На удивленье, баба Дуня
была улыбчива, смела.
Судьбу не проклинала втуне,
семью держала, как могла.
Характер тот достался Анне.
Жизнь уготовила войну,
и труд, как марш по полю брани,
и коммуналку не одну.
Удача главная: муж в силе,
опора, друг, отец наш. Дом!
Мы в нем тепло и дружно жили
в тот трудный век в краю родном.
Смеяться мать не разучилась,
петь песни и озорничать.
И так нечаянно случилось
до девяноста достучать.
Ценю в себе следы благие
душ женских в маминой родне.
Полегче век пришел, другие
созрели в сытой тишине…
Благословляю тех, кто в схватке
судьбы с судьбой за право жить
любовь и силы без остатка
отдал, чтоб горюшко избыть.
А там как Бог даст…
Позарастали стежки-дорожки…
Козловская дорога
теряется в кустах,
безлюдна, бесприютна.
Одолевает страх:
вдруг кто-то злой появится,
кругом ведь ни души.
Бегом, бегом, и вышла я
в поселок из глуши.
Но – стоп! Остановилась,
глазами повожу.
Клубком назад полвека
и больше отвожу.
И вижу я воочию:
брусчатые дома,
согреты ранним солнышком,
глазеют из окна.
Горошинами катится
народ со всех сторон,
соседа и товарища
зовет, скликает он.
И вот уже колонна,
как в красный Первомай,
тянулась по Козловке.
Всех разом принимай,
завод, своих рабочих!
Потоку нет конца…
Здесь вижу пару тихую,
родных мать и отца.
Десяток лет по тропке
заветной проходили.
Для них светило солнце
и тучки дождик лили…
Промчалось все, как в детстве
хорошее кино.
Дарить и обворовывать –
то времени дано.
Завод не собирает
народ, как сердце кровь.
И умерла Козловка.
И жаль былого вновь?
Нарядные автобусы
везут народ привычно,
маршрутки обгоняют –
зачем пешком ходить?
Цветные иномарки,
удобный транспорт личный,
в Москву с утра увозят,
чтоб денег раздобыть.
Память о крёстном
«Но огоньки есть. С надеждой на них будем терпеть, думаю, недолго… Все уляжется, и жизнь пойдет своим чередом». /Из письма с фронта/
Предо мной листочек пожелтелый,
сбережённое отцом письмо.
Из годов смертельных прилетело.
Почему одно? Всего одно?
