Однако полковник, против ожидания, страшно заинтересовался.
– Так-так-так… – протянул он, разворачивая бумажку. – Окей. Пригласите-ка сюда шеф-повара!
Я во все глаза смотрела на Степочку, пытаясь понять, что происходит – однако сыночек казался не менее ошарашенным, чем я. Мои любимые голубые глазки широко распахнуты, светленькие реснички растерянно моргают. Кажется, он даже периодически забывал дышать.
– Твой медальон, приятель? – тем временем лениво, как будто невзначай, поинтересовался у моего малыша полковник.
– Нет, нет, не его, товарищ полковник! – влезла я между ним и Степой. – У него никогда таких украшений не было! У Степочки вообще аллергия на золото! Видите, как он задыхается, бедняжка!
Полковник окинул меня пронзительным взором.
– Я разве у вас спросил? Вы вообще кто? Его адвокат? Пресс-секретарь?
– Я мамочка этого чудесного мальчика, – пояснила я и кокетливо взбила волосы. Мои чары еще никогда меня не подводили! – Товарищ полковник, миленький, мой сыночек совершенно ни в чем не виноват. Медальона этого он в глаза никогда не видел. Отпустите нас домой, пожалуйста! Уже поздно, Степочке спать пора.
Полковник хмыкнул – весьма оскорбительно, доложу я вам.
– Ничего, подождут усталые игрушки вашего Степочку. Мамочка, отойдите-ка в сторонку. Я так и не услышал ответа на свой вопрос, молодой человек.
Степа сглотнул, потом откашлялся и наконец выдавил:
– Это не мой медальон.
– Вот, я же говорила! – торжествующе заявила я. – Ну что, мы пошли?
– Не так быстро, мамочка, – выставил руку полковник и вновь обратился к Степе: – Знаешь, чей это медальон?
– Клянусь, нет! Я вообще не понимаю, как он оказался у меня под футболкой! – с отчаянием воскликнул Степочка. Как я жалела его в этот момент!
– Не расстраивайся, малыш, скушай пирожок! – не вытерпела я и выхватила из рук Андрюши свой сверток, который тот под шумок начал уже разворачивать. Моему сыночку сейчас вкусняшки нужнее!
– О дьявол, как меня утомила эта женщина, – тяжело вздохнул полковник. – Мамочка, да успокойтесь вы наконец. Вы со своими пирожками препятствуете следствию. Полагаю, ваш двухметровый оболтус не умрет от голода в ближайшие несколько минут, пока я его допрашиваю.
– Ох. – Я с размаху опустилась на стул, который мне услужливо успел пододвинуть внимательный Павлик. Пирожки выпали из моих ослабевших рук. Их подхватил внимательный Андрюша. – Так это вы его допрашиваете?! Из-за какого-то дрянного украшения, которое ему явно кто-то подсунул! Мой сын, по вашему, что – преступник?
– Поглядим… – Полковник задумчиво погладил родинку на щеке. – Черт возьми, невыносимо работать в таких условиях. Да когда уже приведут проклятого шефа?
– Я здесь, ваша честь! – капризным тенором отозвался подошедший к нашему столику юноша в жемчужно-розовой поварской куртке экстравагантного покроя. Впрочем, приглядевшись, я поняла, что не так уж был он и молод – просто весь какой-то напомаженный и расфуфыренный, словно сию минуту сошел с телеэкрана, прямиком из программы «Секреты вселенской красоты». – Порфирий Петухов к вашим услугам.
– Почему так долго, лейтенант? – нахмурился полковник, адресуясь к полицейскому, сопровождавшему шеф-повара. – Ему плохо стало после сегодняшнего удара?
– Гражданин никак не мог определиться с прической, – отрапортовал тот.
– Я не виноват, что после удара по голове у меня на затылке встал хохолок, ваша честь! – взвизгнул Порфирий. – И мне теперь его никак не уложить, шишка вскочила размером с репу! Тюбик геля извел, и все зазря! Хорошо хоть крови нет… От блюда дня меня оторвали, голова раскалывается, хохолок торчит – я будто в аду оказался!
– Сумасшедший дом какой-то – пирожки, хохолки, – мрачно сказал полковник. Сейчас, несмотря на наличие джинсовой куртки и отсутствие тюрбана, он сильно напоминал марокканского короля из «Цветка миндаля», попавшего в разгар ссоры двух его самых нелюбимых жен. – Окей, значит, так. Во-первых, отставить все посторонние разговоры про чертовы пирожки и хохолки. Во-вторых, лейтенант, вызови шефу скорую, чтобы зафиксировать факт причинения травмы и заодно убедиться, что у него нет сотрясения мозга. Не хватало нам тут еще недостоверности показаний на фоне затуманенности сознания свидетеля… – Он повернулся к Порфирию, слушавшему с необыкновенно кислым личиком. Сложно было сказать наверняка, морщился ли шеф-повар от предположений полковника или от боли в затылке – красавчик не оставлял попыток пригладить непослушный хохолок. – И в-третьих – взгляни, приятель. Узнаешь этот медальон?
Порфирий еще больше скривил физиономию.
– Безвкусица, прошлый век, я такое не ношу.
– Речь не о том, носишь ли ты такие украшения, – терпеливо сказал полковник. – Я спрашиваю, ты его видел когда-нибудь?
– Никак нет, ваша честь, – по-пионерски отсалютовал шеф-повар, очевидно, не имеющий ни малейшего представления, как следует общаться с представителями правоохранительных органов. Не то что я!
– Окей, тогда погляди-ка вот на это. – И полковник передал Порфирию бумажку из медальона.
– Постойте, ваша честь! Это же листок из моего ежедневника! – воскликнул шеф-повар. – Такой, знаете, прелестный «Ёжедневник», с ёжиками на обложке, которые пьют молоко из чашечки, просто мимимишность… Видите, и здесь, на листке, ежиные следы, грибочки всякие, яблочки… А сам ежедневник, весь разодранный, сейчас на полу в кабинете валяется, я мсье лейтенанту показал.
– Вот как? Любопытно… – погладил родинку полковник. – Окей, читай, что там написано.
– Ингредиенты – говяжья вырезка, кукурузная мука, морковь, трюфели… – декламировал вслух шеф-повар, и голос его от изумления становился всё выше и выше. – Посыпать вырезку смесью пряных трав: три веточки лимонного базилика, два листочка кориандра овощного, щепотка любистока… Оставить на тридцать шесть часов… Позвольте, ваша честь, но это же наш рецепт медальонов из говяжьей вырезки с кремовой полентой, овощами-гриль и соусом из трюфелей! – совсем уже дискантом закончил Порфирий.
– Окей, так я и думал, – удовлетворенно заключил полковник и повернулся к Степе, моргавшему все быстрее. – Откуда у тебя рецепт из бесценной кулинарной книги Екатерины Второй, пропавшей сегодня из сейфа ресторана?
Глава 5
Один, всего один раз в жизни я ужасно напилась.
Это было одиннадцать лет назад. Степе было четырнадцать. Тогда он признался мне, что впервые влюбился. В девочку из своего класса.
Его избранницу я прекрасно знала, потому что каждую неделю учила ее домашнему хозяйству на своих уроках труда. Конечно же, я работала в Степиной школе – а как еще прикажете контролировать сына-подростка?
Девочка эта была отличницей. Кажется, она была просто не способна получить «четверку», в том числе и по моему предмету. У нее получалось абсолютно все, за что бы она ни бралась: от праздничного торта до извлечения квадратного корня из двадцати восьми тысяч двухсот двадцати четырех. Милое приветливое личико, скромная косичка, всегда чистая блузка и юбка строго до середины колена. Было всего лишь одно «но».
Она носила очки.
Степочке это обстоятельство очень нравилось. Он восторженно болтал про ее умный взгляд, про ее беззащитность – в общем, весь был переполнен всякой романтической чепухой. Казалось, так и взлетит сейчас от счастья.
Но я, в отличие от него, крепко стояла на грешной земле. Я прекрасно понимала, что этот союз просто-напросто нельзя допустить. Не надо быть инженером-генетиком, чтобы знать: плохое зрение передается по наследству. А мои внуки должны быть безупречны.
Конечно, в четырнадцать лет мальчишка не думает о будущем, о женитьбе, о детях. И правильно – для всех этих мыслей у него есть мамочка. И мамочка должна проследить, чтобы ее потенциальная невестка обладала идеальной медицинской картой. Никаких хронических заболеваний, никаких изъянов! Мой-то Степочка – просто кровь с молоком! Богатырь!
И внучок мне нужен точно такой же. Не собираюсь со своим внучком потом таскаться по окулистам.
Одним словом, побежала я тогда к директрисе, с которой мы очень дружили – у нас дачные участки в одном садоводстве – и взмолилась о помощи. Выход нашелся. Мы срочно отправили девочку по программе обмена школьниками в Америку – на целый год. Ее родители очень обрадовались, когда директриса позвонила им с таким предложением.
Когда девчонка уехала, Степа рыдал, я его утешала. Испекла его любимое шоколадное печенье в форме медвежат.
А потом, когда он заснул, взяла Петин коньяк и выпила полбутылки, закусывая шоколадными медвежатами. Трудно принимать судьбоносные решения, даже если они правильные!
Помню, как кухня крутилась у меня перед глазами. Поварешки, кастрюли, занавески, холодильник – все слилось в один яркий вихрь. Моя голова больше мне не принадлежала. Я будто бы оказалась в капсуле для испытания будущих космонавтов. Никак не могла попасть рукой по выключателю, да еще и грохнулась посреди коридора, позорище. Дорога от кухни до спальни заняла у меня минут сорок. Петенька, светлая ему память, говорил, что я храпела так, что соседи снизу всю ночь стучали по батарее. А мне снилось, будто меня несет по горной реке, швыряет во все стороны, бьет о камни…
Вот и сейчас я чувствовала себя примерно так же, как тогда, в пьяном кошмаре.
Я услышала, как на запястьях моего сыночка защелкнулись наручники. А затем увидела, как моего родного Степочку уводят полицейские – и я ничего не могла поделать, совсем ничего! Когда я пыталась броситься им наперерез, меня грубо остановили.
– Кепочку, кепочку забыл! – кричала я. – Постойте, куда же вы его?!
Полковник коротко бросил:
– В «Кресты». Как главного подозреваемого в краже особо ценного имущества.
Степа, обернувшись, бросил на меня отчаянный, полный слез и страха взгляд голубых глаз – и тут же моего малыша швырнули в зарешеченный микроавтобус с надписью «Полиция».
Через минуту двор был пуст.
А ведь Степочка даже не успел съесть ни одного домашнего пирожка с мясом.
Я поняла, что вот-вот упаду в обморок. Голова кружилась неимоверно. Эта белая ночь вмиг стала для меня угольно-черной.
– Любовь Васильевна, мы здесь!
– Тетя Люба! Держитесь!
Из ресторана выскочили Павлик с Андрюшей. Павлик завел нашу «Ниву», а Андрюша бережно усадил меня на заднее сиденье. Какие все-таки хорошие мальчики, пробилась мысль сквозь туман в голове.
К нам подбежал лейтенант, записал наши паспортные данные и адреса, я отвечала на каком-то автопилоте.
Потом в окне замелькали петербургские набережные.
Я только сейчас осознала, что до сих пор мну в руках Степочкину кепку с якорем.
– Как же он без кепочки? – обессиленно прошептала я. – Головку же напечет.
Потом поняла, что в тюрьме солнца нет.
Чтобы не разреветься, постаралась переключиться на отвлеченные темы.
Помнится, Яков Матвеевич мне рассказывал, что каменные берега Невы возводились как раз при Екатерине Второй. Она затеяла невиданную по масштабам стройку – крупнейшую на тот момент в Европе. Рабочие обтесывали гранит круглосуточно, по ночам работали в шатрах, при свечах.
– Вы только взгляните, Любовь Васильевна! – восклицал Яков Матвеевич, обводя Дворцовую набережную рукой с зажатым в ней сахарным рожком. – Какой великолепный ансамбль!
Мы с ним тогда прогуливались возле Эрмитажа, куда он меня пригласил на выставку «Кулинария в классической живописи» – подумал, что эта тема мне будет интересна. После смерти Петеньки прошел уже год, я решила, что пора слегка развеяться – да мне и правда было любопытно поглядеть, чем питались в старые времена. Однако когда я начала громко ахать и охать, рассматривая во всех подробностях роскошные продукты на полотнах голландских художников и приговаривая: «На нашем рынке за такого гуся не меньше бы тыщи попросили!», – Яков Матвеевич как-то засмущался и предложил угостить меня мороженым на улице.
– Екатерина преобразила этот город, раскрыла его потенциал, заложенный Петром! – восхищался он, не замечая, что мороженое у него в руке тает и белыми кляксами стекает по гранитному парапету. – Ну разве не великая женщина?
– А знаете, Яков Матвеевич, – ответила я ему, гордо задрав подбородок, – я эту Екатерину, если хотите знать, терпеть не могу!
– Как это? – поразился Яков Матвеевич. – Но почему, ради всего святого?
– Она была плохой матерью! – бескопромиссно заявила я. – Совсем не любила своих сыновей. Она-то, в отличие от меня, не посвятила себя воспитанию собственной кровиночки! Отсылала своих детей куда попало. Только и знала ваша Екатерина, что переписываться со всякими заумными французами да личной жизнью заниматься. Кукушка в короне!
…Погрузившись в размышления об императрице, я не сразу поняла, что меня окликают.
– Любовь Васильевна! Так что вы думаете насчет адвоката? – спрашивал Павлик, повернувшись ко мне с водительского сиденья. Оказывается, мы уже припарковались возле моего дома на Купчинской улице. – Я найду вам хорошего юриста, у меня есть связи…
Павлик, с которым Степочка дружил с первого класса, сейчас работал в юридическом отделе крупной фирмы.
– А сам ты не сможешь взяться за его защиту? – осенило меня.
– Любовь Васильевна, вы же знаете, что у меня другое направление, я юрисконсульт, выступаю только в Арбитражном суде, – терпеливо объяснил Павлик, поправляя очки. – Степа же не юридическое лицо…
– Да у него самое лучшее лицо! – обиделась я за сына. – Самое красивое и доброе!
Павлик с Андрюшей переглянулись.
– Никто с этим не спорит, Любовь Васильевна, – примирительно сказал Павлик. – Но на моем счету – всего лишь одно-единственное дело из категории защиты прав человека, да и то еще университетских времен. Ради пятерки за практическую работу я отсудил у Ленинградского зоопарка пятьдесят рублей, уплаченных мной за вход. Основание – на билете была изображена кистеухая белка с острова Борнео, а в зоопарке я ее не нашел. Судья усмотрел в этом обман потребителя… Это вершина моей юридической частной практики. Сами видите, куда уж мне тягаться с полковником полиции, твердо вознамерившимся посадить Степу по обвинению в краже… Однако я знаю несколько квалифицированных специалистов по уголовному праву, которые смогут ему противостоять.
– Не хочу отдавать моего мальчишечку в чужие, незнакомые руки! – воспротивилась я. – Знаешь, Павлик, не надо нам пока никаких адвокатов. Мой Степочка ни в чем не виноват.
– Мы тоже так думаем, тетя Люба, – вступил в разговор Андрюша. – За Степана мы поручимся как за самих себя, мировой парень. Ни разу даже пиратский фильм не скачал через торрент, сколько я ему не предлагал… – Андрюша был программистом. – Он бы в жизни не взял чужой медальон и уж тем более не стал бы воровать рецепт какой-то говядины – с таким-то шеф-поваром на собственной кухне! Да вы сто очков вперед этому ресторану дадите! – Он мечтательно покачал головой. – Ваши пирожки, ваш борщ, ваш плов, ваши оладьи – это чудо, Любовь Васильевна!
– А моя марокканская пахлава? – не утерпела я. С недавних пор я ввела новое блюдо в свое меню, выудив по крупицам рецепт из моего сериала про принцесс.
– О, это восточная сказка, – застонал Андрюша. Павлик согласно закивал. – Но, возвращаясь к вопросу об адвокате – как бы потом поздно не оказалось!
– Да, лучше перестраховаться, Любовь Васильевна, – подхватил Павлик. – Это я вам как юрист говорю.
– Знаете что, мальчики? – Я решительно открыла дверь машины. – Никто лучше мамочки не сможет защитить своего сыночка!
Мой Петя всегда поражался – как быстро я беру себя в руки. Одна из любимейших моих присказок: если упал, не забудь подняться.
Вот и сейчас самообладание вернулось ко мне, как только я зашла в родную парадную. И я сразу сообразила, с чего следует начать.
В лифте я нажала кнопку с цифрой «6». Час, конечно, поздний, но и случай исключительный. Придется нарушить правила хорошего тона. Да и потом, сколько раз я помогала своим соседям – то стаканом муки, то ценным советом. Пора и им немного напрячься ради семьи Суматошкиных!
Дверь квартиры №21 открыл сам Володя Уточка. Уточка – это фамилия, а не прозвище. Володя очень гордился своей необычной фамилией. Ему нравилось, когда жена Рита звала его за стол фразой «Майор Уточка, обед по вашему распоряжению накрыт!». Майор – это тоже не прозвище, а звание. Володя работал в районном отделе полиции. Уже давным-давно. И, вероятно, так там и останется.
Дело в том, что на протяжении всех своих сорока пяти лет Володя боролся не столько с купчинской преступностью, сколько с главным суперзлодеем, отравившем ему жизнь – огромной, страшной, невиданной ленью. И пока что позорно проигрывал в битве. «Эх ты, майор Уточка», не раз говорила ему верная Рита, «так и останешься до старости майором – амбиций тебе не хватает».
– Люба, что случилось? – спросил он, вглядываясь в мое лицо. Похоже, я подняла Володю с постели – темные волосы взлохмачены, густые брови и то растрепаны; глаза заспанные, штаны натянуты кое-как, а поверх майки он и вовсе не удосужился ничего накинуть. Количеством растительности на теле он мало отличался от охотничьей собаки скотчтерьера, чей портрет у него висел на почетном месте в прихожей.
– Ой, Володенька, случилось! – всхлипнула я. – Случилось страшное!
– Спокойно, Люба, майор Уточка все решит, – зевая во весь рот, заверил меня Володя и пригласил пройти на кухню.
Обливаясь запоздалыми слезами, я рассказала Володе свою печальную историю. На шум из спальни прибежала Рита, кутаясь в широкий халатик с тропическими цветами, который я подарила ей на этот Новый год. Нам с ней, блондинкам в теле, такие яркие тона очень идут.
– Любочка, милая, почему ты плачешь? – всполошилась она. – Я уже лет пять не видела, чтобы ты плакала – с тех самых пор, как Степа объявил, что хочет жениться на той артистке…
Да, Степочка тогда подцепил какую-то начинающую актриску, с золотой косой до пояса и громадными фиолетовыми глазами. Привел ее ко мне знакомиться, нес какую-то чепуху про любовь с первого взгляда – они просто не могли оторваться друг от друга. Но я, конечно, выгнала ее из дома, как только услышала, чем она зарабатывает себе на жизнь. Вы же знаете, что говорят про актрис?! Мне такая распущенная невестка ни к чему! Она просто недостойна носить гордую фамилию Суматошкина, символизирующую порядочность и честность. Я потом читала про эту девицу в журнале «Звезды кино» – спустя пару лет она вышла замуж за какого-то американского актера, с которым познакомилась на кинофестивале в Каннах, и уехала с ним в Голливуд. Туда ей и дорога, в это царство разврата и денег! Может, познакомится там со школьной Степиной любовью в очках – та после года обучения заграницей совершенно потеряла голову (наверняка ее там завербовали в шпионы!), грезила об этой Америке и в конце концов поступила в нью-йоркский институт. Глупая! Всем известно, что наше образование – самое лучшее в мире.
– Ох, Риточка, ты не представляешь, что произошло! – воскликнула я и специально для подруги повторила свой рассказ во всех подробностях. В конце концов мы с ней рыдали уже вместе – Рита, мать двоих замечательных девочек, прекрасно меня понимала. Конечно, мы с ней часто соперничали – в методах воспитания детей, в способах приготовления праздничных блюд, – но перед лицом жизненных трудностей всегда сплачивались.
