, и во сне он пытается всё переделать… Ну, то, что с ним случается.
– У него получается?
– Нифига! – выпалила Софья, повернула голову и в упор глянула на Дарью. Лицо её стало резким, носик как будто заострился и навис над губами, которые она тут же закусила. Даша напряженно свела брови над переносицей, чувствуя, как в Софье всё в одну секунду переменилось. Она так резко и быстро ответила, будто Дарья усомнилась в ней самой. Интересно, сколько в этом мальчике, который что-то пытается изменить, от самой Софьи? Какой финал ждёт её героя? Почему-то Даше казалось, что там не будет ничего хорошего.
– У меня ничего не получается… – поспешно попыталась объясниться Софья, как почувствовав, что Дарья над её вспышкой призадумалась. – Я в этот сраный Тургалой вечно езжу, дурью с бабкой там маюсь.
– Понимаю… – поддержала Дарья попытку Сони перевести тему, чтобы не настраивать против себя. – Я тоже иногда езжу в Тургалой. Вот, например, завтра поеду.
– Заче-е-ем? – недоумённо протянула Софья, искренне изумившись. – Кто вообще может ехать туда по доброй воле? – Софья глянула на Дарью с сочувствием, Даше даже показалось, что она хочет спросить, не заставляет ли её мама туда ездить.
– Там живёт мой друг. Поеду его навестить.
– Друг? – спросила Софья, поморщившись.
Дарья не поняла, что именно её так удивило: то, что в Тургалое может жить чей-то друг, или то, что это может быть друг-мужчина?
– Мы учились вместе в школе.
– Это будет ужасный выходной… – мрачно предсказала Соня и покачала головой.
Софья не оставляла Тургалою ни одного шанса. Что же ей там так не нравится?
Когда Союз развалился, Тургалой из самого большого в районе, процветающего колхоза превратился в посёлок. Ошарашенные люди еще некоторое время по инерции жили привычным укладом, цеплялись за последние возможности. Но со временем оставшиеся всё меньше осуждали уехавших, строго поджимая губы от мелькнувшей мысли: «надо бы и мне тоже».
Осокины никуда не уехали. Отец продолжал работать машинистом локомотива, а мама не могла оставить Тургалой без медработника. К тому времени уже закрыли клуб, небольшую больницу сократили до фельдшерско-акушерского пункта, в котором осталась Вера, да еще одна молоденькая медсестра, её только-только после училища родители заставили вернуться в посёлок.
Дарья и Кирилл заканчивали девятый класс, когда новая администрация объявила, что школу Тургалоя объединят со школой соседнего села. Учеников теперь должны были возить за семь километров. Кирилл сразу сказал матери, что «таскаться черт знает куда» он не собирается. И вообще, где он, а где десятый класс, в общем – ему хватит. Никто не смог его переубедить. Осокины решили переехать в город, чтобы Дарья там закончила обучение. Её как отличницу без проблем перевели в городскую школу. Там отец-железнодорожник смог получить временную служебную квартиру.
Но Софью-то вряд ли волновали изменения Тургалоя и его жителей, происходившие там почти пятнадцать лет назад. Что там с ней сейчас происходит? Дарья уже вернулась домой и поужинала, но всё не могла перестать думать о последнем разговоре. Казалось, что в нём был какой-то неуловимый подтекст. Он скользил между словами, отталкиваясь от произносимых вслух, и терялся в тех, которые только хотели сказать. Софья ругалась и злилась на всё вокруг, как все подростки, Даша знала, что это нормально. И только один раз по-настоящему девочка испугалась, поймала то, что действительно хотела сказать за хвост, и перевела тему. Что же там может быть? Интересно, о чём история, которую Софья пыталась рассказать? Еще там, в кабинете, Дарья вспомнила, что совсем недавно читала статью о творчестве, как способе преодоления стресса и травмы. Что там говорилось? Говорилось, что подростки часто пытаются починить свою реальность путём вымысла, но психозащита не позволяет делать героем самого себя. Поэтому автор дистанцируется от персонажа, меняя ему пол, девочки часто пишут о мальчиках, у которых получается исправить то, что не получается у них… В каком журнале она это читала?
Дарья тревожно прошлась вдоль длинной стены своей комнаты, сделав ровно шесть шагов от окна к двери. Комнатка была небольшая, по одной стене стояла полутораспальная кровать, рядом старый торшер под широким круглым абажуром, высветляющий подушку и угол пола. Напротив –левым боком к окну – письменный стол. Справа от него двумя узкими секциями в потолок возвышался книжный шкаф. Книги в нём стояли в два ряда, да еще и на рядах лежали неровными стопками, из которых выпирали уголки. Даша склонила голову, читая корешки. Методички, вузовские учебники, Фрейд, Гиппенрейтер. Введение в психологию, общая психология, возрастная психология, «Противостояние стрессу», «теория и методика работы с младшими школьниками». И почти в самом низу неровного столбика синяя книга «Психологическая защита в подростковом возрасте». Психологическая защита? Именно этим термином можно было бы назвать то, что Дарья сегодня слышала. Упёршись в книжные ряды левой рукой, другой она с трудом вытащила синюю книгу из-под тяжелой стопки. Покрутила в руках, открыла оглавление – хотелось сверить ощущения и понять, как дальше действовать, чтобы не навредить. Было стойкое ощущение, что у Софьи и без её неосторожного вмешательства множество проблем.
5
Дарья захлопнула книгу, когда читать стало совсем невозможно. Всё вокруг тряслось и строчки так скакали, что за полтора часа чтения в пути, её укачало. Зажмурившись, Даша помотала головой, а потом глянула в окно. Город давным-давно остался позади, и сейчас трасса бежала по берегу неширокой замёрзшей реки. По другую сторону над ней нависал каменными углами берег. Поверху росли объёмные пушистые ёлки. С них то и дело скатывались комья снега, падали и разбивались о камни. Даша любила эту дорогу. Ей нравился колкий берег. Там каждый камень стоял криво, опирался о другие, поворачивался острогранным боком, с которого сползал снег. Такая неровная, неаккуратная природная стена, как разношерстная толпа из камней. И сколько тут эта толпа стоит, не разбегается. И сколько еще простоит…
Дорога делала поворот и ныряла от реки в перелесок. Там гигантские ёлки под огромными ветвями прятали дорогу и качались близко-близко. Летом их можно было рукой из окна достать, поздороваться за широкие лапы. Но это раньше, когда Дарье было пятнадцать лет, и она с матерью в Тургалой ездила за компанию. Мама там еще полгода работала и моталась каждый день, а Даша скучала по друзьям. Сейчас вытаскивать руку из узкого окна как-то не по возрасту.
Дарья вышла из автобуса и прищурилась. Солнце сначала слепило высоко в небе, а потом скакало бликами по застывшей корочке наметённых сугробов. От добротной остановки под полукруглой крышей вдаль вилась очищенная дорожка. Она, как ручей, впадала в широкую, накатанную дорогу, начинающуюся у самой школы. Школа, в которой Даша когда-то училась. Она мрачным, заброшенным напоминанием стояла и поглядывала провалами окон. Наверняка через них намело снега по самую грудь. Дарья прошла мимо школы, не оглядываясь.
Сейчас нужно было идти в другой конец села, где широкая, как тело Змея Горыныча, дорога сужалась, и переходила в трёхголовье последних домов. Они стояли северными окнами к начинающейся прямо за подворьем тайге, будто кто загадочный приказал им стоять к лесу задом. Дашу в детстве это забавляло. Ей очень нравился их одноэтажный, крепкий дом, выкрашенный голубой краской. Забор был невысокий, а за ним росли кусты смородины и сирени, она постоянно переваливалась тучными соцветиями к соседям. А соседями Осокиных были Тургаевы, они жили забор в забор. С самого детства ребята дружили, ползая друг к другу на участки. А потом пошли в школу в один класс и годам к десяти невысокий, неказистый Кирилл среди мальчишек оказался самым маленьким и самым задиристым. Шатался со старшими подростками, начал курить. Основательная, серьёзная Дарья ему говорила:
– Ты что, дурачок? Зачем ты с ними дружишь?
Кирилл бычился, огрызался: «сама ты дура, Дашка».
Сейчас забор дома, в котором Даша выросла, был высокий, из непроницаемого профнастила. А вот соседский оставался всё таким же. Деревянный невысокий штакетник, который летом покрасили ярким красным цветом. В самом углу участка справа раскинулась огромная ветвистая черёмуха, сейчас вся укрытая снегом, как гора. Эта черёмуха расползлась порослью вдоль правой стороны участка, пару лет назад Дарья выкопала маленький отросточек и посадила его вместе с Людмилой Северовной на территории Зимовья.
Калитка, как всегда, на крючке. Даша его привычно скинула и вошла. Дорожка к дому была расчищена на две трети, как будто кто-то начал, но бросил. Остальные несколько метров были просто вытоптаны, двоим не разминуться. С козырька над крыльцом не сбили сосульки, они весело блестели на солнце. Дарья глянула на них, прищурив один глаз, и зашла на видавшее виды, скрипучее крыльцо.
Дверь оказалась не закрыта. Дарья прошла через сенцы, сняла там ботинки, верхнюю одежду и вошла в дом. Здесь тепло, сладко и кисло пахло овощной зажаркой для борща. Даже слышно было, как за тонкой стенкой на электрической плите бурлило. Глубоко вдохнув, Даша улыбнулась и громко поздоровалась:
– Здравствуйте!
За стенкой загрохотала ложка, её уронили от неожиданности. Тётя Света вынырнула из-за стенки, как деловитая белка. Она была невысокой, плотно сбитой, всегда немного удивлённой и встревоженной скуластой алтайкой. Кирилл на неё очень похож, разве что всегда был не удивлённым, а сердитым. Все поколения их семьи жили в этой деревне, теперь уже никто и не помнил: это им фамилию дали в честь посёлка, или посёлок назвали в честь целой улицы разных Тургаевых.
– Батюшки! – тётя Света вытерла левую руку о цветастый фартук и покрутилась на месте, придумывая, куда ей деть половник, который держала в правой. – Дашечка! Как хорошо, ну как хорошо, что ты приехала!
Не найдя, куда деть половник, тетя Света бросила его на стол прямо через проход, и шагнула к Дарье, чтобы обняться. Глаза у неё заблестели, казалось, она вот-вот расплачется. Что ж такое, у тёти Светы глаза всегда на мокром месте.
Когда Даше и Кириллу только-только исполнилось двенадцать, во время весенних каникул, компания, к которой прибился Кирилл, сбежала из дома, их не было чуть больше суток. Тётя Света рыдала на кухне у Веры Осокиной и не знала, что делать. Кирилл рос без отца, мать день и ночь работала на звероферме, и времени следить за сыном у неё было не много. Резкая и скорая на решения Вера тогда предложила сходить, поискать пакостника. Дашка увязалась с ними. Взрослые пошли по небольшому пролеску, уходящему в овраг за деревней. Там часто любили сидеть подростки, жарить шашлыки, ломать кусты неуёмной активностью и закидывать всё мусором. Но Даша краем уха слышала, как всю зиму парни заговорщически перешептывались о заброшенных зерновых складах за деревней.
Конечно, они были там. Грелись в разбитом сарае у костра. Их было четверо с Кириллом. Все лакали по кругу из горла тёмной бутылки, а Кирилл лакал больше всех, громко смеялся и неумело матерился. Старшие парни Дарье обрадовались, раскинули руки, зазывая присоединиться. Кирилл зыркнул на неё и рявкнул: «Пошла отсюда!». «Кирилл, пойдём домой», – испуганно промямлила Даша. Парни тут же загоготали, как гуси, весело и зло. «Кирилл, пойдём домой», – передразнили они. Кирилл еще раз зло крикнул, отсылая давнюю подругу подальше, но было поздно. Компания поднялась с мест, Кирилл тоже вскочил, сразу затерявшись среди рослых плечистых дружков. В руках у него была недопитая бутылка. Он протиснулся ближе, когда Дашку схватили за руку и дёрнули вперёд. Кирилл крутанулся между дружками, испуганная Даша хотела его схватить за руку, но ладонь упала на бутылку и вырвала её. Парни напирали, Дашка, саму себя не помня, ударила бутылкой наотмашь. Замах наискосок соскользнул верзиле по плечу. Тот шарахнулся в сторону, и удар рухнул прямо на голову тут же стоявшего Кирилла, заливая всех пивной вонью. Кирилл заорал от боли, Дарья заорала от испуга. На улице чужой мужик услышал вопли и заорал: «Эй? Чего там творите?!». Подростки вывалились из дверного проёма сарая мимо мелкотни. Кирилл зажимал рану на голову, но кровь просачивалась сквозь пальцы и заливала глаз. Он её отирал другой рукой, но она стекала снова и снова.
Мужик привёл их обоих к Осокиным красных и зарёванных. Дашка размазывала сопли и слёзы по лицу, Кирилл просто шмыгал носом и пытался успокоиться до встречи с матерью. Его тошнило и пошатывало. Когда Светлана увидела сына всего в крови, чуть не упала прямо посреди комнаты.
– Батюшки! – вскрикнула она и прижала пухлые ладошки к лицу. Но Вера не позволила никому впасть в отчаяние. Пока детей отмывали от грязи, крови и пива, она сбегала на свой фельдшерский деревенский пункт и принесла медицинский чемоданчик. Голову Кириллу зашили прямо на кухне дома Даши Осокиной. Она плакала от страха и беспокойства, смотря на четкие, выверенные движения матери. Мать то ничего не боялась и управилась за несколько минут, повторяя: «Не реви!» и Дарье, и Светлане и Кириллу.
С тех пор Дарья ни разу не видела, чтобы Кирилл ревел. Когда она, наконец, дозвонилась до него в больнице, по голосу поняла, что всё хорошо. Он строго спросил: «ну и чего ты панику то развела? Мне уже каждый тут сказал, что б я перезвонил…». Через неделю его выписали. На службе дали отпуск, и чтобы не сидеть одному в комнате общежития, Кирилл решил уехать к матери в Тургалой. Мама была очень рада.
– Какая молодец, что приехала, – обняв Дашу, проговорила тётя Света и краем передника вытерла глаза. – Давно не приезжала, – легко, по-матерински погрозила она пальцем и обернулась к закрытой двери в комнату. – Кирилл! Кирилл! Смотри, кто приехал, Кирилл? Обедать будешь? –спросила Дашу, и, не дожидаясь ответа, проворно вернулась в кухню, где на сковороде продолжало что-то жариться. – Толчонка сегодня и борщ.
Даша успевала только улыбчиво кивать, когда дверь в комнату всё-таки распахнулась, и на пороге показался Кирилл. Дарья вцепилась в него взглядом, пытаясь в первую же секунду понять, обманывал он её по телефону, или нет. Кирилл выглядел уставшим. Осунулся так, что алтайские скулы еще сильнее проступили на бледно-зелёном лице. В серой обычной футболке, спортивных штанах и теплых высоких носках, он прислонился плечом к косяку, засунув руки в карманы, и глянул на гостью в упор из-под широких, тёмных бровей.
– Привет, – сказала Дарья.
– Здоро?во. Приехала всё-таки… Я же говорил: жив-цел-орёл.
Он всегда был таким, с самого детства: мрачно брюзжал, как маленький старичок, всем недовольный. И выпадал из этого состояния только когда был испуган или подавлен. Сразу кидался драться, много ругался, а в детстве ревел. Но сегодня он не был подавлен, не был напряжен. Кирилл двигался медленно и смотрел, как всегда – немного сердито. Дашу его выражение лица сразу же успокоило. Когда Кирилл позвонил под голоса врачей скорой помощи на заднем фоне, напряжение вошло в позвоночник тонкой иглой и постоянно выцарапывало остриём плохие мысли. А теперь эта игла растворилась и плечи могли расслабленно опуститься.
– Я рада, что ты в хорошем настроении, – искренне сказала Дарья и улыбнулась, чуть-чуть ссутулившись. Она достала из сумки большой бумажный пакет с логотипом магазина фигурного мармелада. – Я тебе червей привезла, чтобы здоровье поправить.
Кирилл оторвался от косяка, сделал несколько шагов к Дарье и взял протянутый увесистый пакет.
– Вот спасибо. Мне только червей как раз и не хватало для полного счастья, – строго проговорил он, но Даша не переставала улыбаться, зная, что он больше по привычке ворчит. – Сейчас червями закинусь и дорожку дочищу.
– Я тебе сказала, не трогать дорожку! – из кухни крикнула тётя Света с непривычной для неё строгостью. Кирилл свёл брови, и над переносицей возникла сердитая вертикальная морщина. Он всем телом повернулся в сторону прохода на кухню, посмотрел на мать и резко выдохнул носом.
– А чего это, я не пойму, у нас дверь опять не закрыта? – серьёзно спросил Кирилл, заменив этим то, что действительно хотел сказать. – Заходи, кто хошь, забирай, что можь? Я, когда вернулся, её закрыл.
– Ай, Кирилл, – отмахнулась от него мама с видом «отстань». Ей некогда было обсуждать всякую ерунду.
Кирилл, склонив голову, бросил взгляд на мать, а потом развернулся и сделал несколько шагов мимо Дарьи. Она поспешно повернулась боком, чтобы не мешать, и улыбчиво за ним проследила. Они были примерно одного роста – около ста семидесяти – но казалось, сердитость накидывала ему к макушке еще десяток сантиметров. Топая пятками, Кирилл прошел мимо Дарьи в сени и, лязгнув щеколдой, закрыл там входную дверь. Мама, убравшая с плиты зажарку, вышла из-за тонкой стеночки в коридор, когда Кирилл вернулся.
– Я же тебе говорила не ходить голяком на мороз! Бок застудишь ведь!
– Ай, мама, – ровно с той же интонацией, как и мать, отмахнулся от заботы Кирилл.
Дарья рассмеялась. Как уютно от этой привычной, незлобной перебранки. После того, как дом по соседству стал чужим, ощущение светлого детства сосредоточилось именно тут. Тётя Света всегда накрывала стол, кормила детей, раздавала булочки и ругалась, когда Дарья с Кириллом сползали под стол и убегали с ними в комнату.
Вот и сейчас Кирилл без лишних слов мотнул головой в сторону распахнутой двери в свою комнату, Дарья улыбнулась и прошла. Здесь годами ничего не менялось. Бежевые шторы с красными цветами, обвитыми канатами, были постоянно сомкнуты. Разве что ученический стол, стоящий длинной стороной к окну, был завален не учебниками, а папками, юридическими брошюрками, кодексами и списками неблагонадёжных граждан вверенного ему района. У одной стены кровать, у другой кресло и висящая над ним огромная, во всю стену паутина, сплетённая лет пятнадцать назад из бельевой верёвки. На ней чего только не висело: обмотанный верёвкой, как удавкой, учебник по геометрии 7-8-9 класс с ужасающими ромбами; кубик Рубика; барабанные палочки; большая, красивая подводная лодка; дембельские погоны и у самой двери – полицейская фуражка.
– Только Шоховского ножа не хватает, – проговорил Кирилл, заметив, как Дарья рассматривает фуражку, и криво улыбнулся.
– По-моему, ничего хуже, чем эта геометрия, здесь уже не появится.
Кирилл глянул на неё с сомнением и осторожно, немного болезненно, опустился на кровать, поставив рядом мешок с мармеладом.
– Ты как? – спросила Дарья, помедлив садиться. Но её помощь не понадобилась.
– Да нормально, – оперевшись кулаками, Кирилл продвинулся на кровати и прислонился спиной к стене. – Ничего не вырезали, заштопали и выпнули. Жить буду. Через неделю даже на работу выхожу. Так что не таскайся сюда, всё в порядке. – Кирилл выразительно посмотрел на Дарью через узкий проход, оставшийся между кроватью и креслом.
– Как тебя вообще так угораздило? – не обратила внимание на грубость Дарья и опустилась в привычное ей «подпаутинное» кресло.
– Да как… – отвел взгляд Кирилл и передёрнул плечами.
