Мойра не могла отделаться от этих мыслей, потому что вставший мертвый Альдо был слишком похож, слишком напоминал, слишком много имел пересечений. Одень его в убор святого, дай ему табличку, и как его отличить? Ходит, двигается, не смердит разложением, сохраняет разум и бодрость духа. Вот и Святой – кроме того, что не Святой вовсе, а нечистый дух в нечистом теле, отвергнутом Святой землей.
Лес расступился внезапно – они шагнули за кромку деревьев и оказались на берегу обрыва, проеденного за долгие годы лесной рекой. Паводки и дождевые разливы год за годом точили берега, углубляя их и забирая деревья, слишком близко оказавшиеся к разлому, и одно из них, могучий древний дуб, чьи корни были оголены и сточены, много лет назад упал поперек, создав из себя неудобный мост. Реку, конечно, можно было перейти и в других местах – там были и нормальные мосты, и тропы, и проселочная дорога даже, но от кладбища это был самый быстрый путь до земель Благочинья и его Святых.
– Ты пройдешь? – встревоженно спросила Мойра, глядя на то, как Альдо сносит и пошатывает.
– Ыуы, – ответил он, даже не пытаясь обернуться. Впрочем, ей все было понятно, что он сказал – потому что, подумав, она решила бы так же. Откуда им знать, пройдет или нет? Но попытаться было надо.
Если Альдо свалится, это, конечно, сильно осложнит задачу – Мойра знала, что Святые от такого не погибают. Их тела могут быть разъединены на отдельные мощи, но от этого быть они не перестают – и если части соединить обратно, Святой снова будет таким, как прежде. Поэтому, Мойра подозревала, что, если Альдо свалится в поток, ее дело по его уничтожению будет затянуто еще сильнее, а ей и так предстоял и долгий путь, и другие проблемы. Значит, надо было убедиться, что Альдо перейдет – и ей не придется шарится ниже по течению, где берега не были такими крутыми, в попытках выловить его поломанное тело для сожжения.
Пошатываясь, мертвый охотник подтащил обе ноги на бревно, и оперся неуверенной рукой на торчащую обломанную ветвь. Мойра шагнула за ним, одной рукой придерживаясь за все, что могла, а вторую протягивая поближе к Альдо, чтобы, если что, попытаться его подхватить. Наверняка, держать равновесие в таком состоянии было куда труднее, чем живому – и по Святым это всегда было заметно. Они никогда не ходили по лестницам даже, не говоря уже о таких ненадежных поверхностях, как висящее над пропастью бревно.
А Альдо шел. Медленней, чем по земле, совсем медленно, неловко, но шел, помогая себе руками, останавливаясь, запинаясь. Пару раз он замирал на месте, пару раз взмахивал руками, пугая Мойру, но продолжал потом идти вперед. Когда другой берег был уже совсем близко, девушка услышала сквозь далекий шум воды и свое пыхтение какой-то звук сзади и обернулась.
Из леса на край оврага как раз вышел Святой Бово в своем рабочем, не парадном облачении, и, обведя поблескивающими в глазницах зеркальными пластинами все вокруг, уверенно двинулся к бревну-мосту.
Мойра, которую от этого пробило как молнией, почти подпрыгнула и резко отвернулась, надеясь, что в темноте Святой Бово ее не распознает. Надежды, конечно, скорей всего, были напрасны, потому что Святые всегда знали, кто из их людей и где шкодит.
Хотя … в первый раз на кладбище ее нашли просто утром – значит, никто из Святых не распознал, чем она занята. Но думать об этом было трудно – в ушах от страха стучала кровь, и девушка принялась легонько подпихивать руками холодную, твердую спину Альдо, пытаясь его подогнать.
Обернулась еще раз, когда они уже слезали с бревна на берегу – и Святой Бово, вопреки всему, что Мойра знала о Святых, как раз ступал на дерево-мост.
Святые не ходят в земли других Святых – это было правило, но, видимо, сейчас дело было настолько важным, настолько неприятным, что его значение перечеркивало все обычные правила. И все из-за них: из-за сына чужеземки, посвященного еще до рождения незримым демонам ее народа, и дуры-девки, которая бросилась ему помогать.
Мойре было страшно. Она дернула Альдо за ледяную руку с пористой белой кожей, и, когда он повернулся в ее сторону всем телом, молча указала на другой берег и на Святого Бово, который медленно, но неотступно двигался по сухому стволу.
– Ыууы, – заключил Альдо и, особенно не раздумывая, уперся руками в вершину ствола, толкая ее вбок и к краю.
Мойра сдержала крик ужаса, прижимая руки к груди и не решаясь ничего сказать, ничего сделать, просто смотрела, пытаясь осознать происходящий с ней кошмар.
– Уыыа, – требовательно сказал Альдо, и, против ожидания, все было понятно – он хотел, чтобы она помогала, чтобы впряглась тоже, участвовала в ужаснейшем святотатстве. Святой Бово же, явно почуяв, что происходит, на несколько мгновений остановился, словно оценивая. Он стоял там, ближе к своему берегу, освещенный тусклым светом вышедшей из-за туч луны, и почему-то Мойре казалось, что она в жизни не видела ничего более зловещего, хотя Святых она знала с детства, привыкла к ним, благоговела перед ними, но никогда не боялась.
Святенький Томочка, Святенький Бовочка – они и называли их так, ласкательно, как своих самых родных и близких людей, а сейчас Святой Бово казался ей порождением злых бездн, и Альдо был ничем не лучше.
Тем не менее… тем не менее Мойра, с сердцем, скачущим как испуганный заяц, налегла на бревно рядом с охотником, упираясь ногами, и вместе они сдвинули его из ямы, пролежанной за годы и годы в земле, и, прежде, чем Мойра успела испугаться еще больше и подумать еще раз, дерево с треском рухнуло вниз.
Она успела увидеть, как Святой Бово, пытавшийся успеть дойти обратно, попытался схватиться за уворачивающийся из под его рук берег, но ухнул вниз, беззвучно и страшно, и только проводила его взглядом, пока его еще было видно.
