Сколько времени прошло, а сколько еще осталось терпеть до утра – мальчик не знал; ибо здесь не было окон, чтобы можно было определить – ночь на дворе или уже наступало утро. А время всё тянулось и тянулось…
И, наконец, от непосильного напряжения – как бы Антошка ни сопротивлялся – он был вынужден отпустить кольца и просто повиснуть на наручниках, уже не думая о пояске. Руки его – особенно кисти – онемели; но ребенок этого совсем не замечал. Порог его чувствительности был понижен из-за того, что время от времени мальчик просто начал впадать в забытье.
* * *
Видимо очень хорошие деньги светили Вадиму Петровичу за намеченные съемки, раз он вопреки своему правилу – появляться в клубе только к двум часам – в этот день переступил порог заведения уже без четверти десять.
Отыскав Вику в душе, Карабас не позволил ей даже толком вытереться. Схватив девочку за руку, в одном полотенце – он потащил ее за собой. А отперев ключом дверь из коридора в спортзал, хозяин за шкирку втолкнул Вику в темноту, где она чуть было – не упала; и только после этого зажег свет.
Зная, что здесь находится Антошка – но, не зная толком, где именно – девушка осмотрелась вокруг и, наконец, увидела ребенка, который висел на наручниках под кольцами без сознания. Поясок мальчика лежал рядом на полу, что означало – наказание будет продолжено. У Вики при этом сжалось сердце, но она не могла ничем сейчас помочь малышу. Ей оставалось только ожидать решения хозяина.
А Карабас тем временем спокойно подошел к висящему ребенку, пощупал его пульс у подбородка и убедился в том, что тот жив – только без сознания. Оглянувшись на Вику, он потребовал:
– Пододвинь-ка кушетку поближе! – при этом сам подхватил ребенка левой рукой чуть ниже грудной клетки и приподнял его; а правой – ловко отстегнул мальчика от наручников, которые остались висеть на гимнастических кольцах.
Уложив воспитанника животом на придвинутую к его ногам кушетку, хозяин подготовил того для продолжения наказания. Но какой прок в экзекуции, если объект не находится в сознании? Ребенок лежал, уткнушшись носом в изголовье кушетки; и мужчина для начала решил звонко пару раз хлопнуть ладонью по воспаленным ягодицам мальчика. От возникшей боли Антошка тут же пришел в себя и, как затравленный зверек, стал осматриваться по сторонам.
– Помнишь, за что был наказан? – поинтересовался хозяин.
Переводя испуганный взгляд от Карабаса на девушку, мальчик робко пролепетал:
– За разговор с Викой, – Но, опасаясь чем-либо подвести старшую девочку, он тут же с отчаяньем добавил: – Она не виновата! Она меня ничуточки не выспрашивала. Я сам всё ей рассказал, – и, наконец, по-детски пообещал: – Я больше не буду!
– Не верю! – отверг обещание ребенка Карабас. – Ты нарушил молчание! А это значит, что ты еще не понял, что об этой стороне твоей работы следует молчать! А я хочу, чтобы ты понял! И хорошо запомнил!!! – и, обращаясь уже к Вике, потребовал: – Ну-ка, подай-ка сюда его поясок!
Девушка, с жалостью посмотрев на мальчика, подняла упавший за ночь на пол поясок и протянула его Карабасу. А сам Антошка, лежа животом на кушетке, ухитрился ухватить хозяина за руку двумя ладошками и взмолился:
– Не надо меня больше наказывать! Пожалуйста, Вадим Петрович – не надо! Я все-все понял! Я всегда буду молчать! Я больше не буду рассказывать про эту работу!!! Никому не буду! Честное слово!!!
Держа в правой руке – еще не накрученный на кисть – поясок, левую хозяин пока не собирался выдергивать из объятий мальчика. Мужчина вполне безразлично рассматривал дрожащее перед ним тельце ребенка, лишь обдумывая про себя: «Стоит ли портить сейчас внешность мальчишки, или нет?» Он прекрасно понимал, что достаточно добавить к покраснениям Антошки хотя бы пару приличных ударов пояском, как кожа не выдержит и станет лопаться – образуя кровоточащие ссадины, которые, понятно, до съемок могут не успеть исчезнуть. Ведь даже на ступнях, где кожа была прочнее, чем на заднице, так же намечались кровоподтеки.
Придя к выводу, что травмировать кожу мальчика перед съемками больше не следует, мужчина, наконец, перевел взгляд на умоляющие, полные слез, глаза ребенка и соизволил согласиться:
– Хорошо, не буду.
– Вот, спасибочки, Вадим Петрович! – забормотал Антон, покрывая поцелуями руку хозяина.
– Ну-ну, довольно, – остановил его Карабас, выдергивая, наконец, свою руку. И, обращаясь к Вике, выдал следующие указания: – Подремонтируй-ка его к вечерней работе. Он должен быть в полном порядке, потому что сегодня с ним новенькой – по всей видимости – не будет. Она будет занята уроком со мной.
После чего вышел в коридор, оставив своих воспитанников вдвоем.
Глава 10
После того, как хозяин скрылся за дверью – Вика первым делом осмотрела пострадавшую кожу мальчика. Следы от наказания были слишком явными. Перед посетителями в таком виде не покажешься! После такой трепки воспитанникам полагались голодные выходные дни; однако Карабас все же уже сегодня велел подготовить Антошку к вечерней работе в зале.
– Подожди меня здесь. Я сейчас… – пообещала она мальчику и быстро удалилась сначала в жилую комнату, где вместо махрового полотенца, в котором ее притащил в спортзал Карабас, надела эффектное шелковое белье; а потом в гримерную, где находились различные мази и кремы. Но там Вика застала Надю.
– С добрым утром! – приветствовала она девочку, доставая из ящичка гримерного столика тональный крем.
– С добрым утром, – бодро отозвалась Надя, стараясь накрутить упрямую прядь влажных волос на бигуди; но заметив, что Вика полезла в аптечку, висящую на стене, уже встревоженно спросила: – Зачем это тебе?
– Для Антошки, – вскользь ответила та и собиралась уже выскочить из комнаты, как услышала просьбу:
– Можно я с тобой?
– Пошли, – согласилась Вика, и девочки вдвоем направились в спортзал.
Там они дружно принялись обрабатывать пострадавшие места мальчика йодом; но как бы нежно не прикасались к коже ребенка – тот временами все же морщился. Затем девочки постарались замаскировать пятна, густо покрывая их тональным кремом; однако на запястьях следы от наручников все же продолжали упорно выделяться.
– Отдай ему свои перчатки, – потребовала Вика у подруги. – Все равно сегодня они тебе не понадобятся.
– Почему? – изумилась Надя, пожалев о том, что не будет этим вечером красоваться в полюбившихся длинных перчатках.
– Карабас сказал, что сегодня Антон будет в зале один, а тобой он займется лично.
Девочка встревоженно взглянула на старшую подругу. Никто из воспитанников не любил личных занятий с хозяином; однако избежать их было невозможно. Оставалось только отогнать на время мысли о занятиях подальше и заметить Вике:
– А разве ему мои перчатки подойдут? Вот будет видок!
И обе девочки, представив себе мальчика в явно великоватых женских перчатках – весело рассмеялись над нелепостью данного наряда. Но уже через минуту Вика серьезно предложила:
– Пошли в гардероб к Маргарите!
Однако, как только ступни Антошки коснулись пола, мальчик невольно охнул и присел на кушетку, испытывая более привычную боль избитой задницы.
– Тебе больно ходить? – участливо спросила Надежда.
– Да, очень, – сознался тот.
– Ничего, – утешила их Вика. – У меня есть хорошее обезболивающее. Я без него не смогла бы работать так часто, как здесь требуют. Ей-богу! Но об этом лекарстве молчок! Я его украдкой раздобыла. Иначе нам всем несдобровать. Понятно?
В ответ дети дружно закивали головами, а сама Вика вспомнила, как два месяца назад Вадим Петрович оставил ее на ночь в спортзале.
* * *
Тогда девушка была наказана за то, что под конец вечера – уже порядком измотанная работой – посмела отказываться в очередной раз посетить отдельный кабинет для того, чтобы обслуживать там сразу пару гостей заведения. Недовольный этим Карабас – не возвращая свою воспитанницу к шесту – тут же хорошенько высек ее и оставил пристегнутой наручниками к шведской стенке на целую ночь.
Тем не менее, сил девочке хватило, чтобы не дремать; благодоря чему она смогла утром услышать, как кто-то дернул дверь в коридор, которая находилась как раз рядом со шведской стенкой. По тому, с какой робостью была сделана попытка открыть запертую дверь, Вика догадалась, что это не мог быть ни охранник Степаныч, ни Маргарита, ни тем более сам Вадим Петрович. Девочке захотелось узнать, кто находится за дверью; и она громко спросила первое, что пришло ей в голову:
– Сколько сейчас времени?
За дверью охнул высокий женский голос, после чего последовал вопрос:
– Кто здесь?
– Вика. А вы, тетенька, кто?
– Я-то уборщица, – пояснила свое присутствие та и тут же решила спросить: – А тебя, Вика, здесь заперли нарочно, или просто забыли?
Неожиданно для самой себя Вика решилась на то, чтобы достаточно откровенно поделиться с совершенно незнакомой женщиной своими неприятностями, объявив:
– Я здесь наказана за плохую работу. И вечером не знаю, как получится работать. У меня сейчас все тело ломит.
– Тебя что, избили? – в голосе женщины явно чувствовалась жалость вперемежку с гневом. И почти сразу она решительно предложила: – Хочешь, я милицию сейчас позову?
– Не надо тетенька никакой милиции! От этого только хуже будет, – остановила сердобольную уборщицу Вика. После чего в их разговоре наступило молчание. Девочка даже испугалась, что она сболтнула что-то лишнее, и теперь женщина просто опасается продолжать их разговор. Но та через минуту участливо спросила:
– Чем мне тебе помочь?
– Если можете, то достаньте лекарство какое-нибудь, – робко попросила Вика. – Чтобы ушибы не так болели, – после чего добавила: – И спрячьте его где-нибудь в зале; только мне скажите, как найти.
Некоторое время было тихо, но очень скоро уборщица заявила:
– Хорошо. Найдешь лекарство за барной стойкой на полке под кассой, – а потом предположила: – По-моему, ты хочешь, чтобы я всё сделала незаметно?
– Да, тетенька, пожалуйста, чтобы никто не видел!
– Будь уверенна, – заверила ее женщина и добавила: – Через часок схожу за обезболивающей мазью в аптеку, а потом вернусь сюда снова, чтобы забрать свои домашние ключи, которые сейчас пойду и оброню за стойкой.
Своей изворотливостью женщина приятно изумила бывшую «цыганочку». Видимо, уборщица слету понимала опасности в жизни, хотя при этом не ощущала страха перед ними.
* * *
Все эти воспоминания в одно мгновение промелькнули в голове Вики, вызвав благодарную улыбку. Ведь та уборщица ей здорово помогла; а она ей, к сожалению, ничем не отплатила – просто не было возможности.
Впрочем, воспоминания воспоминаниями, а жизнь диктует свое. И Вика потребовала у детей:
– Пошли подбирать одежду Антону.
– А когда же лекарство? – с мольбой прошептал мальчик.
– Перед работой в душе, чтоб никто не видел, обработаю тебе больные ступни, – пообещала ему Вика.
И мальчику ничего не оставалось делать, как вспомнить наставления Карабаса: «Молчать при каждом шаге!» и, пересиливая боль, побрести вслед за девочками.
В гардеробе – с позволения Маргариты – девочки долго рылись, пока не отыскали хлопковые носки красного цвета, синие, укороченные до колен, шаровары, несколько великоватую красную атласную рубашку с длинными рукавами, собранными на резинке у запястий с ажурной бахромой, и жилетик черного цвета. Когда на мальчика все это было надето, он стал выглядеть достаточно эффектно, хотя и напоминал некую карикатуру на цыганенка. Зато все следы от наказания были спрятаны.
Критически осмотрев наряд, Вика не без восторга отметила: – Сойдет! То, что надо! Ей-богу!
И вся троица дружно отправилась на завтрак.
Глава 11
После предупреждения Вики, что Карабас займется ею лично, Надежда нисколько не удивилась, когда в пять часов дня хозяин вызвал ее к себе в кабинет. Там мужчина ласковым голосом начал свое обучение с опроса.
– Дорогуша, тебе нравилось учиться в школе? Каждый день ты хотела бы туда ходить?
– Да, – откровенно ответила Надя.
– А как ты относишься к урокам зоологии?
Услышав столь странный вопрос от хозяина, Надежда лишь пожала плечами, но потом сдержанно ответила:
– Нормально, – однако, не смогла удержаться от того, чтобы не высказать вслух критику учеников. – Но у нас в школе не очень хороший учитель биологии, – и добавила: – Гораздо лучше по истории.
Как все дети, девочка любила или не любила школьные занятия во многом по причине того – каким был учитель, преподававший тот или иной предмет. Если учитель был хорошим, то и уроки его становились любимыми. А если педагог был нудным и скучным, то и предмет его зачастую был неинтересен. Однако Карабас к своему предмету сексуального обучения – относился весьма творчески.
– Про историю поговорим попозже, – пообещал он ей. – А сейчас ответь-ка мне: откуда берется молоко у коровы?
– Кажется из вымени.
– Вот тебе бумага и карандаш. Нарисуй-ка мне вымя, как ты его себе представляешь.
И пока девочка исполняла это распоряжение хозяина, тот открыл бар и налил молоко из триугольного пакета в пластмассовую бутылочку с соской. А когда девочка протянула ему свой рисунок – где наверху был изображен полукруг, под которым находились три вытянутых крючка – хозяин только вскользь бросил взгляд в его сторону и, усмехаясь, спросил:
– Сколько сосков у коровы?
Но откуда городская девчонка, которая никогда не видела живой коровы, могла это знать? И Надя растерянно пролепетала:
– Не помню…
– Четыре, – ответил за нее мужчина.
– Я сейчас дорисую, – с готовностью предложила Надежда и тут же дорисовала четвертый крючок.
– Хорошо, – похвалил ее рвение хозяин. – А теперь скажи-ка: откуда теленок пьет молоко у коровы?
– Я думаю: из сосков, – ответила девочка, не вполне понимая, зачем хозяину понадобился этот странный разговор. А тот довольно отметил:
– Верно. Вот тебе сосок. Представь, что ты – теленок. Попей-ка молочка!
Девочка взяла детскую бутылочку и невольно рассмеялась, представив, как забавно она сейчас будет выглядеть со стороны. Ее веселость явно понравилась хозяину, который, широко улыбаясь, решил лишь подогнать воспитанницу словами:
– Ну, что ты остановилась? Покажи-ка мне, как сосут молоко из вымени.
Успокоив смех, чтобы не поперхнуться, Надя, наконец, смогла сделать несколько глотков.
