– Уважаемая дварфиха знает, что наш народ, в силу своей связи с Вечной…
– Связи с игрой в кости, ты хочешь сказать? – обрывает его Спичка. – Так вот, если хочешь получить свои два стакана бесплатно, метнись феечкой и притащи мне морковку. Успеешь до третьего звонка – победил. Время пошло!
– Эта ложа в вашем распоряжении, юная леди, – галантно отодвигает стул Полчек, – прошу!
– Мне так неловко, вы уделили мне столько внимания, господин… Наверное, мне было всё же лучше пойти в храм Вечны…
– Считайте, что это мой каприз. Повторю, это совершенно ни к чему вас не обязывает. Что же касается храма Вечны Нашёптанной, то он стоит на своём месте уже не первую тысячу лет, и, скорее всего, в ближайшие дни никуда не денется. Вы сможете отправиться туда в любой момент, если вам так будет угодно. А сейчас позвольте вас оставить, мне нужно проконтролировать подготовку к спектаклю.
– Благодарю вас, господин Полчек.
– Ах да, – обернулся драматург уже на выходе из ложи. – Наш театр – зона свободного искусства. Потому, что бы ни произошло, не пугайтесь. Это просто импровизация. Я считаю, что будущее за новыми формами.
Завирушка с интересом смотрит на то, как заполняется зрителями зал. Скорлупа – большое старинное здание имперского периода, привести его в порядок целиком потребовало бы огромных средств, которыми потомок исчезнувшего Дома Кай не располагал никогда, поэтому под театр выделен бывший крытый атриум, в котором разместили полукругом ряды лавок и выстроили небольшую сцену. Сегодня, кажется, в зрительный зал набилось куда больше народу, чем он вмещает.
– Опять Полчек выдумал что-то новое, – слышит она тихие разговоры внизу, за ограждением своей ложи.
– По-моему, он просто выпендривается, – отвечают невидимому для неё зрителю.
– А вот и нет, – смеётся кто-то третий, – он просто уклоняется от покупки лицензии. Если Полчек будет ставить обычные пьесы, к нему рано или поздно придут из Дома Теней. А так он всегда может сказать: «Ну какой же это театр? Это даже на ярмарочный балаган не тянет…»
– Ничего вы не понимаете! – подключается к беседе очередной театрал. – Дело не в деньгах! Лицензия требует соблюдения канона. А пока её нет, можно экспериментировать! Полчек – смелый новатор. Если бы ему были нужны деньги, он бы просто отменил бесплатный вход.
– При таких ценах на напитки ему никакие билеты не нужны, – ворчат внизу, – я остаюсь при своём мнении, он просто выпендривается.
– А я думаю, что Полчек – гений! – горячится оппонент.
Завирушка так и не узнала, чем кончился этот интересный спор, потому что раздалось троекратное жестяное бряканье, и перед сценой стали разгораться магические огни рампы.
**
– Много народу? – страдальчески спрашивает козёл.
– До огровой задницы, – сообщает подглядывающая из-за занавеса Фаль.
– Это будет не просто провал, а провалище, – уныло говорит Пан. – Мы в полной жопе. Нам нужно, чтобы лабухи не облажались. Нам надо как-то успеть сменить декорации после первого акта. Нам нужна Мья. Нам нужно проверить гостью Мастера… Но больше всего нам нужна Мья. Может, правда, поставить столб с глазами?
– Не, – отвечает уверенно Фаль, – спеть за неё, допустим, можешь ты. Но она должна хоть как-то двигаться, иллюзией нужного эффекта не добьёшься. Слушай, какое знакомое платье вон там, в первой ложе! Это не его ты искал?
– А ну-ка, подвинься… – Козёл отодвинул Фаль от прорехи в занавесе. – Точно, оно. Как оно попало к гостье Мастера?
– Не знаю, но у меня возникла интересная мысль… Это же платье, в котором должна была быть Мья Алепу…
– Ты хочешь сказать…
– Почему нет? Что мы теряем?
– Примерно всё, – злобно отвечает Пан. – Мастер нас убьёт.
– Он нас убьёт, если мы залажаем премьеру. А мы её, считай, уже залажали. Значит, мы обречены. Как говорят хобгоблины: «Путь актёра – это путь провала. Веди себя так, будто тебя уже с позором уволили и выкинули из театра с ликантропьим билетом».
– Хобгоблины говорят: «Путь воина – путь смерти». Но я понял, о чём ты, Фаль…
***
– И что ещё кладут в этот мраков смузий? – ворчит Спичка, быстро шинкуя на стойке морковку лезвием секиры.
– Может быть, виски? – осторожно предполагает маховик.
– Как изящна ваша секира, о несравненная! – от всей души хлопает себя короткопалой ладонью по богатой золочёной кирасе пожилой дварф. – Какой мощный обух, какой тонкий подток! Я готов созерцать её совершенные обводы вечность! Могу ли я осмелиться предложить продемонстрировать вам свою? Она уже не так блестит полировкой, как раньше, но ещё весьма крепко насажена на древко!
– Экий вы шалун! – грозит ему пальцем Спичка. – Сейчас не время для любезностей. Я заканчиваю после полуночи, можете пригласить меня в таверну. И, чем нефилим не шутит, может быть, у вас будет шанс похвастаться оружием. Девушке бывает так одиноко в большом городе… Значит, говоришь, виски?
– Виски уместен в любых напитках, – убеждённо отвечает маховик.
– Но не стоит умалять и значение эля! – не соглашается с ним дварф. – Ибо что есть виски, как не божественный концентрат тех же ячменя и солода?
– Добавлю и того, и другого, – решается дварфиха, сметая в стаканы рубленную морковь. – Гостям Полчека всё самое лучшее.
Она заливает корнеплод элем, доливает до верху виски, осторожно перемешивает толстым коротким мизинцем, и задумчиво облизывает его, вызвав сладострастный вздох дварфа.
– Как по мне, морковка только всё портит, – сообщает она. – Но молодёжь вечно пьёт всякую модную дрянь. Отнесу в ложу, не шалите тут.
– Твой смузий, девочка, – дварфиха решительно всучивает Завирушке по стакану в каждую руку.
Та растерянно смотрит, куда бы их поставить, но столика в ложе нет.
– Пробуй! – требовательно говорит Спичка. – Я должна убедиться, что ты получила то, что хотела.
Завирушка отхлёбывает большой глоток и застывает, выпучив глаза.
– Тебе вкусно? – угрожающе спрашивает дварфиха. – Я старалась!
– О… Очень… – давится, но глотает девушка.
– Это то, что ты хотела?
– Э… Да, почти…
– Почти? Да ты, я смотрю, не пьёшь… Невкусно?
Завирушка делает над собой усилие и под пристальным взглядом Спички глотает ещё.
– Я всё правильно сделала? – барменша упирает толстые волосатые руки в бока.
– У нас… обычно… морковку крошат мельче, – испуганно пищит Завирушка, на всякий случай делая ещё один глоток. – Но так даже лучше, спасибо!
– Я решила, что так её будет легче выплёвывать.
– Да, да, госпожа Спичка, вы совершенно правы! – торопливо кивает девушка. – Даже не знаю, почему никто раньше до этого не додумался!
– Потому что я лучшая барменша на побережье! – гордо сообщает Спичка. – Вкусно?
– Очень, – Завирушка делает ещё глоток, мысленным усилием удерживая вылезающие из орбит глаза, – лучший смузи в моей жизни!
– То-то же! – дварфиха гордо удаляется из ложи, и девушка облегчённо выдыхает.
Мир вокруг неё начинает слегка покачиваться, она ещё раз оглядывается в поиске поверхности, на которую можно поставить стаканы, но, не найдя, продолжает сидеть, держа их в руках.
– Лучший смузий на всём континенте! – гордо сообщает она маховику. – Так-то! Надо будет в меню внести.
– Прекрасная дама прекрасна во всём! – галантно подтверждает пожилой дварф.
***
Занавес начинает раздвигаться, открывая сцену. На ней интерьер роскошной виллы в Диаэнкевале, что подчёркивается обильными колоннадами на заднем плане (толстые палки, нарубленные Спичкой и покрашенные в белый цвет, которые прикрывает магия иллюзий). Тифлинги, сидящие на краю сцены, свесив ноги в зал, берутся за лютни и начинают играть. К стоящему возле камина высокому мужчине (его играет прикрытый иллюзией Эд) стремительно шагает из-за кулис статная красивая женщина в мантии птахи, и никто не смог бы заподозрить в этой красавице крошечную гномиху на ходулях.
– Ничтожный муж, немедля признавайся,
куда ты дел прекраснейшую Мью!
Ты не юли, не ври, не отпирайся,
иначе я сейчас тебя убью! – поёт женщина громким и решительным голосом.
– Как ты могла вот так сюда явиться?
Мои и так решенья нелегки.
Моя жена теперь будет молиться,
в монастыре замаливать грехи! – поёт в ответ мужчина.
Завирушка понимает, что видит историю о тайной любви Падпараджи, а это муж Мьи Алепу, Катигон, отославший её в дальний монастырь за измену.
Зрители внизу волнуются, переглядываются, некоторые даже вскакивают.
– Петь на сцене? В обычной пьесе, не опере? – доносятся до девушки удивлённые восклицания.
– Чудовищное поругание канона! Я немедленно ухожу! – заявляет кто-то громко, но уходящих единицы, остальные продолжают смотреть.
Меж тем, на сцене разворачивается драма: Падпараджа обвиняет мужа в том, что всё, чем он владеет, включая эту виллу, принадлежит Мье, которая как оперная дива получала богатые дары от поклонников её таланта. Муж, ничуть этого не отрицая, напоминает, что по законам Диаэнкевала является распорядителем имущества семьи, а супруга полностью в его власти. Тем более, уличённая в измене супруга.
– Тебе плевать на то, что изменила!
И никогда её ты не любил!
Твоя жена богатства накопила,
а ты теперь их подло захватил! – не сдаётся Падпараджа, взывая к совести и чести, которые у негодяя явно отсутствуют.
Катигон Алепу глумится над женщиной и требует денег за то, чтобы сказать, где именно теперь Мья, но решительная Падпараджа приставляет ему к горлу кинжал, и он сдаётся, называя монастырь, в который сослал бывшую жену.
– Моя супруга принесла обеты,
и не вернуть тебе её страстей.
Там птахи бродят, в мантии одеты,
и не пускают там мирских гостей… – издевательски поёт он на прощание, когда Падпараджа удаляется со сцены.
***
