– Ты ведь не думал, что с первого же звонка сорвешь куш? – Развел руками Мустафа.
– Видимо, тот район уже не такой тихий, как мне казалось.
Кай вычеркнул запись и принялся набирать следующий номер.
– Слушаю вас? – Трубку взял пожилой человек.
– Мистер Майлз?
– Да, кто интересуется?
– Подскажите, вы не участвовали ранее в экспедиции по восточному побережью, где стали свидетелем ритуала по прочтению старинных мантр?
– Экспедиции куда?
– Простите, должно быть мне дали неверные контакты.
Кай повесил трубку, не дожидаясь ответа. Устроившись поудобнее на стуле перед телефоном, он принялся совершать звонки. Если абонент отвечал на звонок, и мистер Майлз на том конце оказывался жив и проживал по адресу, то Кай спрашивал что-нибудь вроде: «Вы не принимали участие в восточной кампании китобоев?» или «Вы не связаны с экспертами по античным заклинаниям?», и в большинстве случаев люди переспрашивали его, произнося те же слова, что и он.
Мустафа рассмеялся, когда Кай в очередной раз повесил трубку:
– В этом есть что-то неестественное. В этом зрелище. Ты, при всем своем могуществе, обзваниваешь с дискового телефона номера? из рассыпающегося в руках справочника, тогда как цифровые технологии перешагнули воображение фантастов.
Кай ничего не ответил. Занятие оказалось довольно муторным. «Трррр-т-т-т-т», – трещал телефон, когда диск возвращался в исходное положение. Дальше в трубке можно было услышать, как происходит соединение на цифровой телефонной станции, чего не услышать в более современных аппаратах, затем раздавались длинные гудки. Если абонент не брал трубку или линия была занята, и телефонный робот не сообщал, что абонент отключен, то Кай ставил в справочнике пометку, чтобы позже перезвонить еще раз.
Порядок телефонов, отмеченных цифрами, быстро закончился, и Кай стал набирать номера подряд, без особого разбора. Он потратил довольно много времени, обзванивая весь список, затем позволил себе выйти из комнаты в ангар и выкурить сигарету, разглядывая покрытые густой пылью мотоциклы. После он вернулся и обзвонил еще раз те номера, по которым не было ответа. Но тщетно.
Бальтазар задремал, сидя в темноте комнаты. Мустафа развалился в кресле, закинув ногу на подлокотник, его вид сейчас совсем не сочетался с его образом изысканного «хищника» и готового ко всему в любое мгновение, натянутого, как струна, убийцы. Рука его свешивалась через подлокотник и покачивалась, поблескивая перстнями в слабом свете камина.
Кай положил трубку на аппарат и отодвинул от себя телефон:
– Похоже, это оказалась не такая блестящая идея. Я даже не знаю, звоню ли я куда-то! Быть может телефон со сломанным динамиком валяется в груде хлама в заброшенном доме, принимая вызов и не издавая ни звука.
– Тебе нужно попробовать позже. Вечером, когда жители начнут возвращаться домой со своих рабочих мест. – Подсказал Мустафа. – К Мозесу Майлзу это вряд ли относится, но ты хотя бы вычислишь, где его нет. А по оставшимся адресам можно съездить, много их там?
– Порядочно. Даже если убрать половину, то, все равно, придется потратить не меньше дня, если просто посмотреть на здания снаружи. Да и в целом, теперь мне не кажется, что я двигаюсь в правильном направлении, остается ощущение, что затея оказалась глупой, и я делаю бесполезную работу.
– Послушай, – Мустафа выпрямился в кресле, – если ты готов бросить это, то не тяни… У меня есть кое-что для тебя. Я дам тебе другую нить, и ты не потеряешь время в поисках нового источника информации. Но это как-то не похоже на тебя – бросать начатое на середине, я привык видеть, что ты используешь средства до конца, либо пока не получишь желаемое, либо пока не убедишься в их бесполезности.
– Что за нить? – Кай сверкнул глазами.
– Нет, ты не должен так поступать. Либо доводи до конца, либо бросай: только тогда я укажу тебе путь. Моя подсказка никак не связана с Мозесом Майлзом, поэтому она спокойно дождется своего часа, ничего от тебя не утаивая.
Кай отвернулся, он сполз на край сиденья, уперев спину в жесткую неудобную спинку стула и опустил взгляд, раздумывая. Бросить эту затею просто потому что ничего не удается – действительно не в его манере. До вечерних часов, когда рабочие возвращаются в свои дома, осталось не так много времени, чтобы он мог потратить его на другие поиски. Но эта идея с каждой минутой казалась все менее стоящей – Майлз имел миллион причин не взять трубку телефона в своем доме, если он вообще у него там был, и, если Майлз вообще жил по адресу из справочника.
Ничего не говоря, Кай придвинул телефон обратно, снял трубку, бросил взгляд в справочник и начал набирать номер. Для себя он еще не решил, бросает это дело или нет, но Мустафа немного расслабился в кресле, увидев, что он вернулся к Gl?ckner’у, хотя наемник и продолжал пристально следить за его действиями.
В трубке что-то пощелкало, похрипело и раздался длинный гудок. Кай остановил в себе желание немедленно бросить трубку и выйти из комнаты. Еще один длинный гудок.
– Да, алло. – Голос ответившего человека был немного запыхавшимся, как будто он подбежал к телефону, только войдя в дом или услышав его откуда-нибудь из ванной.
И это был тот самый голос. Кай узнал каждую его ноту. Этот голос произносил для него очень много мудрых речей и часто помогал ему принять сложное решение, этот голос поддерживал его и этот же голос мог пристыдить его, дотягиваясь до самых укромных уголков его души. К этому голосу он бы обратился в первую очередь, когда ему хотелось с кем-то поговорить. И этот голос произносил слова проклятия, озвучивая его приговор… Никто не знал, какие чувства вызывал у него этот голос, но этот голос был для него, словно голос отца. Это был Мозес Майлз.
– Слушаю? – Повторил абонент, поскольку Кай молчал.
Кай медленно опустил трубку на рычаги.
– Я нашел его. – Произнес он, обводя в справочнике адрес.
Довольно долго комнату заполняло молчание. Мустафа встал и посмотрел в справочник.
– Если у него есть определитель номера – он может перезвонить. – Сказал он.
– А может и не перезвонить, – поспешно ответил Кай, – а может, как и мы, пробить адрес по номеру и просто приехать сюда. Именно поэтому я и решил использовать устаревший аппарат в этой лачуге. Но вряд ли он станет так делать. Думаю, он ждет меня, и догадывается, кто ему позвонил, но ничего не будет предпринимать. Я сам поеду к нему. Не сейчас… вначале мне надо подумать, что я ему скажу.
Мустафа кивнул и произнес:
– Что ж, ты все-таки оказался прав, хотя и сам почти потерял веру в себя. Я же, в таком случае, сделаю из своей подсказки вознаграждение, и дарю его тебе за удачу в твоем замысле. Итак, ты выиграл местонахождение братьев Шевалье. Сразу двоих. Я покажу тебе, где можно их найти, хотя ты и сам легко смог бы это выяснить. Все же, я сэкономлю твое время…
*
Был ли то сон? Или просто забытое воспоминание, просочившееся во мрак под плотно закрытые веки? Воспоминание из той поры, когда на земле еще стоял город, улицы которого были усеяны надгробиями могил.
Заходящее солнце золотилось на пшеничных колосьях. Он лег на землю сминая под собой волнующуюся в теряющем силу фёне ниву. Он не двигался, позволяя телу расслабится и утонуть во времени, невидимым среди пшеницы. Теперь он вновь стоит на этом пути в смятении и ветер перемен подгоняет его в спину. Он вновь вспомнил слова:
Когда шторм застилает разум, и пелена затянула взгляд – слушай шепот своих чувств.
Когда же это было?
Глава 5. Башня
Палящее вечернее солнце очередного дня ярко освещало шпили башен и слепило глаза, отражаясь от хромированных панелей на крышах города. Сверху было незаметно, как улицы города кипят, подогреваемые чрезмерной жарой, о которой напоминал диктор информационного канала на мониторе в конце салона.
Дирижабль нес Кая через весь город, пересекая напрямик все маршруты любого другого городского транспорта. Отобранные на кастинге передового среди специальных транспортно-модельных агентств «Entourage svc.», учрежденного крупным HR сегментом синдиката JinMao, по просторному салону между рядов проходили девушки, разнося напитки, закуски по требованию и всевозможные аксессуары, так необходимые в непродолжительном неторопливом полете. Стоит обратить на них особое внимание, поскольку, несмотря на всю изысканность и помпезность убранства этого городского транспорта от Les Syndicat des Aеronautes, единственной корпорации, способной конкурировать с Metropolis Engines, именно сопровождающие сотрудницы являлись символом роскоши и элитарности полета, который могли позволить себе далеко не все жители мегаполиса.
Девушкам, которых допускали к обслуживанию дирижаблей, необходимо было отличаться своим внешним видом от множества других – авиакомпания сформировала строгое правило, по которому претендентки должны обладать не просто красотой, но и выделяться в массе других дам, быть необычными среди всех приходящих на отбор в агентство. Этим Les Syndicat des Aеronautes стремились добиться узнаваемости каждой из своих сотрудниц, и порой для пассажиров в них сосредотачивался образ всей организации, к ним начинали относиться, как к символам авиакомпании, выбирая перелет не по удобству расписания, а по имени бортпроводника, отличая полюбившуюся сопровождающую среди прочих по каким-то особенностям. Стоит ли упоминать, что любой из изъянов во внешнем виде исключал девушку из экипажа до устранения недостатка, с лишением оклада, разумеется. Следующим моментом была одежда – форма девушек, обслуживающих дирижабль, была разработана таким образом, что оказалась на грани между неприкрытой сексуальностью и строгой опрятностью. Сотрудницы авиакомпании, на первый взгляд, выглядели вызывающе откровенно, но не одна деталь их костюма не позволяла возмутиться или вызвать смущение. Невероятным образом их внешний вид удовлетворял всех пассажиров на борту, от детей до стариков, состоятельных мужей и их жен, вспыльчивых молодых людей и беспечных молодых леди. И третье, чем были знамениты хостес дирижаблей – это их манеры. У каждого экипажа был устав, который содержал в себе подробные инструкции, как они должны действовать практически в любой ситуации, которая могла возникнуть на борту. Сотрудницы обязаны были знать его наизусть. И их манеры вызывали приблизительно те же чувства, что и их одежда – эти девушки общались с пассажирами, сочетая в разговоре оттенки обольщения, заботы, ответственности, наивности и сообразительности. Не произнося не единого слова, которое могло бы вызвать стеснение, казалось, они флиртуют с пассажирами и в то же время оберегают каждого, как самого дорогого и единственно значимого клиента. При этом не терялось ощущение, что на них можно положиться и их присутствие исключает любые недоразумения. Конечно же, они нравились всем от мала до велика.
Кай отвернулся в иллюминатор, едва стюардесса направилась грациозной поступью к его столику.
«Когда братья пришли в Вавилон» – начал свой рассказ Мустафа, – «они были полны энергии. Ты ведь знаешь Шевалье, еще когда караван двигался на запад, они срывались за каждой заблудшей душой, что встречалась им на пути. Они были в восторге от того, что получили, и им казалось, что они смогут сделать то, о чем так мечтают такие же идеалисты, как они, и что никому из них еще не удавалось. Они были уверены, что их Энергия позволит им сделать этот мир лучше. Им казалось, что они теперь могут создать, наконец, общество процветания, общество будущего. Они верили, что остановят жестокость, жадность, войны, насилие. Они верили, что, если они смогли отправить тебя в Изгнание, то смогут и создать мир во всем мире.
Конечно, тебе может показаться, что я преувеличиваю. Возможно и так, возможно я слишком строго сужу их наивность, но я видел, что из себя представляет человеческая натура еще до того, как мы все оказались в той квартире. И все чего они пытались добиться, для меня выглядит, как глупое геройство, желание доказать что-то миру вопреки.
Устроившись в Вавилоне, они стали делать то же, что и до Дней Гнева. Они присоединились к спасательной организации, где активно боролись против роботизации спасательных программ. Прошло время, и они основали свою собственную. Я помню тот день, они торжественно разрезали ленточку, а над входом золотилась практически рыцарская эмблема с изображением эфеса шпаги. О, этот символ прославился на весь город! Они работали под видом частного сыскного агентства, но то, чем они занимались, ассоциировалось не с чем иным, как с рыцарскими подвигами. Образ рыцаря в сверкающем доспехе – это первое, что возникает в голове, когда вспоминаешь «частных детективов» Шевалье.
Их деяния прославились, они не раз появлялись на телеэкранах и в газетных статьях. Люди видели, что братья являются кем-то особенным, а символика эфеса переросла из логотипа их фирмы в символ справедливости.»
За стеклом иллюминатора день тягуче плыл к закату. Широкая оболочка своим выпуклым пузом нависала над гондолой, но низкое солнце все равно попадало внутрь и через весь салон заставляло Кая щуриться, пока он сквозь ресницы наблюдал, как тень от дирижабля плывет по крышам зданий, дрожа и ломаясь от изменений рельефа. Дирижабль плыл неторопливо, словно гигантский небесный кит, время полета позволяло отдаться удовольствию от услуг экипажа и устроить из путешествия небольшое событие. Внизу же суетился город, отчего пассажир мог почувствовать себя властительным, никуда не спешащим господином.
Несмотря на свою медлительность и неторопливость, это все равно был самый удобный и короткий маршрут, чтобы добраться из одного края города в другой. Под гондолой проносились ховеры, и скользили черви монорельсов, а между зданий толкалось бесконечное множество автомобилей по улицам и магистралям. Сверху город выглядел мозаикой, конструктором, сложенным из деталей от разных наборов. Никто никогда не следил за стилистикой построек в этом мегаполисе, каждое здание строилось так, как того хотел хозяин. Рядом с готическим собором стоял железобетонный торговый центр, над двухэтажной деревянной лачугой нависал парапет из металла и стекла возвышающегося рядом издательства, а между деловых башен синдикатов, сиявших хромированными плитками и зеркально-тонированным стеклом возлежали сады экзотических растений и зоопарки. Это был город контрастов: даже в самом смелом представлении этого термина, Вавилон без скромности попадал под это определение.
Кай поднял взгляд. Похожее на лоскутное одеяло, полотно города загибалось к горизонту. Вавилон был исполинским! Это был, без преувеличения, самый большой мегаполис в мире – не одна столица не могла соперничать с ним в размерах. Следующий по размерам город намного уступал Вавилону в этой статистике. За многие века он занял столько пространства и вместил в себе столько народностей и форм, что преобразовался в отдельное государство в самом себе. Город просто бурлил от того количества событий и их разнообразия, что наполняли его в любое мгновение времени.
А на горизонте над инфраструктурой клубились дым и испарения, круглосуточно производимые безостановочными процессами перенаселенной урбанистической системы. И где-то в этой мгле почивала граница Вавилона. Городская застройка резко обрывалась, словно обрубленная топором, и начиналась пустыня, которой дали название Пограничной Пустоши. Неестественного, ярко-охряного, почти оранжевого цвета, эта Пустошь являла собой доказательство ошибки, которую может допустить власть, когда гонится на бешеной скорости только за своей наживой. Правительство возжелало захватывать все новые территории, делая это под приправой расширения города, предоставления нового жилья и условий для существования. Но вот только каждый чиновник заботился лишь о своей выгоде, не желая жертвовать своим благом ради осуществления общего проекта. Город все ширился, застраивая пригородные территории одинаковыми непригодными для жилья строениями. Множество клонированных синтетических коробок, соединяющихся в бесконечные кластеры – Сектора, созданные из непригодных для жилья материалов, неподготовленными для строительства работниками, в неподходящих для существования местах. Это называлось Жилищная Реформа.
Людей продолжали выселять в эти лачуги, где они болели и умирали, неспособные, зачастую, даже выбраться оттуда, чтобы найти себе пропитание. Так продолжалось какое-то время, а потом был бунт. Бунт, который записан навсегда во все хронологии. Сектора были стерты с лица земли. Буквально. Люди возвращались назад в город, заселяясь, где только можно, заполняя каждый уголок Вавилона. Правительство едва ли имело какую-то силу в то время, от него очень быстро ничего не осталось, его сменила другая власть – власть народа, в настоящие дни которая и стала властью синдикатов.
А уничтоженные трущобы Секторов устлали землю ядовитой пылью, из-под которой ничего не могло вырасти и на которой не могло быть жизни. Пустошь окружила город широким кольцом, четко обозначив его границы, и Вавилон был вынужден расти ввысь, лишившись возможности расширяться, надстраивая конструкции над надстройками, когда-то надстроенными поверх надстроек.
«Каждый из нас знает историю братьев Шевалье. Поэтому ты без труда нашел бы место, где они прибывают.
Под символом эфеса шпаги, братья брались за самую разнообразную и, иногда, просто невыполнимую работу. Их замечали не только в расследованиях преступлений, но и в уличных войнах, и в качестве спасателей в последствиях разрушительных катастроф, и не только в Вавилоне.
Но потом что-то изменилось. Что-то сломалось. Как будто сострадание закончилось в их душе. Они брались за работу, как будто лишившись эмоций и чувств. Однажды, я видел, как они шли по улице во время беспорядков. Закованные в свои защитные доспехи, они поливали свинцом нападающих без разбора, а в глазах – пустота. Они словно выгорели изнутри.
После беспорядков абсолютное безразличие стало их символом. Сохраняя жизнь, они бросали ее на дороге, избавлялись, как от остаточного материала… Делай что должен и будь что будет. И потому их организацию уничтожили сами же люди. Правительство, репортеры, злые языки, мошенники.
Когда братья уходили из конфискованного у них здания, Сантино бросил туда бутылку с горящей смесью, здание выгорело дотла, и никто не попытался его потушить. А в глазах у них тускнело все то же безразличие.»
Внутри гондола была отделана, разумеется, золоченой лепниной. Деревянная мебель, хромированный металл, мягкие кожаные диваны. Весь салон разделяли три ряда посадочных мест, обозначенных блестящими золотистым цветом номерками с черными цифрами. Каждые два дивана были повернуты друг к другу, заключив между собой просторный стол, таящий в себе множество чудесных технологий для дорожных нужд. Сами по себе диваны были столь мягкими и комфортными, что, казалось, без устали на них можно просидеть вечность – вот уж что не помешало бы колдунам-аскетам, бесконечно медитирующим в их затерянных горных пещерах.
Длинный салон, занимающий большую часть гондолы, был достаточно просторным и организованным так, чтобы передвигающиеся по нему пассажиры не испытывали стеснения и дискомфорта – в проходе между диванами спокойно могли разойтись стюардесса и пузатый мужчина, не беспокоя при этом сидящих рядом людей. Во всем пространстве гондолы с помощью высокотехнологичного климат-контроля от TechnoCorp//Oculus поддерживалась комфортная температура и влажность, на которую никоим образом не влияла погода за бортом. Говоря о погоде, стоит упомянуть, что гондола была оборудована специальной гидравликой, практически полностью гасящей все колебания и тряску от внешнего воздействия, так что даже в ветреную и дождливую погоду в бокалах на столе пассажиров лишь появлялась легкая рябь на поверхности напитков (при особо сильных ветрах и в ураган дирижабли просто не выпускались).
По углам салона были развешаны мониторы, на плоских экранах которых были выбраны нейтральные новостные каналы, без устали вещающие о событиях огромного мегаполиса: «…в борьбе с пожарами. По долгожданному запросу региональной администрации, городские расчеты были направлены в помощь, в точки, где на данный момент сложилась самая чрезвычайная ситуация и пожары наиболее близко подступили к столичному региону. Также в черте города зарегистрированы случаи внезапного…». На посадочных же местах дизайнеры отказались от цифровых мониторов, оборудовав каждое место аналоговым дисплеем в винтажном корпусе с совокупностью высокоточных линз, опускающимся перед пассажиром с потолка на телескопической инсталляции, напоминающей о старинных sci-fi фильмах и литературе. Такой дисплей, безусловно, занимал куда больше пространства, практически поглощая своими габаритами зрителя, но воспроизводил куда более качественное изображение, захватывающее своей зрелищностью.
Кай выкупил для себя все четыре места, полагающиеся на каждый стол, дабы его не побеспокоили подсаживающиеся пассажиры. Хотя салон и оставался не до конца заполнен, все же этим рейсом воспользовалось изрядное количество народа, учитывая стоимость билета и обыденность буднего дня.
Едва стюардесса заметила, что Кай отвернулся от иллюминатора, она вновь направилась к нему, поскольку с начала полета он так и не дал возможности предложить свои услуги, но и в этот раз он остановил ее, пронзив многозначительным взглядом, и для закрепления покачав головой.
Утро выдалось еще жарче, чем предыдущее, но Кай спал, накрывшись широченной белой простыней, на животе, уткнувшись лицом в подушку, и лишь ноги торчали из-под глади полотна. В этот раз цепи остались на его теле, и крест-накрест оплетали торс. Он не хотел, чтобы Ребекка видела их, потому, когда она вышла из ванной и принялась греметь чашками, он не смел пошевелиться и всем видом показывал, что спит, дожидаясь, пока она уйдет по своим делам.
Он прекрасно осознавал, в каком смятении находится девушка от его внезапного появления и неспособности совершенно ничего о нем узнать. Но ему нравилось жить у нее. Ему нравилось то изящество, то женское обаяние, которые она прятала под маской агрессивности, силы и криминальности, он испытывал удовольствие, находясь рядом с ней. Поэтому и продолжал оставаться здесь, у нее, имея при этом множество разных возможностей переселиться и обустроится после возвращения из Подземелья. Он желал, чтобы Ребекка заполнила какое-то пространство в его жизни, на том отрезке времени, что он мог себе позволить. Эта была одна из главных причин, почему ей не стоило ничего знать о нем – он хотел просто жить рядом с ней дальше так, как жил сейчас.
Кай не собирался, да и не имел права, навязывать себя против ее воли, но все же предпринимал все, что было допустимо, чтобы девушка сама пожелала его присутствия. Разумеется, будь он обычным человеком, вряд ли бы она пустила его на порог при первой встрече, когда он стоял там, перед ней, с окровавленной головой, пусть даже в благодарность за избавление от гангстеров. Его вид был весьма угрожающим, никак не вызывая к себе доверия, и сомнительно, что располагал к себе, если бы не его способности притягивать людей.
Даже сейчас она пристально разглядывала его. Ребекка не сознавала этого, но внутри она чувствовала, что он не такой, как все, и присущее ей любопытство заставляло изучать своего нового знакомого. Если бы правила приличия позволяли, она бы сдернула простыню, в порыве разглядеть его в подробностях, рассмотреть каждую татуировку. Ей хотелось узнать его ближе, знать о нем как можно больше. А значит она должна была держать его рядом с собой, для чего самым удобным способом было позволить ему жить здесь.
Так и не дождавшись, что он «проснется», Ребекка собрала различную мелочь и ушла по делам в коротеньких джинсовых рваных шортах и тяжелых высоких ботинках с развязанными особым образом – чтоб не наступить на них – шнурками.
Положив руки на стол, Кай крутил в пальцах ключ от квартиры Реббеки. Мысли перемешивались в его голове, сбивая друг друга, прерывая одна другую на середине.
Нужно найти Бишопа, во что бы то не стало. Тогда их путь будет виден, а пока они бредут сквозь мглу, не понимая, куда сделать следующий шаг. Если найти его, то они смогут успеть, до того, как Она спалит все вокруг.
О да, Она уничтожит все! Не стоит надеяться на что-то иное. Она в ярости, Ее гнев граничит с безумием. В этом можно не сомневаться. И поскольку Она является тем, кто Она есть, Кай знал, что Она обрушит всю свою мощь, которую копила и собирала все эти годы. И никто кроме него не сможет противостоять Ей.
Но даже при постоянных раздумьях он не знал, что делать!
Едва он вспоминал про Нее, вспоминал тот страх, который испытал, увидев Ее, он сразу ощущал себя мальчишкой. Он попытался представить себя на крыше перед Ней – Она тут же выплеснет все свое сконцентрированное неистовство на него и постарается унизить едкими словами, жаждая не просто расправиться, но довести до отчаяния, заставить скулить у Ее ног. Ей будет недостаточно уничтожить его своим пламенем, Она желает собственными пальцами разорвать его плоть, выцарапать из него сердце. А он? Ну, конечно же, он будет защищаться. А дальше? Что бы он не сказал, Она будет стремиться лишь к одному – уничтожить все вокруг. Что он должен делать, чтоб Ее остановить? Неужели уничтожить Ее? И это выход?
Он не перестает задавать себе один и тот же вопрос. Что делать? Вернее, не так: что он должен делать, чтобы это было правильно? И вот – он опять в тупике. Что делать, когда он предстанет перед Ней? Что делать, чтобы к его людям вернулась вера в него? Что делать, чтобы найти Бишопа?
Как увидеть невидимку? Как найти человека, который стер все следы своего существования из системы? Бишоп гениальный хакер и уничтожил все данные о себе во всех реестрах, а также скрыл любые отсылки, любые нити, ведущие к своему местоположению, ликвидировав все потенциальные каналы для контакта. Его не существовало в Вавилоне. Он был лишь призрачной тенью на просторах цифровой сети, наблюдая за событиями мира, как безмолвный созерцатель. Бишоп обладал способностями найти через цифровое пространство кого угодно, не оставляя никаких признаков своего присутствия. Быть может, он и сейчас наблюдает за ним через камеру видеонаблюдения салона дирижабля?
Нужно отправляться к Майлзу. Возможно, у него есть подсказка, как выйти на Бишопа. Но если его мнение схоже со взглядами остальных, то теперь, похоже, Майлз не будет принимать его так же тепло, как прежде. Он сильная и независимая личность, на которую не так-то просто повлиять, и если мысли его расходятся с доводами Кая, то переубедить его вряд ли выпадет возможность. Такого разговора Каю совсем не хотелось.
Обратив взор вновь за иллюминатор, Кай смотрел на проплывающие внизу здания. Дирижабль рассекал небесную твердь, в сонном полете все сокращая расстояние до северо-западных окраин города. Как подсказал ему Мустафа, там Кай и надеялся застать братьев Шевалье.
«Ты найдешь их в старом баре на улицах дистрикта Эриду. Теперь их разум полон безразличия и тумана, они потеряли цель своего существования и просто следят за течением дней. Младший брат топит время в бутылке, зачастую не замечая, что вообще происходит вокруг. Не знаю, что ты собираешься им сказать, но им нет дела до окружающего их мира.
Не думаю, что ты найдешь их там утром или за обеденным столом, теперь они – люди ночи, люди темноты, в которой прячут от себя свои души.»
*
Кай дождался заката, блуждая пешком по переходам и мостам, избрав к бару запутанный маршрут от посадочной площадки дирижабля. В этом дистрикте нижние улицы – те что находились на уровне земли – были по большей части заброшенными и практически не использовались. По переулкам, наполняемым стелящимся густым туманом теплых испарений канализации, скитались только бродяги, сбиваясь в небольшие группы возле разведенного огня, собаки, да вездесущие банды Крыс.
Жители стремились наверх, прокладывая новые улицы на многоэтажной высоте. Это были не просто мостки и переходы, эти кварталы наполняли полноценные дороги, по которым можно было доехать до нужного уровня. Кай, правда, держался в стороне от широких улиц, проходя по тесным переулкам, устланным квадратами бетонной плитки, и отгороженным перилами или забором из сетки от пропасти к нижним уровням. Быстро заползающую между высоких зданий темноту до?лжно было рассеивать фонарям, но уличное освещение блекло позади всевозможных неоновых вывесок, наполняющих покрытые мусором улицы мерцанием самых невероятных цветов. Многие лампы моргали, либо от неисправности, либо по задумке хозяина, в каких-то надписях не горели отдельные буквы, но неоновым огнем светилась почти каждая табличка и реклама. Реклама заполняла собой любой свободный уголок. Каждый сантиметр неиспользуемого пространства занимала надпись, рисунок, адрес или номер телефона, взору хотелось спрятаться от бесконечных предложений товаров и услуг. Ничего удивительного, что прохожие почти не смотрели по сторонам и даже на встречающихся людей, их взоры были заняты своими портативными устройствами, прямо на ходу люди погружались в свои маленькие мирки внутри мобильных гаджетов, электронных очков, моноклей и прочих кибер-примочек. Вдоль разрисованных граффити бетонных стен тянулись толстые кабели, не особо изолированные от доступа случайных прохожих. Запутываясь в тугие пучки возле проржавевших щитков, они устремлялись во всех направлениях, разнося в каждое помещение, в каждую пристройку электричество, связь, телевидение и виртуальное пространство. Многие окна были закрыты автоматическими жалюзи, как внутри, так дополнительно и снаружи, и над многими из них нависали металлические козырьки, защищающие не только от воды, но и от всего, что может упасть сверху, какие-то из этих козырьков закрывались, становясь полноценной ставней. Иногда под этими окнами были установлены пневматические платформы, чтобы поднимать грузы прямо в помещение, минуя все двери и лестницы. Электроники на этих улицах было вообще очень много – чуть ли не каждая дверь была оборудована электронным замком; на углах зданий, рядом с многими дверьми, а иногда и просто на отдельном столбе поблескивали стеклянным глазом камеры слежения. И повсюду, между окон, на балконах, в любом удобном месте находились вездесущие коробки кондиционеров: разрисованные, пыльные, новые и сломанные, на них ставили цветы и напитки, крепили фонари и устраивали в них тайники. На узких улочках, где автомобилю было не пробраться, то тут, то там стояли мотоциклы и скутеры всех мастей, иногда привязанные стальными тросиками, иногда защищенные последней версией охранной системы, а иногда настолько разломанные, что хозяин бы сам доплатил, чтобы избавиться от этого хлама.
Каждый дистрикт Вавилона вызывал в Кае совершенно различные ощущения, они все отличались, оставаясь частями одного целого. Оглядываясь по сторонам, Кай испытывал новые чувства, погружался в иную атмосферу, обновляющую его мысли и восприятие. Столь фантастические, но при этом напоминающие руины, эти улицы приносили Каю раздумья и легкую грусть, в то же время заставляя сосредоточится и быть серьезнее, очищая разум от мелочей и оттенков настроения, как от шелухи.
В воздухе чувствовался легкий запах гари. Перекрываемый уличными запахами, большинство прохожих не замечали его, и, уж конечно, никто не придавал ему значения.
Блуждая по этим техно-лабиринтам улиц, сопровождаемый пучками проводов, несущих самые различные сигналы, переплетающиеся внутри металлических трансформаторов, похожих на подвешенные на столбах ведра, Кай возвращался мыслями к поискам Бишопа.
Бишоп, безусловно, был псевдоним, но истинного его имени Кай никогда не знал. Скорее всего и никто из ныне живущих его никогда не знал. Кай, вообще, имел мало представления о характере, привычках и мыслях этого человека – Епископ был предельно скрытен, даже среди своих близких людей – отчего еще сложнее становились его поиски. Невозможно было предугадать, где он мог бы оказаться или что заставило бы его проявить себя.
Единственная идея, которая посещала на этот счет Кая – это объявить о своем присутствии на всю сеть, на все цифровое пространство. Но эту «блестящую» мысль Кай все время гнал прочь, решив использовать ее только в самый последний момент, когда окажется в абсолютной безысходности. Объяви он о своем присутствии, и вся планета вздрогнет и обратит на него свой взор, Вавилон просто закипит вокруг! Сколько служб начнут его поиски, сколько самых разнообразных личностей устремиться в его сторону. Конечно, основная масса жителей этого мира с ним не знакома и слабо представляет себе кто он такой, но в любом уголке света найдется персона, которой хотя бы отчасти что-то известно о его сущности, и у каждого из них свои мысли на его счет…
Вывеской бару служила подсвеченная надпись: «Схрон» написанная по трафарету прямо на стене рядом со входом в заведение. Под названием, также по трафарету, баллончиком был нарисован символ из пяти темно-красных прямоугольников, выстроенных в башню с небольшим отступом между друг другом. Прямоугольники были практически одинаковыми, лишь становились едва заметно тоньше к верхушке башни.
