Борис Александрович Алмазов "Если смерть умрёт"

С годами такое же облегчение он заметил, при расставаниях, и в жене, и в детях. Постепенно все стали жить своей жизнью, он – на службе, дети – на учебе. По телефону с друзьями могли болтать часами, а между собой – грызлись. После третьей фразы начинались упреки, обвинения и всегда разговоры кончались скандалом. Всегда.

Кто или что в этом виновато? Может, если бы жил он дома с семьей, по – человечески, не лезла бы в голову всякая чепуха…. А может чепуха – то эта, идеи всякие завиральные, стихи, самое лучшее в жизни и есть? Может, это и есть главное, для чего рождается человек?

Когда то пытался рассказать об этом жене, но понял что ей это совершенно не интересно, и вообще все, что связано с ним, что его тревожит, что занимает его разум – ей неинтересно. Ей интересна карьера, продвижение по службе – там она реализовывалась, туда летела, как на праздник или на битву. А дома, под шум стиральной машины, делала питательные маски, красила ногти. И тупо смотрела на экран телевизора, всем видом показывая, что ее можно убить, но нельзя переделать. Однажды, он прожил дома целых три недели, за которые они не сказали друг другу ни слова. А что говорить? У нее – свое. У него – свое…

– Зачем ты так много работаешь? – спросил он как-то ее, видя и морщины у глаз, и предательские складки на шее, и раздавшуюся талию и обвисающую кожу от локтей к плечам, на когда пленительно грациозных руках

– Я зарабатываю деньги!

– Вообще то мы не бедствуем. Посмотри, как другие живут, едва концы с концами сводят.

– А я хочу как другие! Я не другие! Я хочу денег! И не стесняюсь этого! Хочу много! – он понял, что далее будет истерика, ибо, однажды, она сказала сидя в гостях: – Вот на старости лет заставил меня работать, как лошадь!

Никого он не заставлял. В отличие от других офицеров, служа в Питере, он – юрист – прирабатывал, консультировал и получал неплохо. Но жена постоянно вздыхала: – Откуда у людей деньги?! И с восторгом и нескрываемой завистью, рассказывала, что ее коллега купила «Лексус», потому что муж берет взятки – умеет жить.

Двадцать лет назад, он бы стал кричать, что за его спиной по крайне мере восемь поколений офицеров, что он никогда и ни за что не будет брать взятки. На что ему было бы отвечено: «А тебе никто взятку и не даст!» И, конечно же, это правда! Жена всегда права. Потому, наверное, когда он брился, то из зеркала на него смотрел поседевший человек, с собачьей тоскою в глазах.

И такую же тоску он читал в глазах многих однополчан, не дубовых служак, живущих от зарплаты до стакана, а, совсем еще недавно, веселых, остроумных и деловитых лейтенантов. Поэтому, когда его товарищ по институту, благодаря удачной женитьбе, (причем по горячей любви, во всяком случае, с его стороны), выскочивший в большие чины, сказал ему: «Странное дело, совсем домой идти не хочется. Нет там мне места…» – Он его понял. И на вопрос друга: – Поедешь в горячую точку? Ответил сразу:

– Конечно. По мне плакать некому.

Хотя душе никак не соглашалась!

– Ну, почему же так?! Не пьяница, не урод…, а жизнь не вышла… – прошептал майор, ворочаясь на скрипучем деревянном топчане, какая то важная, как ему казалась, мысль, так и не сложилась в его сознании, хотя там – на крылечке он был к ней близок, да вот что-то не додумалось.

– Не доформулировал… – прошептал он, засыпая.

5.

– Там это, – сказал Константин Иваныч, сливая майору умыться, – козел, какой-то нерусский приперся. Двоя… Не из ООН, не то из ОБСЕ. Начальство требуют. А вы по званию нонеча – старший. Полковник – то еще не приехал. Вам, стало быть, отдуваться за него теперича!

– Вот не было печали! Что ж ты меня не разбудил!

– Пообождет. Небось, не пожар. А чего ж вам, не спавши, не умывши, то исть,… Ни чо, пущай пообождет. Чай, не у себя дома! Незваный гость, как в жопе гвоздь! К примеру,…

– Сам ты гвоздь, Константин Иваныч!

– Абизательна!

Представитель миссии ОБСЭ оказался крепким подтянутым и спортивным господином лет пятидесяти. Он прекрасно говорил по русски, широко улыбался, крепко пожал майору руку. Майор не мог объяснить, что именно заставило его насторожиться, но в санитарном враче Майкле Вулфовице – так отрекомендовался гость, ему почудилась какая то скрытая и очень серьезная угроза. Майор, как-то размышляя об этом интуитивном, понятным пограничникам, таможенникам, милиционерам предчувствии врага, назвал его про себя «легавая стойка». Так охотничий пес не то чует, не то слышит дичь, и сразу в стойку , и дальше, как по ниточке, к цели… И ветер то в другую сторону, и слышать ему нечего, а инстинкт показывает – куда нацеливаться носом…

Вот и майор ссутулился, сделался, словно бы, старше, переспрашивал, путался в ответах, мямлил… И у американца возникло убеждение, будто майор староват, глуховат, и что, совершенно очевидно, глуповат.

– Вероятно, в такую дыру ехать нет охотников, – сказал Вулфовиц, по-английски, своему крепкому и бодрому помощнику, который за все время встречи не проронил ни одного слова, а только, прищурившись, рассматривал майора, как некое экзотическое и занятное насекомое.

– Ошибаешься, – подумал майор, – как раз охотников служить достаточно.

Он рылся в ящиках стола, ронял бумаги, сославшись на незнание английского, попросил перевести все документы, какие предъявил американец. Начал орать и даже топать ногами на Константина Иваныча, который, по каким то одному ему ведомым приметам, разгадал майора и прекрасно ему подыграл.

– Принеси кофе! Две чашки! Для гостей!

– А где я возьму?! У нас тут, отродясь, кофею нету.

– Добудь! Перед гостями неудобно!…

– Да чо я рожу его, что ли! На камбузе только кильки в томате. Принесть?

– Ну, что ты!… Извините… У нас тут во всем недостача… пардон. Знаете, наша страна в настоящий момент переживает экономические трудности…

– Не беспокойтесь. Нам ничего не нужно… Мы ведь, реально, для того здесь, чтобы вам помочь. Переход к демократии очень не прост, мы понимаем. Мы вам готовы даже предоставить гуманитарную помощь, у нас есть несколько ящиков гуманитарной помощи, там есть кофе….

– Спасибо! Большое человеческое спасибо. Ну, и мы со своей стороны! Так сказать, дружба, мир! Но…Вы знаете,… Здесь вам оставаться небезопасно. Давайте договоримся так. Вы возвращаетесь в Сочи, отдыхаете, загораете, а я, в свою очередь, связываюсь с грузинской и абхазкой стороной и обеспечиваю вам всевозможную безопасность. Разумеется, по силе возможности, хотя бы в известных допустимых пределах. Как говориться: что можем – поможем! Хотя бы – проход. И сразу даю вам знать. Моментально. Мы же понимаем – это в наших общих интересах!

– Вы понимаете, время не ждет! По нашим сведениям в Сухуми существует угроза возникновения эпидемии. Нам необходимо срочно …

– Конечно, срочно! Мы понимаем. И все силы приложим! Очень понимаем! Моментально.

Айн момент! Это же наша общая задача, как говориться, в рамках сотрудничества и совместной борьбы с терроризмом. Как союзникам!

Американец еле сдерживался, но придурковатый, честный служака – майор, эдакий Максим Максимыч, ахал, охал, сокрушался, а разрешения на проход не давал. Неизвестно, чем бы кончился этот дичайший, слепого с глухим, разговор, если бы рядом с расположением части не ударил пулемет и часовой на вышке не завопил истошно: – Тревога! Застава в ружье!

– Видите, что тут твориться! – ахнул майор, хватаясь за автомат: – уезжайте вы, поскорее, ради Бога! Я вам в скорости дам знать! Дам знать! Айн момент!

Американцы, стараясь сохранять достоинство, журавлями зашагали к машине. Их чуть не сбивали с ног, бестолково бегавшие по двору, солдаты. Представители ОБСЕ, возмущенно рокотали меж собой, а семенивший рядом с ними, переходивший на угодливую старческую прискочку, майор, чутко ловил каждое слово, стараясь в этом в этом рокоте не пропустить ответ на главный вопрос, лучше всего сформулированный Константином Иванычем: «Чего ради для, они сюды приперлися?»

Проводив американцев, и с удовлетворением отметив, что суматоха с их отъездом сразу прекратилась, майор пошел в штаб, поблагодарить дежурного офицера.

Белозубый старлей, потрошил картонные ящики с гуманитарной помощью, деловито вынимая оттуда кофе и сгущенку.

– Вам спасибо! – засмеялся он, – Константин Иванычу – отдельное мерси! Прибежал, кричит: врубайте тревогу, а то америкосов никак не пропереть… – Чего они в Сухуми то рвутся?

– Кабы знать. Проход, говорят, им нужен.

– Будет им проход… Обустроим… Задний… Как только – так сразу!

– Надо их досье пробить….

– Десять баксов, – сказал старлей, вынимая папку из старого, даже не сейфа, а, пожалуй, еще из довоенного, несгораемого шкафа, – Еще утром ориентировка пришла, передать не успел.

– Стало быть, с вас, коллега, десять баксов! – сказал майор, принимая папку, – в другой раз поспевайте, пожалуйста. Во избежание несоответствия должности. Уделите кофею, на бедность!

– Десять баксов, – повторил, машинально, погрустневший старлей, придвигая майору несколько банок.

– С вас – сказал майор, – и статья за мародерство.

– Это подарок! – не сморгнул старлей, – Запад нам поможет!

– Уже помогает… ноги протянуть!

– Абизательна. – сказал, возникший неизвестно откуда, Константин Иванович, запихивая банки за пазуху.

– Расходную ведомость на патроны принес?… – сказал ему старлей.

– Ща! Дайте хучь кофею испробовать. Прямо бюрократизьма, какая … И патронов то пожгли всего ничего, а тут «ведомость, ведомость»!…

Солдаты, скинув каски, расползались по палаткам. Константин Иваныч принес самовар и

сетуя, что трубы нет – без трубы, какая тяга, начал его раздувать сапогом.

Майор принялся читать ориентировку.

«Полковник Майкл Вулфовиц. Родители эмигрировали в Америку из Риги, в 1938 году. По профессии микробиолог, предположительно, работал в секретных военных лабораториях по созданию биологического оружия. Защитил диссертацию по эпидемиологии. Воевал во Вьетнаме»…

– Вот она ручка – то не профессорская! – припомнил майор рукопожатие американца, – вояка он и в бане – вояка! Черта, как ангелом не наряжай, а рога торчат!

«Допрашивался независимой комиссией конгресса США, в связи с расследованием по нарушению Женевской конвенции о запрещении применения биологического и иных видов оружия массового поражения. Лично его вина не доказана, но из армии уволился»…

– Как же!– сказал майор. – «Уволился»! Погоны снял…

«Работал в Африке по обнаружению источников возникновения СПИДа. Защитил докторскую диссертацию по эпизоотии. Крупный специалист в области исследования инфекций передающихся от животных к человеку.

В поездках от миссии ОБСЕ его обычно сопровождает секретарь и одновременно телохранитель майор Руди Керцман, штатный агент ФБР».

– Ну, это понятно, – сказал майор, убирая документы, – «Не стая воронов слеталась». Чего же это их в Сухуми – то тянет? Здесь то они, какую заразу ищут?

***

– Константин Иваныч, – с наслаждением попивая кофе с галетами, спросил майор контрактника вечером, – Ты давно тут?

– Служу третий месяц, а живу то всю жизнь, тут недалеко под Адлером. А когда тут заваруха началась, от Всекубанского казачьего общества хлеб в Сухуми возил. Там же такая голодуха образовалась. Абхазцы то ничего – держались, у всех в селах – родня, подкидывали еды. Скудно, но все же, а русские бедовали – мама не горюй!

– С кем бы из Сухуми переговорить?… Нет знакомых?

– В смысле?

– В смысле, что ж это америкосы так в Сухуми рвутся? Не снежного же человека ловить, как тот придурок, как его … Бабченко.

– Чего лиса в курятник рвется?! Не на яйцах же сидеть!…

– Вот именно. Совершенно – исключительно – замечательно – буквально – так сказать – не на яйцах!

– А по вашей линии, что никаких связей нет?

– По какой – такой моей линии?

– Ну, как же…

– Я, дорогой мой, юрист. Военный юрист. А не то, что ты подумал. И сюда пропал, потому что, все повалилось. И еще Бога благодарить должен: – хоть какие-то деньги обещают заплатить…

– Та вот и то ж! А чи заплатят, чи – ни, баба надвое сказала…

– Заплатят, куда денутся. Законы еще никто не отменял.

– Дык никто, никогда и не исполнял!

– Не ной!

– Ну, дай – то, Боже.

– Слушай, Константин Иванович, раздобыл бы ты мне какой – нибудь путеводитель по Абхазии, и вот по Сухуми, что ли…

– Это можно. Тут в селе, навроде, библиотека есть. Только до села по горам то пыхтеть и кувыркаться! На той стороне – близко, дак ведь теперь оно это – заграница. Да на что оно вам? Тут же, акромя мандаринов да инжира ничего нет, и не було, отродясь! Ну, виноград еще! Так ведь это оно когда было! А сейчас и глядеть то не на что – пожгли все.

– Не скажи. Раз сюда такие важные птицы припожаловали, из самой Юнайтет Стейтс – должен быть у них и еще какой-то интерес. Ну, не за мандаринами они же едут? Танджеринз у них и дома есть.

– Чего?

– Мандарины, «Кистинтин», мандарины… Ин инглиш.

6.

Следующий день принес следующий кошмар. Наконец – то руководство разрешило проход местных жителей с абхазской стороны в Россию. Когда майор по громкоговорителю объявил об этом толпе с мандаринами, сгрудившейся на переходе, поднялся страшный крик. Одни кричали майору слова благодарности, приписывая это разрешению его усилиям, что, отчасти, было правдой. Другие проклинали за задержку, за то, что много фруктов погнило, третьи, с обреченностью овечьей отары, молча ломились, через наскоро оборудованные проходы, чуть не сметая пограничников. В середине дня наметилась короткая передышка, и майор, благодаря заботам дяди Кости, успел перехватить миску горячей каши. Но вечером толпа повалила обратно из России на абхазскую сторону. Сосчитать сколько пришло на русский берег, и сколько вернулось назад, можно было, весьма, приблизительно.

Вечером, когда проход по мосту закрыли, Константин Иваныч привел к майору «свово кума», как назвал он абхазца средних лет, худого и бородатого.

Майор не стал расспрашивать гостя ни о его роли в конфликте, ни о его нынешней должности. По тому, как держался этот молчаливый человек, с лицом язвенника, мучимого болезнью, по тому, как в нескольких фразах выяснилось, что он абсолютно точно осведомлен обо всем, что делается не только на границе и на пункте перехода, но и в Москве, и в Тбилиси, майор заключил: «кум» весьма не прост, и в уж во всяком случае, для местных – авторитет.

Гость внимательно слушал майора, понимая все с полуслова.

– Завтра, – сказал он, – бардака на переходе не будет. Наши станут с абхазской стороны. Нам тоже неконтролируемый переход неизвестно кого – не нужен.

– Кто он? – спросил майор Константина Иваныча, когда гость ушел, словно слился с непроглядной темной ночью.

– До войны – врач. Детский. Хороший врач. Вся семья у него погибла. Жена и две девочки. В доме сгорели. Хороший человек. Надежный. Сказал – сделает.

На утро майор в этом убедился. Истерики и давки на мосту больше не было. В людском потоке с абхазской стороны выдерживались строгие интервалы, у всех необходимые документы – в порядке. Чувствовалось, что они уже прошли контроль там, на абхазской стороне.

К ночи, из темноты, бесшумно, возник вчерашний гость. Майор усадил его пить чай.

Бочуа, так значилось в российском паспорте гостя, внимательно слушал майора, задал несколько точных вопросов, а когда майор спросил: как он, Бочуа, думает, что может интересовать американского военного доктора биологии, из ОБСЕ, тот сразу ответил:

– Сухумский обезьяний питомник.

– С какой стати?

– Видишь ли… -, вежливо испросив разрешения перейти на «ты», сказал Бочуа, – там велась серьезная научная работа. И делались большие открытия. Работали над вакцинами против оспы, гепатита, и всяких других болезней…Я этим интересовался, как врач. Например, одной обезьяне привили лейкемию. Обезьяна то ли сбежала из лаборатории, то ли специально была отпущена к своему прайду, роду или как он там называется. И через некоторое время все обезьяны этой популяции заболели лейкемией.