На что здесь следует обратить внимание в первую очередь? На то, что теория матриц задана контр-западным социокультурным самосознанием. Это самосознание и соответствующие ему теории имеют тем больше теоретических преимуществ, чем большее количество уникальных институциональных матриц (ИМ) обнаруживается. В этой версии институционализма можно говорить о западном мире как о том, который генерализирует свою конкретность. Но если число ИМ уменьшается и доходит до двух, то мы попадаем в ситуацию, при которой между этими матрицами устанавливается антиномическое отношение. Они уже представляют собой не две конкретности, а две стратегии социальной организации и самосознания. Причем антиномические стратегии. Но любая антиномия может быть преобразована в диалектическую схему.
Следовательно, Автор, переходя к теории двух матриц, переходит к потенциально диалектической схеме. Но, если мы имеем такую схему в потенциале, то задачей теоретика должно быть рассмотрение возможной диалектики как того, что задает изменение социокультурной реальности на стратегическом плане. Так мы снова приходим к необходимости рассматривать историю как движение от «закрытых» систем к «открытым» (подразумевая, что Х-матрица в целом соответствуют «закрытым» системам, а Y-матрица – «открытым»). Нам нет необходимости приговаривать какие-то общества к каким-то матрицам. Наоборот, можно и нужно смотреть на возможности интерпретации важных революций и реформ как переходов от Х-матрицы к Y-матрице. Пусть какие-то общества в течение долгого времени находятся в рамках Х-матриц. Это не означает, что когда-то они не могут переходить к Y-матрицам.
Важным пунктом здесь является интерпретация модерна. У Автора получается, что модерн (так как он сейчас находится в состоянии Y-матрицы) должен быть изначально приговорен к этой матрице. Но в этом нет логики. Точнее, логика этого перехода задается стремлением Автора приговорить незападные общества к Х-матрице. А из этого следует, что приговоренными к своим матрицам должны быть все общества. Но это нелогично. Пусть нашей задачей является освобождение от логики переноса на российскую почву Y-матрицы. Пусть мы при этом приговариваем Россию к этой матрице. Но при этом нет необходимости приговаривать Запад к изначальности Y-матрицы. Логически возможно считать одновременно и Россию приговоренной, и Запад не приговоренным. Если у него другая логика, то это возможно. Но Автор хочет, чтобы у него была та же самая логика. Именно это и является нелогичным. Нет необходимости приговаривать его таким образом и, следовательно, нет необходимости отказывать революции модерна в том, что она является переходом от Х-матрицы к Y-матрице.
Все сказанное показывает, что в логике приговоренности обществ к каким-то матрицам на тысячелетия нет достаточных оснований. Это задается только стремлением Автора сделать большую генерализацию и упростить рассуждения.
Важным является рассуждение Автора о названии ИМ.
«Поиски названия для институциональных матриц имеют свою историю. В первом издании книги 2000 г. Х-матрица называлась «восточной матрицей», поскольку она доминирует в большинстве государств, традиционно относимых к Востоку. Соответственно, Y-матрица называлась западной, так как она более выражена в странах западного мира.
Но уже первые отклики после публикации книги показали, что такое название матриц («восточные» и «западные») оказалась неудачным. Оно провоцировала восприятие модели институциональных матриц как кальки с известной смысловой культурологической оппозиции «Восток-Запад», поскольку имело место внешнее сходство наименований. Приходилось постоянно объяснять, что, в отличие от известной дихотомии «Запад-Восток», выработанной для первичной типологии мировой культуры и обозначения поляризованных наборов смысловых систем, социологические понятия Х и Y-матриц разработаны для разграничения альтернативных базовых институтов, регулирующих воспроизводство обществ независимо от действий носителей разных культурных традиций»[20 - Там же. С. 70.].
С одной стороны, такая логика понятна и приемлема. Но с другой стороны, в стремлении избавиться от оппозиции «Восток-Запад» можно увидеть стремление скрыть то, что изначальный смысл движения к теории матриц, к проговариванию России к Х-матрице лежит именно противопоставление Западу, его идеологической экспансии. Важно понимать, что здесь, в сердцевине противопоставления лежит именно контр-западная направленность. Причем эта направленность по своей логике является той же самой, которая была у контр-западников XIX века. И это относится не только к России, это относится ко всему консервативному лагерю европейской области. Противостояние «Западу» было по своему содержанию примерно таким же, каким оно является для Автора. Это противостояние либеральной стратегии в ее авангардных проявлениях. Те страны, которые сегодня относимы к западному миру (например, Германия, Испания и Италия) были достаточно консервативно настроены по отношению к авангардному либерализму. Их эволюция в XIX – ХХ веках (особенно европейский фашизм первой половины ХХ века) показывает, что они вполне сохраняли внутри себя контр-либеральные (а в этом смысле и контр-западные) тенденции. Последующее развитие этих стран поставило их в «западный лагерь».
Если иметь все это в виду, то оппозиция «Восток-Запад» указывает нам на исторический генезис контр-западных тенденций еще внутри самого «западного» мира. Россия в XIX веке находилась в рамках той же самой логики. Разделение российского самосознания на «западников» и «контр-западников» проходило в той же логике, что и в других странах. Воспроизводство той же самой оппозиции в современной России воспроизводит эту логику. Все это надо иметь в виду, чтобы адекватно анализировать современную ситуацию.
10. Многофакторность формирования и трансформации социальных систем. Институциональная инерция. Идеологическая заданность теоретика. Примитивизм «объективистского» подхода
Вот как Автор определяет содержательное различие между двумя типами ИМ.
«Для Х-матрицы (ранее называемой восточной) характерны следующие базовые институты:
– в экономической сфере – институты редистрибутивной экономики (термин К. Поланьи, 1953). Сущностью редистрибутивных экономик является обязательное опосредование центром движения ценностей и услуг, а также прав по их производству и использованию;
– в политической сфере – институты унитарного (унитарно-централизованного) политического устройства;
– в идеологической сфере – доминирование идеи коллективных, надличностных ценностей, приоритет Мы над Я, т. е. коммунитарная идеология.
Предполагается, что Х-матрица доминирует в России, большинстве стран Азии и Латинской Америки.
Y-матрица (западная в более ранней терминологии) образована следующими базовыми институтами:
– в экономической сфере – институты рыночной экономики;
– в политической сфере – федеративные начала государственного устройства, т. е. федеративное (федеративно-субсидиарное) политическое устройство;
– в идеологической сфере – доминирующая идея индивидуальных, личностных ценностей, приоритет Я над Мы, или индивидуалистская идеология, означающая примат личности, ее прав и свобод по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня, которые, соответственно, имеют субсидиарный, подчинительный по отношению к личности, характер.
Предварительные исследования позволили предположить, что Y-матрица доминирует в общественном устройстве большинства стран Европы, Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии»[21 - Там же. С. 71.].
«Иногда полагают, что эти законы чрезвычайно сложны, и простые описания с помощью дуальных оппозиций слишком примитивны. Возможно, да, а, возможно, и нет. Вспомним об эстетическом критерии, который также присутствует в науке. Может ли знание законов развития природы и общества быть красивым, и в чем эта красота? „Принцип красоты усматривается в математических формулировках законов природы, – писал один физик. – Обладая практически абсолютной точностью, они несут в себе строгую лаконичность и изящество. Откройте любой справочник по физике и убедитесь – основные законы записаны просто, нет длинных и сложных формул. В истории науки часто бывает так, что существенно различные теории, призванные описать новые явления, в одинаковой мере подтверждаются экспериментально. В таком случае более предпочтительными оказываются те концепции, которые являются наиболее простыми“. Неслучайно в свое время академик РАН Никита Николаевич Моисеев говорил, что „понимание приходит лишь через достаточно простые образы реальности“. Институциональные Х- и Y-матрицы, на мой взгляд, дают такой пример»[22 - Там же. С. 73.].
Проанализируем сказанное.
Я предлагаю другой способ зрения на логику идеально-типических конструкций такого уровня, которому принадлежат представления об ИМ.
Надо обратить внимание на то, что антиномические идеальные типы получаются тогда, когда теоретическое движение происходит в логике выделения каких-то фундаментальных способов организации реальности. Идя таким путем в отношении социокультурной реальности, мы получаем ИМ как фундаментальные способы организации. Я уже говорил, что сама логика получения антиномических конструкций подталкивает к построению диалектических схем. Хотя здесь все дело в том, насколько теоретик принимает на себя вызов какой-то стороны антиномии, насколько он считает эту сторону негативной по своей сути. Можно считать, что один из полюсов является чистым небытием, тогда другой полюс станет чистым бытием. В современной российской ситуации есть и такие позиции. Но в более сбалансированном виде будет происходить построение какой-то диалектики.
Автор предоставляет нам свой вариант диалектического сочетания ИМ как базовых принципов. Это демонстрирует разделение институциональной структуры общества на доминантные и комплементарные ИМ. Какая-то матрица становится определяющей, а какая-то дополняющей.
Если мы говорим о базовых принципах организации социальной реальности, то такой ход вполне возможен. Точнее сказать, представление о доминантности-комплементарности может быть одной из диалектических схем. Но она не является единственной схемой, которую можно помыслить. Здесь важно понимать, что существенным образом на представление о реальности и участии в ней каких-то принципов влияют факторы, задающие движение к каким-то идеально-типическим схемам.
Например, Автор задает ИМ как систему базовых институтов, которая определяется содержанием материально-технологической среды в период генезиса общества. Таким способом, общество оказывается адекватным неким изначальным параметрам контекста своего существования. Возникают вопросы: а почему указывается только один параметр? Разве нельзя себе представить, что в своем развитии общество испытывает на себе факторы, которые направляют как в сторону одной ИМ, так и в сторону другой? Само представление о развитии уже несет в себе потенциал освобождения общества от его изначального контекста. Логично представлять, что, развиваясь, общество настолько овладеет силами природы, что станет независимым от своего изначального контекста. С другой стороны, логично иметь в виду, что раз установившись, какая-то система представлений о мире (которая должна формироваться под действием генетического контекста) превращается в фундаментальный фактор, удерживающий общество в традиционных рамках и препятствующий его существенной трансформации. В этом случае можно говорить, что установившаяся идеология данного общества является отдельным и существенным фактором его консервации в отношении ИМ.
Если мы будем иметь в виду и фактор деятельностного развития и фактор консервационной идеологии, то тогда, анализируя какое-то общество на предмет доминирования в нем какой-то ИМ, мы должны будем иметь в виду именно противостояние различных факторов, действующих здесь и сейчас, а не только факторов, которые действовали когда-то. Если мы будем считать, что в состоянии какого-то общества «здесь и сейчас» в противоборствующем состоянии находятся факторы консервативной идеологии и логики развития, то именно эти факторы надо будет рассматривать, а не абстрактный фактор генетического природно-деятельностного контекста. Чем более развитым станет общество, тем меньшее будет значение этого контекста в его логике, относящейся к ИМ. В отношении современной России это будет означать, что более существенными факторами, чем генетический природный контекст, играют факторы идеологического характера и факторы, связанные с логикой внутреннего системного построения.
Можно считать, что в процессе формирования общества создаётся организационно-идеологический комплекс, который становится базовой и инерционной составляющей. Эволюция общества в этом случае идет в направлении, которое предоставляет этот инерционный комплекс. Допустим, что таким комплексом является Х-матрица. Тогда, анализируя движение общества по траектории развития, можно будет всегда видеть, как те силы в обществе, которые хотят перемен и изменения типа общества, будут бороться с консервативными силами. По большому счету такова логика всех обществ, в той мере, в какой представимо их развитие. Какие-то общества преодолевают свою инерцию и выходят на уровень институциональной революции, то есть на уровень перехода от Х-матрицы к Y-матрице. Так может создаваться область, где доминирует Y-матрица. При глобальном распространении логики этой области может происходить та или иная модернизация всего остального мира.
В принципе это и есть традиционная форма рассмотрения логики модернизации обществ под действием внутренних факторов и факторов присутствия развитых обществ. Как таковая теория ИМ может вполне укладываться в эту логику. Надо лишь не утверждать приговоренности каких-то обществ к ИМ. Надо считать, что все общества имеют потенциал перехода к Y-матрице. И этот потенциал не определяется одним только генетическим контекстом. Он определяется системой факторов, которые удерживают общество в его Х-состоянии и которые пытаются его перевести в Y-состояние. В качестве отдельного фактора следует удерживать способ перевода общества к Y-состоянию. Если это будет катастрофический способ, то он направит общественное сознание в противоположном направлении.
Обобщая, можно говорить о том, что как таковая теория наличия базовых институциональных матриц в обществах не обязана приводить к такому ее виду, который есть у Автора. Для Автора важно утвердить, что такая матрица создает сквозное строение общества и определяет стратегию его построения навсегда. Для Автора важно отсоединить представление о матрицах (принципах построения обществ) от борьбы социальных групп, от идеологических установок этих групп и т. п. То, что при этом получается простота, которую можно интерпретировать как откровенное упрощение, Автора не смущает. Но если мы вводим дифференцированное представление об обществе, то есть сделаем общество не монолитно подчиненным ИМ, а разделенным на множество социальных групп, которые несут свои принципы, то мы получим и более сложное (а следовательно, более реалистичное) представление об обществе. Кроме того, у нас появится возможность дифференцированного отношения к конкретным временным состояниям обществ. Они окажутся результатом действия многих факторов. Важно, что общества окажутся не приговоренными к каким-то ИМ.
Автор проходит мимо этой теоретической возможности. Но это не следует считать просто логической недоработкой. Это результат ценностной заданности Автор достаточным отрицанием самой Y-матрицы. Автору хочется, чтобы «незападные» страны оставались незападными. Именно это, а не абстрактная теоретическая красота, задает логику приговоренности общества к определенной ИМ.
В этой точке мы снова возвращаемся к позиции Автора, утверждающего «материалистический (объективистский)» подход. Из приведенных рассуждений видно, что представление о ИМ (как принципах построения обществ) не требует утверждения этих принципов как чего-то объективно заданного по отношению к различным социальным группам и их самосознанию. Точнее всегда можно говорить о том, что различные социальные группы, различные элиты несут разное самосознание, утверждают разные способы построения общества. Движение к утверждению «объективной заданности» является ценностным, то есть идеологическим движением Автора. Для Автора важно утвердить, что ИМ является не просто ценностным выбором, а задана «объективно (материально)». Такой «объективистский» подход производит впечатление откровенной примитивизации. Но примитивизации понимаемой позитивно, как простой способ решения тех проблем, которые кажутся сложными и нерешаемыми вследствие своей сложности. В шаге Автора есть симметрия с шагом человека, который принимает религию. Этот шаг является способ решить множество жизненных проблем, которые иным способом решить не удается. Это способ освобождения от неразрешимости проблемного поля. Причем, как это видно по распространению теории ИМ, такой способ решения проблем принимается массовой аудиторией.
Важно обратить внимание на то, что у Автора отсутствует методологическая рефлексия, которая направляла бы на исследование тех вызовов, на которые он отвечает. Наоборот, Автор прячет эти вызовы. Методологическая рефлексия у него приобретает характер естественнонаучного обоснования своей теории.
11. Проблема социальной динамики. Проблематичная эффективность незападных традиционных обществ
Посмотрим на то, как Автор обосновывает социальную динамику, связанную с ИМ.
«Устойчивость институциональных матриц Дуглас Норт, один из первых исследователей данного феномена, связывал с возрастающей отдачей, заложенной в их природе и «способностью институциональных матриц к самоподдержанию». Устойчивость институциональных матриц является одним из главных факторов «зависимости от пути предшествующего развития» (path dependence), который наблюдается в истории древних и современных государств – пути экономической и политической эволюции «не могут быть повернуты вспять (или наоборот) в результате незначительных событий или ошибок». Попытки кардинально изменить исторически сложившееся доминирующее положение институциональной матрицы приводят, как показано в данной главе, к ослаблению или разрушению государств.
Революции, часто воспринимаемые как коренное обновление общественного устройства, выступают ответной спонтанной реакцией самоорганизующегося общества на деятельность по изменению инкрементных траекторий исторического развития. Революции не изменяют, но восстанавливают доминирующее положение институциональной матрицы, пошатнувшееся в результате активности социальных групп»[23 - Там же. С. 215.].
«В рамках Х-Y-теории path dependence трактуется как закономерность развития институциональных структур, обусловленная «неуязвимостью» главенствующей институциональной матрицы. В непрерывном процессе создания и апробации различных институциональных форм «долгосрочную прописку» в обществах получают те, которые либо соответствуют природе доминирующей институциональной матрицы, либо комплементарны, но смогли «подстроиться» под основные «правила институциональной игры» и занять присущее им в данных условиях подчинительное положение. Именно такую логику институционального развития мы наблюдали в прошлом и видим в настоящем.
Лежащая в основании path dependence целостность институциональных матриц, обеспечивая непрерывность «интегративных состояний» общественных систем, является не только, вернее, не столько теоретически выделенным их свойством, сколько отражает реалии общественной жизни»[24 - Там же. С. 220.].
Проанализируем сказанное.
Пожалуй, что именно в понимании стратегической динамики обществ Автор демонстрирует максимально недиалектическую позицию. Автор утверждает тот вариант зависимости от предыдущего состояния, который не позволяет осуществляться стратегическим изменениям. Изменения могут быть только тактическими. Государства приговорены к своим ИМ, которые они получили при генезисе как результат приспособления к природному генетическому контексту.
Причём Автор вполне осознает, что его позиция идет в противоположном направлении к традиционному пониманию революции. Но, тем не менее, Авто не просто не принимает эту позицию, Автор не анализирует ее логику. Хотя для неангажированного взгляда должно быть вполне очевидно, что здесь мы имеем два антонимичных взгляда на динамику общественной жизни. С одной стороны, есть представление о тех изменения, которые касаются общественных систем и направлены на существенное изменение структур и принципов организации. Такие изменения называются революциями. При этом предполагается, что общества могут менять свою базовую структуру. Пусть не сразу, постепенно, но могут. Пусть такие изменения происходят в результате не одной революции, а их серии, но происходят. В качестве антиномической можно выдвигать позицию, по которой общества сохраняют свою базовую структуру. Тогда революции окажутся попытками изменить то, что является неизменным по своей сути. Автор занимает именно такую позицию.
Но для методологической рефлексии надо указать на то, что и та и другая позиция являются противоположными способами мышления об обществе. С логической точки зрения, они образуют антиномию. Выбор между ними осуществляется как ценностный выбор. Делая соответствующий выбор, теоретик направляет себя на соответствующую интерпретацию эмпирической реальности.
Еще раз можно акцентировать, что Автор не просто делает выбор, он делает выбор в недиалектическую сторону. Он утверждает неизменность ИМ и бесперспективность революций, пытающихся изменить ИМ. Хотя здесь вполне возможна диалектическая позиция. Можно утверждать и зависимость общественной динамики от начальных условий (и вообще от спектра условий), и возможность существенно меняться.
Надо обратить внимание, что позиция Автора здесь основывается на следующих положениях: 1) сама ИМ воспринимается как нечто чисто позитивное; 2) это выражается в представлении о «возрастающей отдаче»; 3) попытка изменить ИМ воспринимается как нечто негативное; 4) зависимость общества от предыдущего пути воспринимается как чисто позитивное; 5) революции показывают не движение к новой ИМ, а возврат к старой.
Относительно первого пункта можно сказать следующее. Поразительно, насколько Автор «забывает» обо всех негативных аспектах, связанных с социальной инерционностью. Причем именно в отношении материально-технологического аспекта человеческого существования. Если брать традиционные развитые неевропейские общества, то их история пропитана множеством негативных зависимостей от природной среды. Природные катаклизмы, эпидемии болезней сопровождали эти общества на протяжении всей истории. Этому сопутствовали внутренние катаклизмы: голод, междоусобные войны и т. п. Если сравнивать развитое состояние этих обществ с развитым состоянием модернового мира, то окажется, что неевропейские общества были невероятно неэффективными относительно существования в природном контексте. Переход к современному состоянию неевропейских обществ, которые существенно продвинулись в этом отношении, можно связывать только с модернизацией, то есть с принятием внутри себя и конкретных достижений Запада и логики соответствующей организации и самосознания. Разумеется, что при этом такие общества сохранили какую-то преемственность со своим прошлым состоянием. Но почему такую преемственность следует считать чисто позитивной? Ведь от того, что общество приговорено к какой-то матрице, следует то, что оно действительно поставлено в условия неизменности. Если при этом понимать, что условия (не только природные, но и все остальные) меняются, а общество приговорено к неизменности, то это прямой путь к исторической неадекватности. Но даже если условия не меняются, это не означает, что получившееся общество максимально эффективно приспособлено к окружающей природной и социальной среде. Как я старался показать, традиционные развитые неевропейские общества, хотя и можно считать заданными начальными природно-деятельностными условиями, нельзя считать достаточно эффективными. Хотя на уровне идеологии-самосознания такие общества как раз обосновывали свою полную адекватность миру, в котором они существуют (соответствующим образом его интерпретируя). Именно это – реальная неэффективность общества при одновременном утверждении его эффективности на уровне идеологии – является вызовом, ответ на который ведет к изменению идеологии и общественной организации. Пусть при этом общество несет в себе инерционную составляющую. Ее оценка требует конкретного анализа. Преобразования общества должны с ней сообразовываться. Но это не означает, что преобразования должны с неизбежностью восстанавливать эту инерционность в правах.
Относительно второго пункта, о «возрастающей отдаче» от институциональной системы. Позитивное понимание институциональной системы ведет к представлению о «возрастающей отдаче» от нее. Но обратной стороной этого является приговоренность к этой системе. Сама по себе «возрастающая отдача» определяется идеальностью встроенности системы в окружающий мир. Возрастающая отдача будет такой только в том случа6е, если система идеально встроена в универсум. Но если этого нет, то институциональная инерция будет действовать в противоположном направлении. Она будет все время уменьшать адекватность системы по отношению к контексту. Логика развития традиционных неевропейских обществ показывает именно это. Придя к своему развитому состоянию, такие общества останавливались на воспроизводстве прежнего. Причем такое воспроизводство консервировало прежнее состояние в негативном смысле. Самым непосредственным выражением этого можно считать неспособность этих обществ сопротивляться западной экспансии. То, что европейские модернизированные общества оказались более приспособленными к природному и социальному контексту должно говорить о том, что Y-матрица в стратегическом плане более адекватна, чем Х-матрица. Пусть у обществ, где сохраняется доминирование Х-матрицы, действует социальная инерция. Эта инерция не должна восприниматься как нечто стратегически позитивное.
Относительно третьего пункта, о том, что попытка изменить ИМ воспринимается как нечто негативное. В этом тоже можно видеть идеологическую заданность Автора. Если европейские модернизированные общества показывают свое превосходство в эффективности по отношению к немодернизированным, то это должно направлять к пониманию, что Y-матрица является более эффективной, чем Х-матрица. Отсюда логично движение реформаторов и революционеров к переносу Y-матрицы. Пусть при этом обнаруживается, что у общества в его состоянии «здесь и сейчас» есть институциональная инерция. Это не отменяет смысл движения к Y-матрице. Это должно только направлять к осторожности переноса. Если это условие не будет соблюдено, то негативные последствия характера переноса («как) будут проецироваться на содержание («что»). Логика отрицания «как» превратится в логику зашиты своего «что». Таким образом, это «что» будет абсолютизироваться. Автор демонстрирует вариант такой абсолютизации.
Из сказанного должно быть понятно отношение к последним двум пунктам.
12. Интерпретация российской истории. Необходимость многофакторного анализа. Логика идеологического заказа
Теперь посмотрим на то, как Автор интерпретирует историю России.
«Определяющее влияние на развитие экономических, политических и идеологических институтов в стране (в том числе и в России) оказывает характер материально-технологической среды, что проявляется с момента возникновения государства. Ранее в ходе специально предпринятого исследования были проанализированы особенности материально-технологической среды, в которой складывалось и развивалось российское государство. Было показано, что преимущественно материально-технологическая среда нашей страны характеризуется свойством коммунальности. Такие особенности требуют объединения усилий всех социальных групп в государстве и централизованного управления для того, чтобы данная среда эффективно функционировала как среда производственная. По мере исторического развития коммунальность материально-технологической среды в России углублялась и возрастала, свойство коммунальности распространялось и становилось характерным не только и не столько для ресурсной, природной среды, но и для важнейших технологических систем и отраслей общественной инфраструктуры»[25 - Там же. С. 269.].
«Коммунальный характер основных средств производства – в широком смысле этого слова, включая используемые в хозяйстве природные ресурсы – просматривается уже с IХ века – начала истории русского государства. Прежде всего, он проявлялся в аграрной сфере, где использование земли, в силу ряда перечисленных ниже факторов, требовало общей, совместной ее защиты и обработки. <…> Поэтому возделывали землю, как правило, несколькими семьями или всем селением. <…> …Население того времени было заинтересовано в охране созданной коммунальной системы речных путей, по которым проходил основной путь „из варяг в греки“. Защита и купеческое использование этого пути были, по мнению ряда историков, одной из основных экономических задач призванных славянами варяжских князей и их дружин»[26 - Там же. С. 270.].
Автор подробно описывает характер материально-производственной среды древней Руси.
«Итак, с самого начала российской государственности можно видеть, что основные условия производства, обеспечивающие выживание русского общества, были по своей сути коммунальными. Это значит, что они требовали коллективных усилий и общих правил для своего использования, что и обусловило становление и развитие институциональной системы, основанной на специфической условно-верховной собственности и централизованном политическом управлении. Соответственно формировалась идеология, подразумевающая приоритет общего блага, необходимого для выживания всех, над частными интересами»[27 - Там же. С. 273.].
Проанализируем сказанное.
Надо обратить внимание на то, что в этом объяснении утверждается однофакторная схема, хотя нет достаточных оснований для нее. Например, Автор утверждает, что природные факторы требовали совместной обработки земли. Допустим, что это заставляло образовывать большие общины. Примем это как первый уровень организации в государственной системе. Но нет никаких оснований для того, чтобы утверждать необходимость более высоким уровням организации в государстве воспроизводить логику первого уровня. В принципе, возможно мыслить, что на более высоких уровнях способ организации был другой, например, демократический. Автор, незаметно для себя, перенес логику построения первого уровня на все другие уровни. Так получилась иерархия, построенная только на основе одного фактора и принципа. Хотя здесь можно мыслить присутствие других факторов и принципов.
Автор утверждает, что призвание варягов осуществлялось в той же логике. Хотя и здесь можно мыслить совсем другие факторы. Если следовать букве летописи («земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет»), то призвание осуществлялось совсем в другой логике.
Потрясающим выглядит вывод, который Автор делает: «формировалась идеология, подразумевающая приоритет общего блага, необходимого для выживания всех, над частными интересами».
И это все притом, что сравнение западноевропейского феодализма с восточно- и южно-европейским показывает больше сходства, чем отличия. Та же феодальная раздробленность, та же междоусобная борьба, то же желание перетянуть одеяло на себя, те же процессы построения абсолютистских государств в финале. В качестве отдельных факторов можно говорить о православии, которое, перенесенное из Византии, несло в себе византийскую идеологическую направленность на абсолютизацию власти монарха. В качестве отдельного фактора можно считать татаро-монгольское нашествие. Даже эскиз факторного поля показывает, что Автор отодвинул все это в сторону ради того, что бы получилась имеющаяся у него логика движения к «идеологии, подразумевающей приоритет общего блага».
То, что делает Автор, можно задать следующим образом: 1) у Автора есть идеология, подразумевающая «приоритет общего блага»; 2) Автору нужно выстроить историческую эволюцию российской государственности так, чтобы она привела к «объективному» утверждению этой идеологии; 3) для этого Автор выбирает фактор природных условий в качестве единственного, игнорируя все другие возможные для этого проблемного поля факторы.
При этом получается то, что можно назвать «реализацией идеологического заказа». Представим себе, что правящая элита создала авторитарное государство. Эта авторитарность обосновывается как реализация «идеологии общего блага». Элита дает теоретику заказ обосновать «объективность» и самой «идеологии общего блага» и исторического пути к ней. В этом случае логика Автора была бы конкретным выражением этого заказа. Я не утверждаю, что Автор действительно выполняет чей-то заказ. Очевидно, что он выполняет свой собственный заказ. Но логика этого заказа выглядит именно такой, какой я ее представил. Автор игнорирует все возможные факторы и все возможные идеологические направленности ради утверждения идеологии, имеющейся у него в качестве цели.
13. Развертывание русской государственности и организационно-идеологический комплекс
Посмотрим на то, как Автор интерпретирует развертывание русской государственности и идеологи дальше.
«В ходе исторического развития коммунальность материально-технологической среды в России не уменьшалась, а постоянно возрастала. При этом центр тяжести все больше перемещался с природной среды (земельных ресурсов, лесов, недр и др.) на материально-техническую инфраструктуру.
Прежде всего, коммунальность осталась характерной чертой для ресурсной среды аграрного производства, так как за прошедшие столетия природно-климатические условия страны практически не изменились. Развиваемые в сельском хозяйстве технологии лишь приспосабливались к этим условиям, стараясь более эффективно использовать факторы производства, но не могли кардинально их изменить»[28 - Там же. С. 273.].
«Особенности коммунальной материальной среды наложили свой отпечаток на специфику процессов индустриализации в России. Они проявились в том, что развитие российской промышленности осуществлялось преимущественно на основе общественных (казенных, государственных) форм собственности и единого централизованного управления. Свидетельством этого является строительство первых казенных заводов при Петре I на государевых землях с последующей их передачей в управление промышленникам»[29 - Там же. С. 274.].
«Развитие российских железных дорог на территории страны в данных нам природно-климатических и геополитических условиях также, в конечном счете, стало возможным в результате деятельности общественного субъекта – государства (Караваева). Первая железная дорога, открытая в 1838 г., была введена в действие частным предпринимателем. Но уже следующая дорога (1848 г.) достраивалась за счет казны, поскольку созданное для этих целей общество было не в состоянии завершить ее постройку. До конца 1850-х годов строительством и эксплуатацией железных дорог продолжала заниматься казна…»[30 - Там же. С. 274.].
Автор описывает «коммунальность» всех основных инфраструктурных составляющих российского государства от средневековья до наших дней.
«Итак, можно видеть, что коммунальность производственной среды России, обусловленная данными нам природно-географическими и геополитическими условиями, сохраняется и вызывает к жизни определенные технологии, как инженерные, так и институциональные, а также задает способы организации государственной жизни. И сто лет назад, и сейчас, российские и зарубежные исследователи отмечали и продолжают отмечать это в своих работах»[31 - Там же. С. 279.].
Проанализируем сказанное.
Прежде всего, хочу обратить внимание на то, что Автор в своих объяснениях пропускает фактор идеологической и организационной инерции. Ведь если государственная структура и идеология сформировалась в XVI веке и потом воспроизводилась, то разговор о дальнейшей её эволюции невозможен вне разговора о той инерции, которую несёт себе такой организационно-идеологический комплекс. Общества невозможно представить в логике чистого приспособления к окружающей среде. Но у Автора получается примерно это: «коммунальность осталась характерной чертой для ресурсной среды аграрного производства, так как за прошедшие столетия природно-климатические условия страны практически не изменились». Автор упоминает в методологической части своей работы А. Ахиезера. Но пафос Ахиезера состоит именно в том, чтобы вскрыть инерционную составляющую российского общества, которая сформировалась еще в средневековье и определяла собой всю дальнейшую эволюцию. Можно не принимать те конкретные объяснения, которые дает Ахиезер. Но логично принять его тематизацию организационно-идеологической инерции России. Даже если бы природные условия изменились, указанная инерционность заставила бы вести хозяйство стратегически по-прежнему. Это задавалось бы инерционной составляющей.
Если мы принимаем разговор об инерции, то вся логика, по которой «коммунальность материально-технологической среды в России не уменьшалась, а постоянно возрастала» рассыпается. Точнее рассыпается то объяснение, которое дает Автор. Имея представление об организации и идеологии как том, что, сформировавшись, воспроизводится и определяет дальнейшее движение, мы можем говорить, что коммунальность развёртывалась не по причине неизменности «материально-технологической среды», а по причине неизменности организационно-идеологического комплекса. Он воспроизводил себя в меняющихся условиях. Он побеждал в ситуациях попыток его изменить. Но тот тип рефлексии, который воспринимает инерционность как позитивно понимаемую институциональную базу, старается его теоретически оправдать, сделать его заданным «объективно». Автор утверждает именно такое понимание инерционности.
Вот как Автор описывает влияние на институциональную систему Руси татаро-монгольского ига.
«Х-Y-теория позволяет также по-новому оценить значение институциональных переносов, активно осуществлявшихся в русском государстве в ХIII – XV вв., в период так называемого татаро-монгольского завоевания. Историки не раз отмечали заимствование уставов из Золотой Орды. Так, Ф. И. Леонтович отмечает целый ряд норм и структур, перенятых политической, общественной и административной практикой московской Руси из монгольского права. По его мнению, речь идет о воззрении на государя как верховного собственника, прикреплении крестьян и закрепощении посадских людей, идее об обязательной службе и местничестве служилого „сословия“, о копировании монгольских палат при учреждении московских приказов и проч. Хотя ему не удалось найти каких-либо указаний на то, что в руках московского правительства действительно находились изученные им монгольские уставы, но сходство действующих порядков»[32 - Там же. С. 280.].
«Тождественность доминирующих институциональных матриц нашего государства и Золотой Орды (заимствовавших отмеченные административные правила у Китая…) послужила основой того, что ряд почерпнутых Русью у монголов форм оказались жизнеспособными в наших условиях и содействовали в дальнейшем развитию страны. Например, такой готовой институциональной формой стало установленное татарами „число“, определявшее размер дани в обязательном для князей окладе. Кроме того, князья, получавшие ярлык на великое княжение, добились от татарских ханов права самостоятельно собирать дань с русских земель и лично или через своих послов доставлять ее в Орду. Тем самым развилась и получила свое закрепление система центральных организаций в виде Приказов, обеспечивающая сбор и распределение средств с территорий в „общий котел“. Данная система поддерживалась складывающейся на территории страны поселенческой структурой, в которой города служили опорой. <…> От татар были также переняты принципы организации единой централизованной системы дорог в виде ямов, в свою очередь, позаимствованных Чингисханом из Китая. Они стали органическим элементом институциональной среды в коммунальных условиях русского государства»[33 - Там же. С. 281.].
Поразительным в этом объяснении является то, что Автор в условиях логической возможности интерпретировать заимствование институтов и принципов от Золотой Орды в разных направлениях, никак не анализируя, принимает ту направленность интерпретации, которая утверждает, что перенимаемые компоненты уже заведомо были органичными для Руси, так как такая же система уже была русской ИМ, созданной «материально-технологической средой». То есть вместо того, чтобы проблематизировать фактор Золотой Орды как возможный существенный поворот Руси к соответствующему типу организации-идеологии, Автор находит в этом феномен принятия того, что было заведомо органично. В результате, вместо той линии интерпретации, по которой российский организационно-идеологический комплекс формируется под действием разных факторов (в число которых входит фактор Золотой Орды), Автор некритично утверждает уже заданность Руси этим комплексом.
В общем смысле, Автор действует сходным образом во всех конкретных объяснительных ситуациях в отношении Руси-России. Вместо того, что бы анализировать множество факторов, которые действовали в направлении утверждения «коммунального» организационно-идеологического комплекса, Автор утверждает исходное наличие такого комплекса. А все анализируемые факторы интерпретируются как «органичное принятие» внутрь российской государственности того, что соответствует ее ИМ.
Автор не замечает «одномерности» получающейся схемы интерпретации.
Глава 2. «Социальная и культурная динамика» П.А.Сорокина как объект методологического анализа
Эта глава является анализом концепции П.А.Сорокина, изложенной в его фундаментальном труде «Социальная и культурная динамика»[34 - Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика / пер. с англ., вст: статья и комментарии В. В. Сапова. – М.: Астрель, 2006.]. Я квалифицирую концепцию Сорокина как неконструктивную контр-модернистскую. Основанием для такой квалификации является то стратегическое содержание, которым Сорокин наполняет новоевропейскую культуру (модерн). Модерн в этом представлении становится выражением «чувственной» культуры. Само противопоставление «идеациональное – чувственное» задается как определяющее суперритм мировой истории. Я стараюсь показать, что концепция Сорокина является откровенным упрощением и самой социальной реальности и социального способа существования культурных форм (в особенности – религиозно-этических программ). Вместо «социологии культуры» у Сорокина получается «теологическая антропология социальности и культуры». Все социально-культурные формы становятся эпифеноменами суперритма «идеациональное – чувственное». Причем «идеациональные» фазы трактуются преимущественно позитивно, а «чувственные» – преимущественно негативно. В качестве стратегической альтернативы я предлагаю то рассмотрение социальной и культурной динамики, которое связывает создание и утверждение социальных и культурных форм с ответами на жизненные вызовы, с решением важных проблем. Модерн в этой логике может рассматриваться как ответ на вызов негатива, созданного средневековьем, как переход от «закрытого» общества-универсума к «открытому». Движение секуляризации может рассматриваться как неизбежный ответ на вызов средневекового религиозного обоснования негативно понимаемых социальных и культурных феноменов. В противоположность этому контр-модерн утверждает новые варианты «закрытого» универсума, а неконструктивный контр-модерн утверждает еще и отсутствие у модерна стратегического позитива. К последнему варианту можно отнести концепцию Сорокина.
1. Кризис «чувственной» культуры. Контр-позитивизм и контр-модернизм позиции Сорокина
Итак, я буду анализировать стратегическое содержание концепции П.А.Сорокина, выраженной в его книге «Социальная и культурная динамика».
Начнем с самой последней главы книги: «Сумерки нашей чувственной культуры и ближайшие перспективы. Кризис… Катарсис… Харизма… И воскресение».
«Состояние, в котором находится сейчас западное общество и его культура, представляет собой трагическое зрелище начавшегося распада их чувственной суперсистемы. Поэтому ближайшее будущее, измеряемое годами или, может быть, несколькими десятилетиями, будет проходить под знаком… перехода к новой идеациональной или идеалистической фазе со всеми явлениями, сопровождающими подобный процесс. Вот, в самом кратком изложении, те тенденции, которые окажутся в это время преобладающими»[35 - Там же. С. 880.].
