Вошел Борисов. Мастер. Невысокого роста тщедушный мужчина.
– Ты чем, Александр, занимаешься? – строго спросил он.
– Как чем! Вы же сами утром дали мне работу. Подключить насос. Теперь спрашиваете, чем я занимаюсь, – Шурик находил поведение мастера более чем странным.
– Насос подождет. Надо будет разгрузить квадраты. Машина подойдет.
– Квадраты так квадраты, – Шурик против ничего не имел. Он уже привык ко всякого рода побочным работам. Редкая смена проходила без разных, не по специальности, работ.
– С Чазовым будешь работать. Он – старший. Смотри, будь осторожней. Куда не надо – не лезь. Лучше перестрахуйся.
– Ну, ну, ну… – затряс Шурик головой, кусая губы.
– Что «ну-ну»?.. Ты слушай! – хлопнул Борисов ладонью о стол.
– Я слушаю, – нараспев ответил Шурик.
– Человек ты ненадежный.
– Почему это я человек ненадежный? – стал Шурик серьезным.
– Ну… ненадежный – и все! – не мог так, сразу, объяснить Борисов: было в Шурике что-то детское. – Жениться за тебе надо.
– Почему мне жениться надо?
– Тебе, Александр, сколько лет?
– 31.
– Ну вот, жениться пора! Ты с матерью живешь?
– Комнату снимаю.
– Да… Сколько же тебе это удовольствие стоит?
– 50 тысяч в месяц.
– Давай женись! Хватит дурака валять!
– Как это дурака валять? – не совсем понял Шурик и желал объясниться.
– Давай иди за тросами. Я уже всем сказал. Зина на улице, – распорядился Борисов и вышел.
Шурик пошел за Чазовым, вышел на улицу. Машины еще не было. На небе – ни облачка. Тепло. Зина, крановщица, сидела на корточках у козлового крана, лузгала семечки, ждала машину. Высокая, крепкая, в теле женщина. Ей еще не было тридцати, но она уже успела два раза выйти замуж, развестись.
Шурик постоял, погрелся на солнце, вернулся в цех. Чазова нигде не было видно. Наверное, в слесарке. В слесарке, как всегда, было накурено. Шурик не курил. Прямо напротив двери, у окна стоял верстак. Была сверлилка, двое тисков. Пашка Корякин за тисками что-то собирал. По правую сторону от верстака стояли три больших шкафа с инструментами и один маленький. Тут же у шкафов – скамейка. Был перекур. Чазов Андрей Андреевич курил. Лучший слесарь. Работал в гараже давно. Шурик подкрался сзади к Пашке, надвинул ему кепку на глаза. Пашка обернулся:
– А, Шурик-жмурик.
– Что делаешь?
– Какая тебе разница?
Пашка был чем-то расстроен. Шурик отошел в сторону, не стал связываться: будь Пашка один, он отчитал бы его за грубость, показал бы, как хамить со старшими. Шурик был на три года старше Пашки.
Шурик подошел к Чазову, гоняя ртом туда-сюда.
– Андрей Андреевич, троса вы взяли?
– Взял.
Шурик, насвистывая, вышел из слесарки. Он еще позвонил Ложкину, приятелю, и пошел на улицу. Зина все также сидела на корточках, грызла семечки.
– Что ты всякую дрянь в рот берешь? – набросился Шурик.
– Ну и что? Не твой рот.
– Ну и что, если не мой? Я, может, о тебе забочусь?
– Заботливый какой, – лениво ответила Зина, разморенная жарой.
– Как видишь, заботливый.
– Где троса? – поменяла Зина тему разговора.
– Какие троса?
– Чем поднимать будешь.
– Не я поднимать буду, а ты, – придрался Шурик к словам. – Я-то как буду поднимать? Мне такой вес не поднять.
– Это твое дело.
– А твое какое дело? – не унимался Шурик.
– Мое – поднять, опустить.
– А если троса плохие? – экзаменовал Шурик.
– Вот и смотри, чтобы троса были хорошие, – устала Зина отвечать.
– А ты?
– Что «ты»?
– Ты должна отвечать, в каком состоянии трос, – не унимался Шурик. – Отстань, а, – взмолилась Зина. – Надоел ты мне.
– Вот так связываться со мной.
Чазов вышел из цеха со спецклещами, специальные клещи – брать квадрат. Машина пришла с квадратами. Квадратов было тонн 20. Работы часа на три. Шурик стоял ждал, что Чазов, старший, скажет.
– Ну что? Начнем! – насупившись, сердито крикнул Чазов. – Я буду на машине стропить, ты – укладывать.
Чазов выгадывал: укладывать квадрат было сложнее, чем стропить, но Шурик не стал спорить. Кому-то надо и укладывать. К тому же Чазов – старший и по годам в отцы годился.
– Ну куда ты?! Майна! – сердился Шурик, когда Зина не выполняла команду, сама опускала груз.
Шурик работал на совесть. Даже самая черная, неблагодарная работа выполнялась им добросовестно. Он не хотел, чтобы кто-то говорил, что он лентяй, такой-сякой. Было душно. Градусов сорок на солнце. Один Шурик сходил бы в цех, остыл, не стал насиловать себя, а в бригаде – надо работать. Уйти – это было бы неэтично, не по-товарищески. Час работы – 10—15 минут перекур. Но час еще не прошел, и надо было работать.
– Перекур! – вот наконец подал команду Чазов.
Бригада распалась. Чазов пошел в слесарку. Шурик пошел к себе, в каптерку. Через десять минут он вышел из цеха. Зина сидела в тени у крана, но, похоже, никуда не уходила. Разгрузку квадрата можно было ускорить. Стропить по несколько штук, Шурик в каптерке думал об этом. Времени зря не терял. Прошло минут пять. Чазов все не выходил. Непорядок. Шурик пошел вдоль крановых путей, попинал шпалы, он все думал о своем предложении, как быстрей разгрузить квадрат. Это было бы здорово! Чазов вышел из цеха. Он что-то напевал вполголоса.
– Андрей Андреевич, – подошел Шурик, кусая губы. – Можно быстрее выполнить работу. Взять троса, выгружать пачкой. Экономия времени.
– Нам не нужно пачкой! – сказал как отрезал Чазов. – Клещами оно безопасней. Тише едешь – дальше будешь.
Шурик догадывался, почему Чазов не захотел работать с тросами: невыгодно было быстро. Чазов хотел до обеда протянуть с квадратами. А может, он оттого отказался работать с тросами, что не он это придумал. Обидно.
– Ну куда ты?! Зачем опускаешь? Будет команда – тогда и майнуй! – злился Шурик. – Твое дело – исполнять команду, – уже спокойней продолжил он. – Что я тебе скажу, то ты и должна делать.
– Что такое? – забеспокоился Чазов, вытянув сухую, жилистую шею.
– Да ничего, – отмахнулся Шурик. – Все нормально.
– Ну, значит, будем дальше работать, – для себя вполголоса ответил Чазов, обливаясь потом.
Вчера он перебрал со спиртным, был на дне рождения у сына. Не помнил, как и до дома дошел.
– Давай покурим! – психанул Чазов, закуривая.
Еще надо было работать, час не прошел. Шурик только разработался – и перекур. Чазов – старший, командир, его слово последнее.
Чазов не пошел в цех, сел в тени у стеллажей на доски. Шурик лег на доски, вытянулся во весь рост. Отдыхать так отдыхать, чтобы с комфортом, закрыл глаза.
Он думал, как хорошо было бы съездить во Францию, а то и жениться на француженке. Вот тогда бы он утер нос Ярославцеву-насмешнику, мастеру.
– Вставай давай! Чего лежишь? – совсем рядом прошипел Чазов. – Тут вон начальство ходит.
– Ну и что? Пусть ходит.
Шурик все же поднялся. Он никак не мог понять, почему нельзя лежать. Какая разница – что сидеть, что лежать. Перекур. Кому какое дело? Нельзя звонить, нельзя лежать… Лагерь какой-то. Прошло 15 минут. Чазов все сидел.
– Пойдем работать? – не выдержал Шурик. – Если бы стропили, давно бы закончили, – на всякий случай добавил он.
Чазов ничего не ответил. Зина пошла на кран. Еще один час работы. Последний. Чазова мутило, в горле все пересохло, мучила жажда. Шурику все было нипочем, работал легко, играючи. Молодой. После работы, когда машина уехала, Шурик еще сделал гимнастику, размял не задействованные в работе мышцы и пошел в цех. В цехе он позвонил Витьке насчет баскетбола, напомнил, что завтра игра, потом нашел Капустина, предупредил, чтобы пока не включал ножницы, надо смотреть. В каптерке Шурик включил радио. Генка, токарь, ввалился. Невысокого роста, коротышка. Бойкий малый.
– Чего надо? – строго спросил Шурик.
– А тебе чего надо?
– От тебя мне ничего не надо, – спокойно ответил Шурик. – Что с тебя возьмешь.
– …Кроме анализа, – усмехнулся Генка.
– Это ты про себя говоришь? Ну ладно. Чего надо? Зачем пришел?
– Дай денег.
– Извини, ничем помочь не могу. Сам без денег. Ты дома так же врываешься, как ко мне?
– Так же.
– Ну тогда с тобой все ясно…
– Надо идти болты точить. Срочно.
Генка ушел. Был уже обед. Шурик с Комаровым пошли в столовую.
После обеда Шурик взял у Пашки ножовку по металлу распилить трубу, вытащить старый кабель, пропустить новый для насоса. Полотно было старое, беззубое, да и пилить было неудобно, труба была у самой стены. Шурик сломал полотно. Можно было отрезать трубу резаком. Надо было Топоркова просить. Человек нудный. Грубиян. Эти его глупые вопросы: зачем, почему? Не любил так Шурик. Он не для себя старался, для производства надо было. Топоркову было на все наплевать. Шурик кусал губы, нервничал.
Топорков сидел в курилке. Работы у него было мало, случалось, что и по полсмены сидел, скучал. Шурик хотел было по-хорошему:
– Володя, трубу надо отрезать.
– Иди режь! Что я тебе – не даю? – усмехнулся Топорков.
– Там ненадолго. Я ножовкой пилил. Полотно сломал. Надо резак.
– Бери. Знаешь, где стоит.
От такой наглости Шурик так сразу не нашелся, что ответить, угрожающе заводил ртом туда сюда.
– Володя, ты мне трубу отрежешь? – поинтересовался Шурик. – Что тебе, трудно сказать?
– Ты говоришь, что тебе резак надо. Бери.
– Мне нужен ты – с резаком. Трубу отрезать. Кабель протянуть для насоса. Понял?
– Нет, – притворялся Топорков, разыгрывал комедию.
– Ну что, мне идти к мастеру? Идешь? – последний раз спросил Шурик.
– Сейчас приду. Дебил несчастный. Идиот! Засранец! – громко ругался Топорков.
В туалет Шурик ходил не чаще других. Последнее время «по-большому» он все больше дома ходил.
Когда Топорков отрезал трубу, Шурик выговаривал:
