Дмитрий Ардшин "Пособник"

25

Пронзительный голос жены давил на уши и сворачивал их в трубочку:

– Ну что ты за человек такой? Болтаешься по жизни как дерьмо в проруби. Страдаешь некромантией. В квартире развелось призраков, больше чем тараканов. А ночью они роняют стулья, хлопают дверьми, открывают воду, скрипят половицами, бормочат, скрежещут зубами и все стонут, стонут. Тут что ихняя общага? Зачем тогда променяли центр на окраину? Божился ведь: они сюда ни ногой. И что? Их стало еще больше. К призракам центра примкнули призраки спального захолустья. Ну и кто ты после этого? Как тебя назвать?

– Ну, все что ли? – Калганов уставился на жену. Ее искаженное лицо подергивалось и полыхало. Жена зашлась в истерике и гневе. Успокаивать и урезонивать – бесполезно. Оставалось только ждать, когда она провизжиться и выдохнется.

– Папа – кака? – Поднявшись и держась за бортик кровати, малыш засмеялся. – Папа – кака!

– Ну что? Довольна? – Вадим Витальевич укоризненно посмотрел на жену.

На ее лице задергалась кривая усмешка:

– Устами младенца…

– Папа – кака! Кака – папа! – Подпрыгивая и хлопая в ладоши, со смехом стал восторженно повторять Егор.

– Прекрати! – Резко осадил Калганов.

Егор испуганно вздрогнул. Его лицо скривилось и сморщилось. Он заревел, протяжно подвывая. Из глаз брызнули слезы.

– Ну, вот довел ребенка. – Вскинулась жена.

– Папа – кака. – Рыдая, с обидой и отвращением проскрипел Егор.

– Каким я был для него, таким и остался. – С горькой усмешкой сказал сам себе Калганов, сидя в кресле и вспоминая.

Наталья Алексеевна бросилась успокаивать малыша. Но он все плакал, делая судорожные прерывистые вздохи, багровея и задыхаясь в удавке истерики. Он никак не мог прореветься. Но вот он замолчал и, раскрыв рот, с изумлением вытаращился на дверь. Лицо малыша разгладилось и вытянулсь.

Калганов обернулся. В дверном проеме пританцовывал призрак в клетчатом пиджаке и широких брюках, жонглируя канотье, ярко-желтым тупоносым ботинком и рыжей вихрастой головой. Вместо нашлепки на носу краснел помидор. Бледное лицо комкали мелькавшие гримасы.

– Кто там? – Наталья Алексеевна бросила тревожный взгляд на дверь.

Калганов растерянно взглянул на малыша. Тот расплылся в улыбке, захихикал и захлопал в ладоши.

– Дядя – кака. – Восхитился Егор. – Кака, кака!

Желтый ботинок упал на пол. Голова в канотье насадилась на шею. Обиженно нахмурившись, клоун махнул рукой и исчез… Когда Олег Константинович Карандышев на цирковой арене смешил зрителей, у него остановилось сердце.

– Дядя?! Какой еще дядя? – Наталья Алексеевна тряхнула ребенка за плечи, словно вытряхивая душу. – Нет там никого! Нет! – Егор – в громкие слезы. А вслед за ним – и Наталья Алексеевна. Вырвав Егора из кроватки, она судорожно прижала его к себе и осыпала мокрое сморщенное личико виноватыми поцелуями. – Почему ты пугаешь маму? Ты же не кака, как твой пропащий папаша.

– Уймись.

– Папа – большая прибольшая кака, а Егор – нет. Он мальчик хороший. – Наталья Алексеевна стала покачивать Егора на руках.

– Замкнуло. – Калганов оставил комнату и потом квартиру. К нему прицепился Карандышев.

26

Заискивающе заглядывая в лицо Калганова, Карандышев говорил с еврейским акцентом, проглатывая «р»:

– Перед скоропостижным уходом я оскорбил Катюшу… и ударил ее. – Голос дрогнул. – Я так виноват перед ней. Так виноват. – Горестно вздохнул. – Мне так плохо без нее. Так плохо. Пусть она меня простит. Если сможет, конечно. Ведь она такая гордая. Такая гордая. И обидчивая.

– Это ваша супруга?

– Ну, вот еще.

– Дочь?

Клоун отрицательно покачал головой.

– Кошка. Катерина Ивановна. – Карандышев всхлипнул.

27

«У Рика» Калганов заметил Егора за столиком. Егор с оторопью смотрел на жадно евшую Настю. Надо подойти к Егору и сказать, что я не полная кака. Решил Калганов и тут увидел Пушкареву.

Она сидела у сцены, впившись глазами в Калганова. Старая ведьма усмехнулась некроманту. Калганов сел напротив нее.

Одно время они встречались. В то время Пушкарева была обаятельной стройной девушкой Потом Пушкарева ударилась в черную магию. Сошлась с демоном и страшно изменилась внешне и внутренне. Ее душа покоробилась и почернела. Когда демон бросил ее, Пушкарева решила стать Калгановой. Но некромант послал ведьму к черту. И к тому же он был обручен. Осыпав проклятиями и плюнув в лицо, Пушкарева исчезла из жизни Калганова. И вот спустя столько лет она вернулась. Как терминатор.

– Дули Уилсон пел унылым контральто:

– И когда двое влюбленных обручаются, они все еще говорят: «Разве это может быть ошибкой?»

– Чего тебе?

Ведьма скривила губы:

– Какой ты грубый. Не рад, что ли?

– Ну?

Пушкарева осмотрелась:

– Шум. Гам. Дым. Может, лучше у тебя на кухне?

– Нет! – Калганов содрогнулся и пришел в себя.

28

В топкую тишину комнаты с громким клацаньем жадно вгрызались часы над дверью. На них нащелкало тридцать пять минут второго. Оторвав себя от кресла, Калганов вышел в коридор. В горле пересохло от тревоги.

За кухонным столом растеклась темная фигура. Калганов потянулся рукой к выключателю.

– Оставь. Зачем нам свет?

Калганов сел напротив незваной гостьи. За спиной загудел холодильник.

– Чего приперлась?

– Егор и его подруга отправили меня на тот свет. Мне нужна компенсация

– Какая?

– Душа Егора.

– Убирайся прочь старая ведьма.

– А ты большая пребольшая кака… Папа – кака, кака – папа.

– Проваливай. – Калганов сжал кулаки и челюсти

– Жди большой пребольшой каки.

– Лыко-мочало что ли? Опять проклинаешь и наводишь порчу? Смени пластинку.

Сухо щелкнуло, и Калганов зажмурился от резанувшего по глазам света…

Призрак исчез. На кухне появилась Наталья Алексеевна:

– Сколько это будет продолжаться? Утром вызову устранителя призраков. Может он и от тебя избавит

– Какая же ты… добрая. – Калганов вышел. Обиженно зазвенела разбитая вдребезги тарелка. Калганов покачал головой. – Сама доброта.

В гостиной он осел в кресло и, переплетя пальцы, погрузился в тревожные мысли. Часы грызли тишину. С трудом оторвав себя от кресла, он разложил диван и, не раздеваясь, лег навзничь.

29

Музыка «Портисхед» зашвырнула Егора в кафе. Настя доедала душу.

– Вкусно?

– Как трава. – Настя облизнула губы. – Мне бы остренькую.

– Как у Рыкова? – Егор криво усмехнулся.

– У него уж очень жгучая. Как перец чили.

Егор огляделся и вздрогнул. Сердце екнуло. У сцены и пальмы в кадке сидели ведьма и отец. Егор поднялся и, поправив шляпу, затушил окурок в блюдце.

– Ты чего? – Черные глаза оторвались от тарелки и вскинулись на Егора.

– Надо поговорить с… – Тряхнули за плечо. Егор очнулся в большой аудитории. В лицо ухмылялся Чад.

– Неужели так скучно? – Спросил Навроцкий с трибуны.

– Да нет, конечно. Продолжайте. – Брякнул Егор, растерянно озираясь. Мистика. Заснул в комнате, а проснулся на лекции. Ну и ну.

Аудитория засмеялась.

– Выдалась бессонная ночь? – Глаза философа слегка косили и смотрели на Егора как бы украдкой.

– Читал Бертрана Рассела. – Рассеяно сказал Егор лишь бы что-то ответить.

Все опять засмеялись.

– Ага. Читал он. – Павлова усмехнулась. – Театральная площадь как зеркало русской революции.

Егор покраснел:

– «Дура на шее». Вот что я читал.

Чад с натянутой кривой улыбкой взглядывал то на Егора, то на Павлову.

– Интереснее « Идиот». – Резко ответила Павлова.

– А как тебе Алексей Толстой «Гадюка»?

– Уж лучше тогда Апулей «Золотой осел».

– Брейк, книгочеи. – Сказал Чад. – А то вы так до Маркиза де Сада договоритесь.

Поднялась и прокатилась очередная волна смеха.

– Тишина! Успокоились! – Потребовал Навроцкий. – Тут вам что цирк-шапито?

Недоверчиво озираясь, Егор гадал: это сон или явь? На последнем ряду сидел костлявый человек с красными пятнами на тонкой длинной шее и с испанской бородкой на остром зеленоватом лице. Сцепив пальцы в замок, он угрюмо исподлобья смотрел на Егора.