– Думаешь здесь веселей?
Егор посмотрел Вере прямо в глаза и промолчал, на этот вопрос ответа найти он не смог.
– Люди часто уходят из тех мест, где им тепло и хорошо, в надежде, что найдут еще лучше и лишь один процент из тысячи находят это лучшее, оставшиеся часть процентов теряют в жизни почти все. И ты знаешь Егор, это называется простым и очень известным словом – ошибка.
– Я понимаю, к чему ты клонишь.
– Нет, ты не подумай, что я пытаюсь убить в тебе надежду, я просто пытаюсь показать тебе этот город.
– Вера, чтобы не случилось, я хочу сказать тебе спасибо за то, что ты делаешь. – За стеной послышались шорохи.
– Дед, наверное, проснулся, пойду, погляжу. – Вера аккуратно привстала и направилась в комнату.
Егор, сидевший напротив окна, бросал взгляд на улицу, по стеклу еще стекали капли дождя, он тяжело вздохнул и сделал еще один глоток горячего чая. По коридору послышалось шарканье, дед любил ходить по квартире, не поднимая ног, подошва тапочек соприкасалась с линолеумом, издавая не приятный скрип.
– Ну, Егор, сейчас с дедом говорить будем. – Вера поставила бутылку водки на угол стола.
– Он что с утра пить будет?
Вера лишь пожала плечами. Спустя несколько минут шарканье донеслось до кухни, Егор обернулся и растерянно встал, протягивая руку.
– Здравствуйте, меня зовут Егор!
В ответ, дед протянул свою руку.
– Петр!
– Вера мне сказала Петр Константинович.
– Все время будешь повторять это длинное отчество, напоминая мне о моем отце?
– Ну, как-то знаете неудобно.
– Неудобно имена наоборот называть, тогда уж зови меня просто дедом, я ведь дед, правильно!? – взглянул Петр Константинович на внучку.
– Правильно дедушка.
Это был не высокий старикашка, худого телосложения с седыми волосами.
Дед заглянул в кружку Егора:
– Чайком балуешься? – ты садись Егор, что стоишь.
– Дедуль, это тебе. – Указала Вера на бутылку.
– Да я ее сразу приметил, ну что ж, может по чуть-чуть?
Егор пожал плечами и наигранно улыбнулся: – Да вообще можно.
– Ну-ка Верунь, набросай на стол чего ни будь.
Вера послушно поставила рюмки на стол и вытянула из холодильника несколько овощей, которые тут же начала нарезать.
– Дед, Егор в Москву приехал из Екатеринбурга, там квартиру продал, жить ему здесь негде. Он в поезде за меня вступился, ну вот, и получил немножко.
– Вступился за тебя?
Вера согласно покачала головой и продолжила резать помидоры.
– У него деньги все отняли, можно он у тебя пару дней побудет, если работу не найдет, уедет обратно, если найдет за жилье платить станет. Ты же комнату сдавать хотел, вот я и подумала.
Дед открыл бутылку водки и налил в две рюмки, обратив на третью, стоявшую рядом с Верой, Петр Константинович перевел взгляд на внучку.
– Я уже взрослая.
– Ты может и взрослая, ну что бы я пил с внучкой…
– Дедуль, немного с дороги.
– Эх, и обласкает меня твоя мать! – сказал Петр Константинович, наполняя третью рюмку.
– А как она узнает? – да если и узнает, то ничего не скажет.
– До пяти лет ее на руках носил, как только скажет, деда, ножки устали, сразу на плечи и сажал. Как быстро летит время, а куда летит? Зачем? Никто, то самое и не знает.
– Деньги говоришь, все отняли, ох шакалы, ну никуда пойти не безопасно. Ты Егор заниматься, чем планировал?
– Я вообще на саксофоне играю, музыкальную школу не заканчивал, о консерватории только мечтать приходилось. А так, был бы не против работать так, чтоб с музыкой связанным быть.
– А в Московской консерватории у меня связи есть, я работал там, преподавал. Гордо сообщил Петр Константинович.
– Да вы что? – удивился Егор своей судьбоносной встречи. – А что преподавали? – продолжал изумляться молодой человек.
– Нотную грамоту!
– Что? – переспросил Егор, подозревая в лукавости деда, и перевел взгляд на Веру. В ответ девушка подмигнула глазом и улыбнулась.
– Да не важно, что я там преподавал, давайте уже выпьем.
Егор выпил и, сморщившись, принялся спешно заедать. Дед немедля разлил еще по одной, проигнорировав стакан Веры, так как она ушла в комнату, оставив мужчин наедине. Вера заправила кровать деда, накрыла покрывало и присела на край. Невольно она окинула взглядом свою детскую фотографию, затем прилегла, чувствуя усталое тело. Вера, продолжала смотреть на запылившийся снимок словно прокручивая воспоминания того дня из детства. Несколько раз, протяжно зевнув, глаза закрылись, она поджала ноги и подложила сложенные лодочкой ладони под голову, с виду она стала напоминать маленькую девочку со снимка.
Комнаты в квартире деда были полупустыми, в каждой стояло по две кровати и по старому шкафу, в той, где жил Петр Константинович стоял большой старый цветной телевизор. Еще несколько минут Вера слышала голоса за стеной, которые начинали отдаляться и сливаться со сновидениями.
Ей приснился поезд, может быть тот самый, с которого несколько часов назад она сошла. Вера сидела в купе совершенно одна, вокруг было тихо, ей безумно хотелось курить, взяв сигареты из кармана куртки, девушка двинулась в тамбур. В вагоне было темно, но отчетливо было видно, что все купе пусты. Она продолжала идти по коридору, пока не вышла в тамбур, закурила, за окном то и дело сверкали фонари. Внезапно распахнулась дверь, в тамбур из соседнего вагона прошел тот парень, Юра вместе со своими друзьями, но, совсем не обращая, на нее внимания, лишь его друзья ей не значительно улыбнулись, вслед за ними шли еще какие-то совсем не знакомые люди. Один за другим они проходили из вагона в вагон, и поток их казался бесконечным. В проеме двери появился и Егор, он что-то шептал.
– Вера, Вера, ты устала. – Слетало не связанно с его губ.
– Ложись, ложись, ты сам устал с дороги. – Сквозь сон ей как будто слышался голос деда, она открыла глаза.
Дед держал Егора под руку и пытался уложить на кровать, стоявшую в той же комнате.
– Нет, дед, я хочу там! – не вырываясь и не сопротивляясь, говорил Егор, указывая на Верину кровать.
Вера встала и помогла деду. Вместе они усадили его на диван, почувствовав расслабленность, Егор сам закинул ноги и опустил голову на подушку.
– Дед, ты зачем его так напоил?
Петр Константинович поднял руку, и хотел было что-то сказать.
– А-а-а! – протянул он, – Молодежь! – с быстрым броском руки вниз сказал он, и двинулся в сторону кухни, шаркая ногами по полу.
Вера смотрела на спящего Егора, тот обхватил обеими руками подушку и засопел.
В окно третьего этажа впадали лучи солнца, девять часов утра, осень, солнце светило ярко, не оставляя намека на то, что совсем недавно шел дождь. Вода в лужах высыхала и испарялась, непонятным был сентябрь, то пытаешься не показывать носа на улицу, так как безостановочно льет дождь. Потом он внезапно останавливается и начинает ярко светить солнце, то самое, еще летнее солнце.
Петр Константинович убрал пустую бутылку со стола и присел на табурет. Следом в кухню вошла и Вера.
– Дедуль, ты на меня сердишься? – положила она свои руки ему на плечи.
– Вера, ты хорошо знаешь этого парня?
В ответ Вера сделала тяжелый выдох.
– Я знаю что часть из того что он говорит правда. Все остальное, дедуль, я не знаю. Он в поезде за меня заступился, за что и пострадал. Я может быть, впервые в жизни себя почувствовала виноватой. Два дня, дедуль, пожалуйста, дай два дня на поиски работы. Потом он за все будет платить, а если не найдет, уедет.
Дед взглянул на нее снизу вверх и, улыбнувшись, проговорил:
– Как же ты выросла.
– Дед, я домой поеду, приеду завтра с утра.
– Матери привет! – окинул вслед Петр Константинович.
Сентябрьский день был похож на летний, прохожие щурили глаза от ярко светившего солнца. Со двора у дома разносились детские крики, удары ног по мячам и не выносимые громкие плачи. Егор спал как убитый, после обеда и сам Петр Константинович ненадолго прилег отдыхать в находившуюся рядом комнату. Спустя несколько часов солнце медленно скатывалось вниз, постепенно тень ложилась на асфальт, а листья деревьев уже начинающих по чуть-чуть опадать шатал легкий вечерний ветер.
Егор приоткрыл глаза и начал оглядывать комнату, совершенно не понимая, где он находится, он попытался привстать. Но после, вновь опустил голову на подушку и, глядя в потолок начал вспоминать…
– Так, я в квартире у деда, но, как я оказался на кровати, хоть убей, не помню. Выпивали, это я помню, но неужели напился до потери памяти? И с одной та бутылки, ранее и больше выпивал и чувствовал себя нормально.
По комнате проплыл запах паленой резины, Егор продолжал чувствовать себя не уютно, а от того что не помнил как лег спать, ему становилось стыдно. Он встал с кровати, увидел на полу тапочки, в которых расхаживал, и, сунув в них ноги, двинулся на кухню.
Дед переливал какую-то мутную жидкость из одной емкости в другую.
– Выспался? – проговорил Петр Константинович сиплым голосом.
– А где Вера?
– Верка, домой поехала, утром приедет. Ты присядь Егор, сейчас ужинать будем.
– Ужинать? – не понимая который час удивился Егор.
Дед согласно кивнул головой, Егор присел, перед ним стояла большая сковорода, обугленная и покрытая наростами сажи. Сковорода доверху была наполнена жареной картошки, поблескивая от масла, поджаренные уголки прозрачного лука слегка подворачивались, в потолок улетал пар. Рядом стоял граненый стакан, в который дед поспешил налить мутную жидкость, затем Петр Константинович наполнил и другой стакан.
– Пей!
– А что это?
– Был бы яд, себе не наливал бы.
Егор сделал глоток и, сморщившись, выдохнул в кулак.
– О, господи, дрянь та, какая!
– Дрянь, это ваша пепси-кола, а это самогон, настоящий, хороший, я его сам гоню, – в след своих слов дед небольшими глотками испил стакан целиком, и лишь протяжно выдохнул, не морща лицо, принялся заедать картошкой.
– Ты ешь, ешь, чего глядишь, глазами сыт не будешь. Я когда в общежитии жил с женой, дочери в тот момент еще не было, под такую закуску литра три ставили.
– А вы всю жизнь в Москве живете?
– Я коренной москвич, отец мой отсюда, дед тоже, а жена моя из Ульяновска, во время войны она медсестричкой была, на восемь лет меня старше. Сам-то я фронт почти и не видел, в тридцать шестом родился, ко дню победы мне было девять лет. Помню, как прятались по подвалам с мамкой, отец мой и дед погибли на фронте. Егор, а ты в армии служил? Годов та тебе сколько?
Егор выпил самогон и занюхал черным хлебом.
– Двадцать шесть, дед, был я в армии.
– А с глазу, я б тебе меньше возраст определил, – разливая самогон, проговорил дед. – Ну, и как нынче служба? Армию говорят, наглухо развалили.
– Мне, Петр Константинович служба в радость была, я ведь музыкант, в музыкальную роту попал, вместо стрельбищ, полигонов, на репетиции ходил, труба вместо автомата. Да и дом мой рядом был, в самом Екатеринбурге служил.
– Давай! – указал на стакан Петр Константинович.
– Отца толком не помню, исчез куда-то, мать все говорила, с другой семьей сбежал, сама выпивать любила, и рано умерла. Бабушка меня растила, она для меня все делала, а вот пока в армии служил, и ее не стало. – Вел рассказ Егор.
– Чего уехал та? Чего сюда податься решил? – снова разливая самогон по стаканам, расспрашивал дед.
– Я теперь уже и не знаю, обманчив этот город, я в один момент решил, спешил, чтобы не передумать. Я и сейчас надеюсь, что все получится и вот Веру встретил, потом вас, словно не случайно, Петр Константинович, позвольте мне остаться, разрешите попробовать…
– Ты уже остался! – коротко бросил дед, и вместе с Егором опустошили стаканы, он снова принялся разливать самогон.
– Вот Верка моя, странно живет, восемнадцать годов ей, а заниматься ничем не хочет, слоняется с разными компаниями, шайками, совсем испортилась. С этого года в институт идет, может, что из нее и выйдет. Где-то работает, но матери совсем не помогает. Что за жизнь пошла, разве к этому мы стремились, к этому мы шли на протяжении годов и войн? К этому ли? Сволочи, жить спокойно не дают, – Петр Константинович постучал кулаком себе в грудь, – У меня вот здесь щемит, когда телевизор смотрю, передача есть такая «новости», эх и трясти меня начинает, страну в дерьмо превратили.
Дед и Егор продолжали выпивать, с короткими промежутками, закурили. По кухне поплыл табачный дым, проникая в форточку и растворяясь в уличном воздухе. Не заметно на улице стало совсем темно, по подоконнику послышался тихий стук, легкий ветерок шуршал в листве. Стуки усиливались, ни Егор, ни Петр Константинович не замечали дождя, их голоса становились громкими, а слова не разборчивыми, нужные буквы вставлялись не туда, а то и совсем проглатывались. Дед что-то пытался рассказать о войне, но лишь одно слово повторял несколько раз. Затем махнув рукой, встал, стоя выпил самогон из стакана и повторил несколько раз, теперь уже внятно:
– Спать, спать, спать! – и двинулся в сторону комнаты.
