Валька тяжело вздохнула, словно и вправду сожалела, что мы не можем применить пытки к ее соседу. Потом на мгновение задумалась, и, с непонятно откуда взявшимся оптимизмом, заявила:
– Значит, будем умасливать его твоими пирогами. Расколется, как миленький! Только человек, находящийся не в здравом уме, не сможет разговориться после того, как твоих пирогов с малиной попробует. – И она мечтательно закатила глаза, давая понять, что за эти самые пироги она и сама любую тайну выдаст.
Спать сегодня решили лечь пораньше, и Валька убедила меня, что ложиться сегодня мы должны вместе, объясняя свой порыв тем, что делает этот благородный шаг, чтобы мне не было страшно. Подозреваю, что она сама боялась больше меня. Собственно, мне-то страшно как раз-таки и не было. Чего бояться? Что еще раз эта барышня явится с требованиями найти ее пропавшую туфлю? Так, вроде бы, она все уже высказала, чего повторяться-то? Ну, как бы то ни было, мы легли вместе на одной кровати. Валька долго возилась, будто курица-несушка на гнезде, пытаясь поудобнее устроиться. И только мое грозное шипение, что, если она не угомонится, я выгоню ее в другую комнату, заставило подругу притихнуть. Но и тогда она заснула не сразу. Посопев немного обиженно, принялась мне шептать:
– Полька, а тебя Егор понравился?
Отворачиваясь от нее к стенке, я пробурчала:
– Как может нравиться или не нравиться человек, которого и видел то всего пару минут. А красавчиков я никогда не любила. Редко, когда среди них нормальные попадаются, а не какие-нибудь павлины.
На несколько минут казалось, что мой ответ ее устроил, но уняться она никак не могла, и принялась теребить меня за ночную сорочку.
– Полька, а ты против не будешь, ну, если я… того… отношения с ним заведу?
Я тяжело вздохнула. От черта молитвой, а от подруги ничем.
– Отношения на «заводят», они не куры. Отношения должны сложиться.
Валька весело хихикнула.
– Не цепляйся к словам… Ты же поняла, о чем я…
Я только зубами скрипнула, уже сто раз пожалев, что не выпроводила подругу, а позволила остаться ночевать, да еще и в одной кровати. Но эмоции свои сдержала. Повернулась к ней лицом, и проговорила:
– Послушай, если у вас что-то сложится, то я буду только рада. Тебе и впрямь уже пора замуж. Но, тебе не кажется, что для этого нужно обоюдное желание обоих, и одного твоего будет явно недостаточно.
Валька опять хихикнула, и почти торжественно, проговорила:
– Ну вот и славненько… А ты сама знаешь, что мужики они зачастую своего счастья не понимают. Наша задача – им объяснить, где на самом деле их счастье!
Не выдержав ее серьезной физиономии, когда она произносила менторским тоном последнюю фразу, я расхохоталась. Видя, что я в веселом настроении, она села на кровати, подобрав под себя ноги, подоткнув подушку под спину, и с горящими глазами, начала делиться со мной своими планами по поводу процесса «объяснения мужикам, где спрятано их счастье». В общем, угомонились мы уже за полночь. Васька, поняв, что он здесь третий лишний, ушел в кухню, и улегся на свое излюбленное место у печи. Я слушала Валентину, а сама пыталась отогнать три назойливые, едва сформировавшиеся мысли, которые причиняли мне легкое беспокойство, словно жужжащие над ухом комары. Первое: дядя Слава явно что-то не договорил нам об этом доме. Второе: почему меня так взволновал взгляд Егора. Тему его «неземной» красоты можно было смело отбрасывать. На подобное я была не падка. И третье: что за девушка стоит рядом с моим дедом на фото, и почему меня это так беспокоит. Думаю, если я отвечу на все три вопроса, то найду решение загадки того, что я видела в детстве на чердаке старого дома. И еще… Все эти вопросы, я была почти в этом уверена, вернее, их ответы, связаны между собой. Только вот как?
Мои размышления прервала Валька. Обиженно надув губы, она проговорила:
– Да ты, подруга, меня совсем не слушаешь… А тебе бы стоило. Тоже на личном фронте не густо. А задуматься бы уже стоило. Если бы мы с тобой жили лет триста назад, нас бы уже считали перестарками и старыми девами. – Я, было, открыла рот, чтобы ей возразить, но она мне этого не позволила. Махнула пренебрежительно рукой, и с досадой проговорила: – Ой, я тебя умоляю… Твой жалкий опыт в далекой молодости можно в расчет не брать! Твой, как его, Петя, Ваня, Володя… – Начала она перечислять. Я хмуро ее подкорректировала:
– Анатолий, вообще-то…
Валька махнула рукой:
– Да, без разницы…! Главное, что результата этот проект не принес. Поэтому, ты должна слушать более опытного товарища…
Я хмыкнула:
– Это ты, что ли «более опытный товарищ»? То-то с твоим «опытом» ты поплыла от первой смазливой мордашки.
Валька обиженно захлопала на меня ресницами:
– И не только от мордашки… А фигура, а голос… – И она мечтательно закатила глаза.
Мне эти «курсы повышения квалификации» уже слегка поднадоели, да и предыдущая ночка была та еще. Поэтому я несколько суровей, чем это требовалось, опять натянула на себя одеяло и проговорила:
– Так, все… Спать… А то завтра никаких пирогов не будет и, соответственно, никаких поводов прийти к дяде Славе в усадьбу.
Это возымело действие на подругу, и она, с тяжелым вздохом, принялась укладываться, кутаясь в одеяло. Вскоре, я уже слышала ее сопение. А вот с меня сон слетел, словно и не бывало. И я принялась ворошить свою память, стараясь вспомнить, что за девица стоит на фото рядом с дедом. Ничего толкового вспомнить так и не смогла. И это совсем не удивительно. Я больше запомнила какие-то яркие моменты моего детства. Как мы с дедом ходили на рыбалку, и я умудрилась свалиться в воду, не сумев вытащить рыбу, помнила своих друзей по детским играм и озорству. Но никаких девушек, которые были бы рядом с дедом Иваном в ту пору, хоть убей, вспомнить не могла. Оставалась одна надежда – на дядю Славу. С этими мыслями я и заснула, и спала крепко до самого утра. Если привидение этой ночью и приходило, то никто кроме Васьки его не встречал. А кошки, увы, говорить не умели.
На следующий день, ближе к обеду мы с Валькой отправились опять к старой усадьбе. Пока я с утра занималась пирогами, подруга успела сбегать домой и переодеться, обосновав свой поступок тем, что «не может же она в одном и том же платье перед человеком два дня показываться». Я только хмыкнула, слушая ее объяснения по этому поводу. Вот будет «весело», ели Егора уже не окажется в усадьбе. Но подруге о возможности такого исхода событий я предпочла не говорить. Нельзя подрубать крылья птице на взлете. То, что Валька всерьез решила заняться этим «Аркадьевичем», меня ничуть не удивляло. План по захвату неприступной (а может, и приступной) крепости был в ее уме уже разработан, боевые действия продуманы. Осталось только все это воплотить на практике. Мне почему-то казалось, что Егора таким «кавалерийским наскоком» не взять. Но это так, просто мои предположения, у которых не было никаких особых оснований. И вообще, мне было сейчас не до подобных глупостей. Хотя, подозреваю, моя подруга это так бы не назвала. К таким вещам Валька относилась избыточно серьезно. Наверное, именно поэтому, на моей памяти, как минимум раз в год ей приходилось зализывать раны и склеивать обратно разбитое сердце.
На подходе к усадьбе, она вдруг выхватила у меня из рук корзинку с пирогами, и, состроив уморительно-жалобную рожицу, попросила:
– Можно я Егору скажу, что это я пироги пекла?
Я усмехнулась.
– Да ради Бога! Только надолго твоей «маскировки» не хватит. Дядя Слава все равно знает, кто пек. А ну как проболтается? Получится не очень удобно. Не находишь?
Валька, обрадованная моим согласием, затрещала:
– А я и с дядей Славой поговорю. Ему-то до этого и дела не должно быть, кто, да как эти самые пироги пек. Главное, что он их будет есть.
Я опять усмехнулась.
– Ну, ну… А с чего ты взяла, что Егор еще там, а не уехал обратно в город? Что ему тут делать, в нашей-то глуши? – Капнула я все-таки немного дегтя в ее бочку меда.
Валька сначала испуганно охнула, остановившись, а потом, подняв очи к небу, и приложив свободную руку к груди, трагическим голосом проговорила:
– Не дай Бог… – Тут же поменяла выражение лица на озорное, и произнесла. – Не-е-е-т… Сердце-вещун, его не обманешь. Там он…
От всей этой ее пантомимы я чуть не расхохоталась. Но вовремя себя сдержала. Валька ведь и обидеться может.
То, что ворота усадьбы были распахнуты настежь, мы увидели издалека, и стоявшую «волгу» посреди двора тоже. Валентина победно улыбнулась. Глаза ее сияли, всем своим видом она словно хотела сказать: «Ну вот! Я же говорила!! Тут он, сердешный…» Забежала вперед меня, и стала передо мной крутиться.
– Ну, как я?
Я осмотрела подругу критическим взглядом с ног до головы, и серьезно проговорила:
– Красавица!!! У него нет шансов!
Валюха радостно засмеялась, и стала кружиться на месте, чуть не выронив корзинку с пирогами из рук.
Мы бодро зашагали вперед, к открытым воротам. А в усадьбе, похоже, кипела работа. Какие-то мужики, в количестве никак не меньше дюжины, таскали стройматериалы, бегая по залитому солнцем двору, словно мураши. Всей этой кучей народа руководил Егор. В строительной спецовке, с закатанными рукавами рубашки, разгоряченный работой он был особенно хорош. Валька встала столбом, залюбовавшись парнем. А я только усмехнулась.
– Чего встала, Джульетта? Твой Ромео хоть тебя и не ждет, но думаю, встрече обрадуется. Вперед! – И я тихонько подтолкнула ее в спину.
Валентина мелкими шажками засеменила вперед, напялив сияющую улыбку на лицо. А я заметила, что она и вправду была красавицей, и что они с Егором будут прекрасной парой. Но тут же себя отдернула. О том ли мне сейчас заботиться надо было. У меня были серьезные вопросы, на которые я хотела получить вразумительные ответы. Вот этим и стоило сейчас озаботиться. В конце концов, мы пришли навестить дядю Славу, вот мне его поискать и стоило. Но Валька, словно бригантина под всеми парусами уже летела к Егору так, что я еле за ней поспевала. Он заметил нас, и, что-то крикнув одному из рабочих, пошел с улыбкой нам навстречу. Не доходя до нас пары метров, остановился и, своим глубоким красивым голосом, произнес:
– Рад вас видеть снова. Как поживаете? – И одарил нас лучистым взглядом своих карих глаз, в которых плясали озорные искорки.
Да… Валюху понять было можно. Я почувствовала себя Элизой Дулитл[2 - Элиза Дулитл – героиня пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион»], которая в смущении стояла перед доктором Хиггинсом[3 - Доктор Генри Хигинс – герой пьесы Бернарда Шоу, который взялся из уличной торговки цветами сделать настоящую леди.]. Даже в рабочей форме он выглядел принцем, со всеми прилагающимися к этой должности безукоризненными манерами. Чтобы как-то это чувство сгладить, я вежливо поздоровалась. А Валька сразу кинулась в бой.
– Здравствуйте, Егор… А мы вот к дяде Славе, проведать, и пирогов принесли, с малиной. – Принялась щебетать она, протягивая ему для наглядности корзинку с пирогами. – Вы же, наверняка, знаете, что он вдовец. Живет один бобылем. Ему и пироги испечь некому. А ведь мы, можно сказать с Полиной на его коленях выросли. Кому, как не нам, позаботиться об одиноком старике. – И она, прямо на глазах, из жгучей красотки Кармен моментально перевоплотилась в мать Терезу, скромно опустив очи долу. И тут же, практически, без перехода, с загадочной улыбкой Джоконды, промурлыкала. – Угощайтесь пирожком. Он с малиной…
Я просто уже не успевала следить за сменой ее образов. Судя по несколько растерянному взгляду Егора, он тоже слегка опешил от такого натиска мимики и улыбок. Повисла неловкая пауза. И чтобы как-то ее нарушить, я, не заморачиваясь светским политесом, просто спросила:
– А дядя Слава где?
Егор ухватился за мой вопрос, как утопающий хватается за соломинку. Несколько суетливо (что совсем не идет принцу), он заговорил:
– А Петрович сейчас у себя, чай собирался приготовить и меня на чай звал… Пойдемте, я вас провожу.
Валька слегка нахмурилась из-за нарушенного сценария, но тут же взяла себя в руки и пропела:
– Вот и славно. Как раз пирожки вам будут кстати… – И нисколько не церемонясь подхватила Егора под руку и начала опять разливаться соловьем:
– Ах, как здесь у вас все налажено! Неужели вы сами тут работаете? Наверное, у вас и другие дела есть? А вы тут, с этой стройкой… – И она, с видом светской львицы, сморщив носик, повела неопределенно в сторону рукой, наверное, этим жестом желая проиллюстрировать свою мысль, о том, что принцам и принцессам не пристало самим заниматься «грязной» работой. Не дожидаясь ответа от Егора, она продолжила засыпать его вопросами. – А кем вы работаете? Ой, только не говорите, что вы строитель! – Она изобразила легкий испуг, граничащий с паникой. – Никогда в это не поверю…
Егор, уже оправившись от волны Валькиного натиска, со снисходительной усмешкой все же сумел вставить:
– Я инженер-механик…
От неожиданности, я бы даже сказала, от легкого разочарования, Валька слегка даже притормозила. На ее лице была так явно видна растерянность, что Егор, не выдержав, звонко рассмеялся.
– Что, не оправдал ваших надежд?
Валентина все еще продолжала хлопать ресницами, а он, взяв ее за руку, повел, как козу на веревочке, приговаривая при этом:
– Пойдемте, пойдемте… Надеюсь, не смотря на свою профессию, я могу претендовать хотя бы на один пирожок.
Валюхина стратегия сыпалась прямо на глазах. Но не тот полководец, что сбежит с поле боя, если что-то пойдет не по его плану. А тот, который сумеет перегруппироваться и вновь рвануть в атаку. Вот подруга, быстро перегруппировавшись, и рванула.
– Ой, Егор…. Какая у вас прекрасная специальность. А главное, всегда востребованная. Людям всегда нужно что-то ремонтировать… – Но, в области инженерной механики Валька была не сильна, и, понимая это, перешла на другую тему. – А вы здесь потом собираетесь жить, или опять в город уедите?
Егор с легкой, несколько снисходительной улыбкой посмотрел на подругу, и коротко ответил:
– Я пока не решил…
Похоже, «боекомплект» у Валюхи подходил к концу, и она нерешительно проговорила:
– Конечно… Что вам в нашей глуши делать. Так, на лето отдохнуть от города только если приехать.
А меня его снисходительность почти взбесила. Мне было жалко Валюху до слез, с ее восторженными мечтами и не сбыточными надеждами. Все ее жалкие попытки во что бы то ни стало ему понравиться, все ее «стратегии» и «тактики» заодно, он раскусил на раз. И теперь, просто подыгрывал ей, наслаждаясь этой игрой, как кот наслаждается забавой с мышью. И чувствовалось, что в этой игре он был мастером, и Валентине здесь точно ничего не «светит».
Тем временем, мы подошли к дворницкой. Открыв дверь, Егор громко провозгласил:
– Петрович! Гляди, каких гостей я тебе привел, да еще с пирогами.
Дядя Слава, хлопотавший возле стола, накрывая его к чаю, радостно потер руки:
– О, девчонки!!! Заходите, заходите… – Увидев корзинку, уже перекочевавшую из рук подруги в руки Егора, восторженно проговорил: – Неужто, Полинка, ты свои знаменитые пироги испекла с малиной для старика? Как же, как же, помню… ты когда стряпать начинала, а ведь еще совсем девчонкой малолетней была, так Иван, дед твой, царствие ему небесной, – он набожно подвел глаза кверху, – всю улицу угощал. Рецепт-то бабки твоей, покойницы. Знаменитый рецепт…
Я, вздохнув, посмотрела на подругу. Вот и последняя «наживка на принца» приказала долго жить. Валюха закусила губу, чтобы не разреветься, и с тяжелым вздохом, больше напоминавшем стон, уселась на топчан. Вид имела по пословице «сгорел сарай – гори и хата». Егор оглядел скромный стол, и озадачено проговорил:
– Вот только кружек у нас маловато. Я сейчас… – И развернувшись выскочил из комнатки.
А я решила, что более подходящего момента, чтобы задать дяде Славе свои вопросы без посторонних ушей у меня не будет. Достала спрятанное в карман платья старое фото, и, протянув ему, спросила:
– Дядя Слава, а ты случайно не знаешь, кто это на фотографии рядом с моим дедом стоит?
Старик, вытерев руки о свою старенькую тужурку, взял фотографию заскорузлыми от работы пальцами, и, прищурившись, стал ее то отодвигать то подальше от себя, то приближая ее чуть ли не к самому носу. Потом, вздохнув тяжело, покаянно проговорил:
– Нет, девки, без очков не разглядеть. Валентина, глянь там, рядом с топчаном ящик с газетами. Может там мои очки?
Мы с Валькой кинулись на поиски. Наконец, под ящиком, служившим, видимо, хозяину каморки тумбочкой, мы их обнаружили. Я протянула очки дяде Славе, и чуть ли не пританцовывая от возбужденного нетерпения, встала у него за спиной. Валька пристроилась со мной рядом, и мы стали вместе сопеть ему над ухом. Дядя Слава неторопливо напялил очки на нос, и стал внимательно смотреть на фотографию. Потом пожевал губами, помычал невнятно в раздумьях, и, наконец, радостно провозгласил:
– Так это ж никак Любка! Любка Соболева! Дочка нашего директора зверосовхоза!
Я разочаровано выдохнула. Это имя мне ни о чем не говорило. Когда я стала приезжать к деду на каникулы, никакого зверосовхоза тут уже и в помине не было. Я была несколько раздосадована на себя. С чего я решила, что дядя Слава, увидев эту девушку на фотографии откроет мне все тайны земные?! Видимо, из-за этой своей досады, а может быть из-за внимания, с которым мы все вместе смотрели на фотографию, мы не услышали, как в комнате появился Егор. Он подошел совсем неслышно, и я вздрогнула, когда услышала из-за спины его, почему-то сразу охрипший голос:
– Откуда у вас это фото?
Мы все втроем резко обернулись. Лицо у парня сделалось суровым, и та затаенная боль, которую я заметила в первый день нашего знакомства в его глазах, вдруг выплеснулась наружу. И у меня вдруг, не то от бабской какой-то жалости, не то от испуга, сжалось сердце. Он протянул руку и взял из внезапно задрожавших пальцев дяди Славы, фотографию. Мы молчали, как пришибленные. А он, стал внимательно рассматривать старую пожелтевшую от времени фотографию. Первой от ступора очнулась Валентина.
– А ты знаешь, что это за девушка рядом с дедом Иваном?
Егор, помолчав еще несколько секунд, будто раздумывая, отвечать или нет на заданный подругой вопрос, тихо проговорил:
– Это моя мама…
Сказать, что мы удивились, это значит, ничего не сказать. Мы просто впали в столбняк. Первой в себя пришла Валюха. Но, все, что ей удалось сказать на выдохе, это было протяжное «иди ты!». Дядя Слава в отличие от нас сохранил полное спокойствие. Задумчиво покивал головой, и проговорил тихо:
– Да, да… Помнится еще ее отец замуж выдал против воли за какого-то деятеля… Тогда таких было много, только не каждому наверх удавалось пробиться.
Егор, нахмурившись, посмотрел на старика, и под его взглядом, дядя Слава, кажется даже ростом стал ниже. Понятное дело, кому понравится, когда его родителей так вот обсуждают посторонние люди.
Валька вдруг обрела дар речи, и с интонацией Мюллера, обращающегося к Штирлицу, прищурив один глаз, спросила:
– А почему твоя мама стоит на фото рядом с нашим дедом Иваном?
Егор с недоумением посмотрел на Валентину, и ответил растерянно:
– Я не знаю… И этого… вашего деда Ивана я тоже не знаю. Мама никогда не рассказывала о нем. А кто он?
Валька быстро глянула на меня, словно спрашивая позволения рассказать «кто такой дед Иван». А я, по-прежнему, стояла столбом, и мысли в моей голове крутились, словно зимняя поземка в феврале. Не дождавшись от меня ничего вразумительного, она тяжело и скорбно вздохнула, и ответила:
– Это дед Полинки. Он три дня тому назад умер… Царствие ему небесное… – И подруга подвела глаза кверху, словно старалась увидеть это самое «Царствие». А дядя Слава тихонько закрестился мелким крестиком, чуть отвернувшись в сторону, надо полагать, чтобы никто не заметил.
Егор посмотрел на меня, будто ожидая каких-либо объяснений на эту тему. Я пожала плечами, на его взгляд, и спросила сама:
