Сотня. Смутное время
Ерофей Трофимов
Боевая фантастика (АСТ)Сотня #2
Есть такая пословица. Попала собака в колесо – пищи, но беги. Так и Матвей, оказавшись в новом для себя мире, вынужден следовать всем местным правилам. Ведь от этого зависит не только его жизнь, но и жизни тех, кого он уже привык считать своей семьёй. А ведь по сути они и вправду являются его семьёй. А значит, нужно сделать всё, чтобы семья жила, а род не прервался…
Ерофей Трофимов
Сотня. Смутное время
Серия «Боевая фантастика»
© Ерофей Трофимов, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Сначала включился почему-то слух. Рядом с тем местом, где он начал хоть как-то себя ощущать, слышался какой-то бубнёж и тихий спор. Сквозь тихий, но очень занудливый звон Матвей понял, что кое-как способен разобрать отдельные слова. Но кто именно говорит и с кем спорит, было непонятно. От слова совсем. Потом, словно в ответ на его мысли, сквозь прикрытые веки начал пробиваться свет.
«Ага, значит, точно, ласты не склеил», – с грустной иронией подумал парень и попытался произнести хоть какой-то звук.
Но во рту, словно стая котов прогулялась, а язык больше напоминал подошву старого сапога. Убедившись, что просто так начать беседу не получится, Матвей судорожно сглотнул и, собравшись с силами, глухо застонал. Спор рядом с кроватью разом прекратился, и чьи-то руки тут же обхватили его лицо.
– Сыночка, родный, очнулся! Хочешь чего? – раздался срывающийся женский голос, по которому Матвей кое-как узнал свою нынешнюю мать.
Почему нынешнюю? Да потому, что родился парень не в этом времени. Как так получилось, он и сам толком не разобрался, но провожая в последний путь единственную близкую душу, деда, он оказался под ударом молнии, после которого очнулся уже в казачьей станице, в семье своего прапрадеда. Оказался перенесённым он сам, или только его сознание, Матвей так и не разобрался. С одной стороны, это вроде был он, только на десять лет моложе. А с другой, нынешние его родители, не задумываясь, признавали в нём кровного сына.
В общем, по выражению самого же Матвея, без ящика спиртного и докторской степени по физике тут было не разобраться. На память о том переносе, на лице и груди парня остался длинный синеватый ветвистый шрам, за который местные острословы прозвали его палёным. Прозвище не самое приятное, но суть дела отражало достаточно точно. Плюнув на этих болтунов, Матвей с головой погрузился в местные дела.
Итогом этого погружения стал раскрытый секрет булата. Если быть до конца честным, секрет этот Матвей знал ещё со времён своего ученичества. Точнее, после обучения в институте стали и сплавов, который он успел закончить до своего переноса. Так что оставалось только воплотить знания в жизнь, что он с его теперешним отцом и проделали. Работа оказалась очень долгой и тяжёлой, но они её сделали.
Вжиться в местную жизнь ему помогла выучка, полученная от деда, и навыки, полученные в армии. Разведка морской пехоты Тихоокеанского флота, это совсем не шутки, так что, подправив кое-какие познания и восстановившись после изображения из себя трансформатора, парень сдал экзамен на реестрового казака, да ещё и пластуна. Так что теперь он мог смело сказать, что жизнь почти удалась. Он теперь даже жениться имел полное право.
Именно эта мысль и привела его в чувство окончательно. Нет, не то чтобы он готов был вскочить и бежать в церковь с первой попавшейся девчонкой, но почему-то мелькнувшая мысль о женщинах привела его в чувство лучше всего.
«Как там про мужиков у классика? Поесть, поспать да бабу повалять? Это точно про меня. Особенно сейчас», – хмыкнул про себя Матвей, усилием воли разлепляя веки.
– Сыночка, молви хоть словечко, – продолжала между тем тормошить его Настасья.
– Уймись, Настя, дай ему хоть малость в себя прийти, – пытался остановить жену Григорий, нависнув над лежанкой.
– Пить, – нашёл в себе силы хрипло просипеть парень.
– Ой, сейчас, сыночка, – взвилась Настасья и, едва не смахнув мужа с ног, унеслась.
– Совсем баба ополоумела, – проворчал кузнец, успев быстрым шагом уйти с её дороги в сторону. – Ты как, Матвейка? – повернулся он к сыну.
– Жив, – выдохнул парень, делая слабую попытку растянуть губы в резиновой улыбке.
Примчавшаяся Настасья присела на край лежанки и, подхватив его за шею неожиданно сильной рукой, приподняла голову, поднося к губам деревянный ковшик с водой. Первые глотки Матвей даже не выпил, впитал пересохшим ртом, как земля первые капли дождя после долгой засухи. Дальше он пытался хоть как-то продлить удовольствие, цедя воду длинными глотками. Осушив ковшик, парень хрипло отдышался и, дождавшись, когда мать уложит его обратно на подушку, тихо спросил:
– Что со мной?
– А ты не помнишь? – моментально подобрался кузнец, всё так же молча стоявший рядом с лежанкой.
– Помню, что в меня стреляли. Вот я и спрашиваю, что со мной, – прерывающимся голосом пояснил парень. – Куда попали?
– Справа, под лопатку пулю всадил, вражина, – кивнув, коротко ответил Григорий. – Да свезло тебе, Матвейка. Как бог свят, свезло. Ты ж перевязь свою с ножами так и не снял. Вот пуля в неё и угодила. А кожу ты взял такую, что не враз и разрежешь. В общем, пуля прежде в пряжку угодила, а уж после до тела дошла. Дед Святослав так и сказал. Не будь перевязи, уже б схоронили.
– Так это что, он меня лечил? – насторожился Матвей.
– Он, – решительно кивнул кузнец. – Он в наших местах первый лекарь. Только что мёртвых не поднимал.
– Теперь поп нам точно житья не даст, – скривился парень.
– Пусть только попробует вякнуть, пьянь долгогривая, – неожиданно вызверился мастер. – Я ему много чего припомню. Как за службу деньгу драть, так он первый, а как дело сладить, так только лаяться умеет.
«Ого, похоже, у папани с этим служителем культа свои тёрки имеются. Это надо запомнить», – мысленно усмехнулся Матвей и, слабо махнув рукой, проворчал:
– Пёс с ним. Лучше скажи, как глубоко пуля прошла. Ливер цел?
– Так не вошла она в тело-то, – усмехнулся кузнец. – О пряжку расплющилась, да в рёбра её и вдавила. Дыхалку тебе отшибла правда сильно, да рёбра поломала. Да ещё помогло, что у паскудника этого пистоль жилетного размера был. Из такого далее чем на двадцать шагов и не стрельнёшь. А промеж вас чуток помене было, – продолжал пояснять мастер, от избытка чувств размахивая руками.
«Так, – кивая и мысленно инспектируя организм, думал Матвей, припоминая форму и размер своей перевязи для метательных ножей. – Пряжка от неё у меня под правой лопаткой как раз и находилась, но сантиметрах в пяти от позвоночника. Выходит, мне и вправду крепко повезло. Возьми он чуть левее, и всё. Привет горячий. В лучшем случае. В худшем, полный инвалид на всю оставшуюся жизнь. Блин, как бы проверить, что у меня вообще с организмом? Шевелиться откровенно страшно. После такого удара, да ещё и перевозок на местном транспорте, и вправду можно на четыре кости перебраться. Не хотелось бы на костылях остаток дней шкандыбать».
– Ты чего примолк-то, сынок? – тихо спросила Настасья, тронув его за плечо. – Болит чего? Может, ещё водички принесть?
– Ага, давай, – поспешил согласиться Матвей. – Попью, да посплю, пожалуй, – вздохнул он, сообразив, что ни к какой работе пока не готов.
– Ага, ты это, отдыхай пока, сын, – кивнув, как-то поспешно робко согласился Григорий.
– Ты чего, бать? – не понял парень такой его реакции.
– Так это… Ну, как бы…
– Да чего ты мнёшься? Говори как есть, бать, – потребовал Матвей, внутренне холодея от возможных новостей.
После случившегося ожидать можно было чего угодно. Но всё оказалось куда прозаичнее. Откашлявшись, Григорий медленно отступил на середину хаты и, сняв кубанку, глубоко, в пояс поклонился, чуть подрагивающим голосом произнеся:
– Спаси Христос, сын. Что не посрамил чести казацкой и не убоялся мать собой закрыть. Ты ведь не просто мать свою спас. Ты и мне жизнь сохранил. Без неё и мне не жить.
– Господь с тобой, батя, – сглатывая подступивший к горлу ком, прохрипел Матвей разом пересохшей глоткой. – Это ж мамка моя. Как же я мог не защитить? Я ж тогда самого себя бы проклял.
– Господь с тобой, сынок! Что ж ты такое несёшь?! – вылетая из кухни, тут же затараторила Настасья. – А ты, отец, и вовсе ума лишился, – напустилась она на мужа. – До такого греха додумался. Где это видано, чтоб казак родовой себя сам жизни лишал?!
– Не было б греха, Настюша, – грустно улыбнулся кузнец. – От тоски бы сдох, на могилке твоей, как тот пёс. Сама знаешь, мы с тобой не просто венчаны. Нас с тобой судьба свела.
– Судьба, или пращур? – не удержавшись, тихо спросил Матвей, начиная о чём-то догадываться.
– Знает он. Ты пока ездил, Елизар его со Святославом свёл, – тихо поведала Настасья, присаживаясь на край лежанки и начиная поить сына. – Да и я ему кое-что рассказала.
– От, значит, как, – растерянно проворчал кузнец, ероша седеющий чуб. – Ну, может, так оно и лучше.
* * *
Вошедший в дом едва не строевым шагом поп небрежно перекрестился на образа и, одарив Матвея долгим, настороженным взглядом, мрачно спросил:
– Ну, что скажешь?
– И тебе здоровья, батюшка, – усмехнулся парень уголками губ.
– Дерзишь?
– Здоровья желаю. Где ж тут дерзость? Или оно тебе лишнее? – нашёлся Матвей, даже не делая попытки приподняться.
При каждом движении, когда ему приходилось напрягать спину, боль по телу разливалась такая, что выть хотелось.
Да ещё и дыхание перехватывало. Похоже, лёгкое ему и вправду отбило капитально. Но это всё проходящее. Главное, что позвоночник цел, а значит, рано или поздно он сможет встать. Именно эта мысль поддерживала парня с момента его возвращения в сознание.
Угрюмо хмыкнув, поп присел на лавку и, оглядевшись, задал следующий вопрос:
– Правду ль гуторят, что ты Катьку порченую к блуду склоняешь?
– Это кто такую хрень несёт? – тут же разозлился Матвей. – Пусть этот пёс брехливый сюда придёт и лжу ту повторит, в глаза мне глядя.
– Язык придержи, – попытался осадить его поп, но парня уже понесло.
– Сам замолчь. Кто несёт такое? Отвечай! – рычал он, глядя в глаза попу злыми глазами.
– Ты это, полегче, – стушевался служитель культа. – Не с казаками на завалинке говоришь.
– А вот с казаками я после о другом поговорю. Вот придёт дядька Елисей, обскажу ему, как ты сплетни о честном человеке по станице разносишь, – пригрозил парень.
– Зачем? – окончательно растерялся поп, не ожидавший такого наезда.
– А он тогда дознание проведёт и узнает, кто тот пёс брехливый. А уж после я с ним сам разберусь. По-свойски. Чтобы другим неповадно было.
– Не узнает, – злорадно усмехнулся поп.
«Конечно, не узнает. Это ведь ты придумал», – фыркнул про себя Матвей, но догадку свою оставил пока при себе.
– Узнает, – помолчав, уверенно произнёс парень. – Дядьке Елисею никто врать не станет. Так что, придёт время, всё наружу вылезет. А там уж посмотрим, кому язык укоротить потребно.
– Зачем девке коня отдал? – насупившись, прямо спросил поп.
– Да затем, что у них мерин того и гляди околеет. Надел едва не на себе пашут, а там семеро по лавкам мал мала меньше. И что? Ждать, когда с голоду пухнуть начнут? Всегда так было, что в станице вдовам да раненым помогали.
– И всё? – растерялся поп.
– А чего ещё-то?
– А Катька?
– А что Катька? – озадачился Матвей.
– К ней у тебя чего?
