Код Независимости
Галина Муратова
Рассказы Галины Муратовой – это путешествие в мир, который рядом с нами, но мы его не видим. Этот мир – мир удивительных людей, поступков и слов совершенно другого уровня. Этот мир даст нам почувствовать себя лучше и свободнее. Вопреки ожиданиям мы увидим, что на несказанное дается ответ, а с несвязанным есть связь. Это поможет нам точнее чувствовать жизнь и по-настоящему нас обогатит. Чтобы открыть этот мир – нужен код. Код независимости.На обложке изображена картина «Брат и я», художник Александр Муратов, 2022 г.
Галина Муратова
Код Независимости
Связь
Часы были карманные, но кармашка для них не было подходящего. Он исчез много лет назад вместе с жилетом, в котором был этот самый кармашек, и его хозяином.
Кармашек исчез, а часики остались бездомными. Они теперь лежали на письменном столе, и каждое утро начиналось у Антонины с завода часов. Она брала в ладонь их прохладный корпус и легонько вертела туда-сюда головку от завода. Длинная цепочка от часов, недовольная таким простым обхождением с ней, возмущенно болталась, что ее обеспокоили.
И в это утро, Антонина прежде, чем съесть свой рутинный бутерброд с сыром, подошла к столу и взяла в руки часики. И тут же заметила, что они ночью остановились. В половине второго часа.
Антонина очень удивилась, и даже растревожилась немного почему-то. Такого не было раньше, часы шли всегда и точно. Минута в минуту.
Антонина попыталась завести и даже потрясла часы довольно грубо. Но желаемого тиканья не услышала.
Часы упорно молчали. Антонина взяла часы в руку и стала согревать в ладони. В комнате была на ночь открыта форточка, может это и повлияло на их ход.
Но согревание тоже не помогло.
Тут Антонина услышала зуммер телефона.
Зачем-то звонила бывшая подруга, которая давно уехала, и спросила можно ли остановиться у Антонины на пару дней.
Антонина даже вздрогнула от такого предложения, но сдержала себя и согласилась.
Более того, когда они вечером сидели за ужином в неуютной холостяцкой кухне, Жека рассказала ей о бывшем. Что, по слухам, у него беда.
Какая-то операция. Вообще-то подробностей она особых не сказала, но у Антонины похолодели кончики пальцев. Так всегда случалось, когда она волновалась.
Она стала расспрашивать, но Жека подробностей не обозначила особых.
Сказала, что он уже дома. Она видела его, чуть хромого, у магазина.
– Успокойся, ничего страшного с твоим благоверным не случилось. А если и случилось, то всё у него будет путем. Знаешь, сколько там денег?
Антонина знала, но тревога не покидала её. Что с ним могло случиться, они изредка перезванивались, но ничего такого он ей не говорил.
И тут она вспомнила об остановившихся часах. Почему-то увязав эти два события, она вдруг поняла, что надо бы часики вернуть к жизни. Срочно. Завтра же.
А пока – она опять взяла часики и зажала их в теплой своей ладони и ходила так с ними весь вечер по дому, прикладывая иногда нарядный серебряный кругляшок их к уху.
Но часы молчали.
Утром, проводив Жеку по ее срочным делам, Антонина решительно оделась и побежала к часовщику. Было идти всего минут десять, но и за это время Антонина устала, запыхалась, потому что почти бежала.
Часовщик, молодой мужчина, и приветливого весьма вида, принял у нее часики и вдруг широко улыбнулся.
– Да, это “Молния”, их уже не выпускают. Классные часы.
Антонина кивнула согласно и с нетерпением ждала, пока часовщик откроет крышку и скажет ей диагноз.
– Кое-что заменим – почистим – пойдут, – заключил он. – Сколько им? Лет тридцать?
Антонина кивнула.
– Пойдут? – спросила она, очень хотелось ей услышать в ответ уверенное “да”.
И она его услышала. На реанимацию часов было отведено два дня. И Антонина не спеша пошла домой, аккуратно положив в карман цепочку от часов, которую аккуратный часовщик отстегнул от корпуса, чтобы не мешала цепь его работе, да и сохраннее будет, не затеряется среди всякого металлического хлама, которым был загружен длинный стол, более схожий с верстаком.
Дома Антонина положила квитанцию от часовщика на самое видное место и отметила в календаре красным фломастером день похода за часами.
Вечером пришла Жека, веселая и чуть пахнущая алкоголем. Они долго сидели на кухне, сплетничали, смеялись каждому эпизоду, который память выдергивала угодливо из прошлого.
Жека на этот раз действительно не задержалась в гостях у Антонины.
Ее дома ждали дети, а Антонину ждали часы. Она о них не забывала ни на минуту.
Часовщик узнал её и улыбнулся, протянув ей сразу часы, даже не глянув квитанцию.
– Готово. Идут как часы, – скаламбурил он.
Антонина достала цепочку. Часовщик прикрепил её к корпусу часов.
Она взяла часы в руку и с нетерпением приложила к уху. Раздалось звонкое, веселенькое даже тиканье. Звук этот немножко разнился с прошлым ходом, но ведь их почистили, эти часики, и даже что-то там из шестеренок заменили.
Она щедро поблагодарила часовщика и пошла домой, сжимая в ладошке, которую держала в кармане плаща, тикающее свое сокровище. Она даже ладошкой слышала это тиктаканье, хотя другому это показалось бы маловероятным, в реальной этой жизни.
Антонину накрыло чувство правильности всего, что она сделала. И этот спешный ремонт часов не казался ей суетным пустяком. Она знала, что всё сделала правильно, и что нельзя было оставить пылиться остановившийся организм, а отнести его к мастеру. Что бы жили и тикали.
И всё так просто. Надо просто найти мастера. Тогда и часикам будет жизнь, и кому-то еще, они дозволят жизни, призывая к ней веселым своим серебряным чириканьем.
И от этой мысли Антонине хотелось тихо запеть. И она запела. Тихо-тихо, чтобы никто не подслушал это её тайное и такое позднее открытие.
Провансальная тетрадь,
22 ноября 2021
Сила камня
Она не любила, когда сын уезжал. Она боялась утра следующего дня, когда обкатанный за эти две недели яркий мир его присутствия, не тускнел, а просто исчезал, резко и безжалостно. Но Анюта молчала об этом. Не в первый раз были такие проводы, они казались рутиной. Но рутиной все не становились, а выдавливали в грядущем времени глубокую яму, в которую время разлуки помещало её, и выдернуть из которой мог только очередной визит сына.
Анюта не любила в себе этой зависимости и всячески сражалась с ней.
Вот и сейчас, стоя у двери, которую только что закрыла за ушедшим сыном, Анюта резко отвернулась от этого его ухода и почти побежала в комнату. Там можно было найти много разной атрибутики, помогавшей провести этот день без всякого родного общения.
Она включила телевизор, схватила, как спасательный круг, пульт и стала листать каналы.
Остановилась на каких-то новостях. Тут же переключила дальше. Какие новости могли интересовать её после главной новости этого дня – сын уехал?
Анюта равнодушным взглядом посмотрела отрывки какой-то передачи, потом сериала.
Но тоска и тревога не сбегали.
Хотела было позвонить кому-нибудь, но было совсем раннее утро. И звонок любому человеку показался неуместным и странным.
И стирать, и мыть полы не разрешало Анюте ее материнское суеверие, о плохих приметах.
Поэтому ничто Анюте не оставалось, как взять хозяйственную сумку и пойти по вымышленным каким-то делам. Хотя никаких таких дел вне дома у нее не было.
Она еще прихватила мешок с мусором и уже более осознанно выскочила на улицу.
Здесь ей свободнее было и не так бедно на общение. Она увидела приветливую соседку по лавочке, широко улыбнулась ей. Та не осталась в долгу и даже сказала несколько приветливых фраз.
“Ранняя пташка”, – одобрила она появление Анюты.
Дальше было всё как всегда, прямо по улице, свернула на набережную, пошла вдоль реки, трогая легко шершавый и почему-то теплый гранит.
Солнце ещё было невысоко, и Анне показалось странным живое тепло от гранита.
Она остановилась и положила обе ладони на гранитное обрамление. И ей сразу не захотелось уходить. Она так и замерла, прислушиваясь, как тепло от камня заполняло все её пустоты, обещало что-то и успокаивало.
Аня смотрела на поднимающееся солнце и прижалась к граниту потеснее. Ей не хотелось уходить. Все дела, мнимые и немнимые, прыгнули разом за этот крепкий надежный гранит. И исчезли в Реке. Только чайки закричали громко, будто увидели сей процесс.
Анюта слушала их скандальный грай, и он казался ей дивным щебетом домашнего кенара.
Анюте стало так хорошо, даже грохот машин на набережной прекратил внезапно свое надоедливое существование.
Возле Ани вдруг остановился мужчина с удочками.
– Слышь, родная, ты пройди вперед. Это мое место нагретое.
Аня удивленно глянула на незнакомца и, слегка огорченная его вторжением, прошла вперед, довольно далеко.
Но каково было её удивление, когда дотронувшись опять до гранитной стенки, она почувствовала опять силу живого тепла. И как бы призыв – не уходи!
И Аня не ушла.
Она еще долго стояла у этого гранитного тепла, смотрела на реку, видела, как рыбак, прогнавший ее, вытащил какую-то чахлую рыбешку, которая блеснула на солнце, всем своим крохотным тельцем, будто прощаясь. Она и прощалась, судя по тому, как радовался рыбак, назад в реку он ее не отпустит.
Анюте на секунду опять стало грустно, но она прижалась покрепче к гранитному боку, чтобы не терялось тепло. Оно – всё для неё. Анюта это знала и чувствовала.
И еще она понимала, что нет у неё никакого хлеба. Чайки все летали у нее над головой, будто требуя от нее чего-то, и верили, что это она им даст.
Аня пришла в себя, быстро оценила, до какой булочной ей ближе и, погладив на прощание гранитный бок, побежала в булочную за хлебом для чаек.
Она уже готова была жить дальше, и с радостью думала еще и о том, что ничего такого не случилось, а сын доедет – и сразу позвонит ей, так приучен за все эти годы. А до вечера она много успеет сделать. Но вначале – купить хлеба.
Анюта провела еще раз по шершавости гранита. И поняла, что будет приходить сюда. Было только досадно, что раньше не открыла для себя эту странную силу. Силу камня. А он ведь был всегда рядом. Эта сила, нужно было только протянуть ладонь к её шершавости. Но всё было недосуг.
А вечером позвонил сын, и Анюта долго и подробно рассказывала ему о гранитном тепле, красоте и щербинках.
