Михаил Песин "Переплески перекатов. Том 2"

Громче чаек крики.
Свежей озона терпкий эликсир.
Из плотной полутени в полублики
с восторгом входит отдохнувший мир.
В нём много грязи, но и много света,
в нём горьки травы, но и сладок мёд.
И вспять – нельзя, но именно поэтому
в нём есть потребность двигаться вперёд!

1978 г.

«Ещё один мой день…»

Ещё один мой день
позолотил восток.
Ещё одна ступень,
ещё один виток.
И надобно вставать,
и надобно идти,
и приручать слова…
Но, Господи прости, —
под пересвист стрижей
дай паузы хлебнуть!
На зыбком рубеже
рассвета хоть чуть-чуть,
укрывшись от забот
дремотной пеленой,
дай в лености лесной
побыть самим собой.
Замри на миг, Земля.
Ярило – отдохни!
Постой будить поля,
пусть выспятся они.
Спи, Волга, спи, Ока.
Деревья и кусты,
замрите.
Облака,
как чистые листы
моих грядущих книг,
плывите не спеша:
хотя б на краткий миг
пусть отдохнёт душа.
Пусть, озаряя даль,
замрёт рассвет в тиши.
И, может, мне тогда
достанет сил
на жизнь.

1979 г.

«Дорога устало петляет…»

Дорога устало петляет
и тает
в тумане,
что сонно над полем витает,
а жёлтые скирды,
качаясь в тумане,
всё так же, как в детстве,
волнуют и манят.
Как в детстве.
Как в то бесшабашное лето,
когда под спиной колыхалась планета,
а я на планете
лежал кверху пузом,
и солнце катилось зелёным арбузом.
И если, прищурясь,
смотреть сквозь ресницы,
от солнца тянулись зелёные спицы.
И тихо вязалось на них
кружевное
прозрачное марево летнего зноя.
И было забавно смотреть сквозь прищуры
на то, как плывут,
изменяя фигуры,
пушистые,
точно из пуха иль меха,
стада облаков.
И хотелось уехать,
уплыть,
улететь,
ускакать
и умчаться
туда, где они на рассвете родятся.
И лез я на башню душистого стога.
И жадно
часами
глядел на дорогу.
Вот точно такую —
кривую, в ухабах…
Ах, если б решиться,
шагнуть,
и тогда бы,
возможно, открылись завесы секретов,
дошёл бы,
нашёл бы купели рассветов.
А впрочем…
Навряд ли случится всё это.
Давно уже нету мальчишки средь лета.
А есть бородатый,
сутулый немного
мужчина,
усталый, как эта дорога.
Он многое знает.
Не всё понимает.
Но всё же решенья порой принимает.
И ставит вопросы.
И ищет ответы.
А нынче?
Ну, просто кончается лето.
Как в детстве, туман по-над полем витает,
а в нём, словно в прошлом, дорога петляет.

1980 г.

«Это море шумит…»

Это море шумит
или сосны шумят?
Август ливнем прошит
и ветрами примят.
На душе невпопад защемило.
С чего?
Или cкop листопад с грустной песней его?
Бесконечной волной время лижет песок.
Бой проигран, и зной отступил за лесок.
А за ним за лесок отлетела жара.
Птицы наискосок чертят небо – пора!
Кончен труд матерей.
Нынче – дело отцам:
надо поднатореть
для полёта птенцам.
А моим двум птенцам
всё бы песенки петь —
от родного крыльца
им не скоро лететь.
Им не скоро лететь —
мне скорей, как ни жаль,
сквозь осеннюю медь —
в бело-зимнюю сталь.
Оттого и щемит на душе невпопад.
…Это море шумит или сосны шумят?

1982 г.

Сирень

Был неба перевёрнутый стакан
наполнен до краёв прохладой утра,
и с тополей серебряная пудра
в безводный тихо сыпалась фонтан.
Стоял июнь. Наивная сирень,
почти обломанная, отцветала.
И всё-таки упорно источала
свой сладкий запах.
Приближался день.
Я ощутил вдруг приступ немоты,
обиды за бессилие вмешаться,
мечтая об одном лишь – надышаться
до наступленья пыльной духоты.
Поскольку знал, что полчища машин
задушат эти запахи бензином
и походя какой-нибудь верзила
сломает гроздь последнюю с вершин.
Пожухнут краски. В гуле суеты
уже не различишь деревьев шёпот.
Писк воробья и голубиный клёкот
поглотит хаос улицы. И ты,
придавленный весомостью забот,
сольёшься с массой по делам спешащих.
Не дышащих!
Бессмысленно вершащих
процесс впусканья в тело кислород.
Лишь вечером, когда идёшь домой,
всецело отданный на откуп лени,
опять увидишь этот куст сирени
и… горько посмеёшься над собой.

1977 г.

«Толкач «Дунайский» лязгал автосцепом…»