С приходом Давида зазвучала совсем другая музыка. Все тот же метал, но филигранно выверенный мелодичный и даже… тонкий? О, как любопытно было ловить забавные гримаски, когда он косячил. Нет, Давид отлично владел гитарой. Я бы даже сказала… овладевал. Это взаимодействие выглядело слишком сексуально. Но любая мелкая помарка отражалась злой маской на его красивом, чего скрывать, лице. Такая строгость к себе – почти проклятье, я знаю, о чем говорю. Но, буду откровенна, это только подогрело мой и без того пылающий интерес.
Спустя какое-то время все вышли на улицу покурить. Я покорным хвостиком поплелась за Родионом, потому что он по-отечески окружил меня заботой и дал понять: давай под крыло, тут безопасно. Но после небольшой беседы о складных ножах и вокале Вилле Вало, я вернулась в помещение, где, как оказалось, продолжал заниматься Давид – такой холодный непомерно грустный Кай, утонченный, почти субтильный. «Смотри, я не такой, как все, меня волнует только музыка…» Его локоны цвета горького шоколада время от времени падали на лицо, когда тот подавался корпусом к гитаре. Заметил. Карие глаза по-кошачьи сверкнули:
– Тебе хоть нравится то, что здесь происходит?
Я смутилась и, как всегда, спаслась в высокомерии:
– Если бы не нравилось, давно бы ушла.
Он изогнул губы в чертовски привлекательной улыбке, оголив зубы и пару аккуратных клыков в их ряду. Еще одна деталь к драматичности образа. Эдакий Лестат из экранизации «Королевы проклятых». Давид мог обойтись без костюма в канун Дня Всех Святых. Некоторым не нужно наряжаться, чтобы прослыть нечистью в самом потрясающем из смыслов.
Вечер тек в размеренном темпе, хоть и шагнуло давно за полночь. Родион громко объявил, что все должны пойти с ним за шаурмой. Но… «все»? Он явно переоценил величину своего влияния, в это удивительное гастрономическое приключение пустились только я и Давид.
Улицы удручали изобилием нетрезвого контингента. Крики, ругань и блевотина… Русский Хэллоуин? Лучше бы клянчили конфеты. Я боялась вставлять даже короткие реплики в оживленную беседу ребят, опасалась показаться глупее и произвести неправильное впечатление. Мне очень хотелось стать «своей», понравиться им… Поэтому я притворялась деревом.
Пока парни заказывали еду, я заказала кофе, а заодним взяла себя в руки. Мы с Родионом Семенычем первые вышли на улицу, Давид задержался в ожидании конвертика с картошкой фри.
Я ткнула пальцем в небо:
– Такое необычное! Розовое.
Родион пожал плечами:
– Как всегда.
После такого фидбека я поняла, что романтичности в Родионе чуть больше, чем во мне шаурмы, а я, напомню, взяла только кофе. Поэтому перевела тему на нечто беспроигрышное – музыку. В этот момент уже вернулся Давид. Он, кстати, по обыкновению копался где-то глубоко в себе и мой манифест на тему готического метала прошляпил. Так заводит, когда тебя ни хрена не слушают, ммм. Когда я заикнулась о возможном поиске гитариста для своего творчества, а Родион пнул его в бок, Давид выпалил только: «А, что?»
После чего, извиняясь, он уже активно включился в беседу, и на обратном пути мы не могли оторваться друг от друга. Не сказать, что мы не спотыкались в разговоре. Этот человек – не самый простой собеседник. Ему нужно все уточнять и оспаривать, добираться до самой сути и получать тонны ремарок. Нет, есть омерзительные псевдоинтеллектуалы и спорщики, которые порвут свою прыщавую задницу, лишь бы не признать правоту оппонента. Это не о Давиде. Он просто очаровательно дотошный и, если ты найдешь нужные слова, капитулирует с достоинством. «Какой ты сложный…» – время от времени думала я и ругала себя за любовь к подобному типажу. «Варь, какая паршивая идея,» – цедила я сквозь зубы, но продолжала упиваться нашими сладкими контрами.
Я вернулась домой в районе трех. Абсолютно счастливая. Ровно до момента, пока не переступила порог квартиры.
???
***
Следующая наша встреча произошла примерно через неделю. Я спешила к барабанной установке на очередной бесплатный урок. С волосами, закрученными в две инопланетные гульки, и в кислотно-оранжевом свитере на пару-тройку размеров больше. Это так, информация для атмосферы… А то как-то несправедливо! Подробно описывая мужчин, я упустила то, что являюсь невероятной красоты и стати зеленоглазой брюнеткой с аппетитной задницей.
Бешеной фурией я занесла эту самую задницу во двор школы рока, не придав и малейшего значения проходящему мимо силуэту.
А вот силуэт поспешил окликнуть меня:
– Варвара, правильно?
Забуксовала и развернулась. Это был Давид. Мы символически стукнулись кулачками, прежде чем я побежала дальше. Это выглядело почти кинематографично. Все эти тени, фонари и мы… Метафора того, как люди сталкиваются на своих жизненных тропинках, пересекаются, взаимодействуют… а потом неизбежно прощаются. Между тем под кислотным свитером порхали бабочки: он запомнил мое имя!
А внутри школы уже ждал Александр – педагог по ударным. Не отнять, чудесный человек. Мы с ним, как обычно, разболтались. О сути человеческих отношений, личностном росте… Об одиночестве. О том, как все взаимосвязано. Он развелся с женой и тяжело переживал это событие… Уже почти восемь лет.
– Хочу перекурить, продолжим на улице, Варь?
К нашему безграничному удивлению, снаружи поджидала большущая компания. Парни, включая подоспевшего Родиона Семеныча, развели костер и даже что-то там жарили. Я заметила мрачную тень – Давид с полупустой бутылкой пива. Думала, он ушел, когда мы столкнулись. Хотя… выглядел так, будто все-таки ушел, просто забыл свое тело: болезненное, тревожное, подавленное. Он словно хотел что-то сделать, но тормозил себя, за это же и осуждал. Через пару минут такой внутренней борьбы Давид выцепил мой взгляд, как карася на леску, и не к месту серьезно, даже официально, озвучил предложение присесть ближе к огню.
Кто знал, что однажды этот загадочный парень решит опрокинуть меня туда! Упс, отвлеклась. Так вот…
Я кивнула, села и задумалась: как же приятно быть девочкой в чисто мужской компании. Время от времени поправлять волосы, элегантно выгибаться и приглаживать шарф кончиками пальцев. Я могла вообразить себя героиней викторианского романа, за внимание которой борются достойные джентльмены. Мне хотелось кокетничать и культивировать свои слабости. Хотя… В окружающей обстановке разливался какой-то совсем другой шарм. Словно мы советская молодежь на берегу реки, поем запрещенные песни и прыгаем через костер, пока где-то вдалеке потрескивают сверчки и шепчутся лешие.
Но как бы ни пылал изнутри мой детский восторг, в тот вечер я страшно замерзла. Мне не хотелось идти домой в одиночестве, я знала: и Родион, и Давид живут в паре шагов от моей квартиры. Хотелось дождаться их. Я потянула руки к огню, Давид импульсивно отзеркалил моё движение и заговорил:
– Слушай, уже второй раз хочу спросить, что ты здесь делаешь? Создается впечатление, будто кого-то ждешь.
Пожала плечами:
– Я просто развлекаюсь.
Давид как-то горько усмехнулся:
– Ну, мы не самые плохие люди для этих целей.
Вернувшись домой, я нырнула в набранную выстраданным сожителем ванну. Он долго ворчал о том, что у меня слишком слабое здоровье, чтобы шляться по такой погоде… Какая ложь! Идеальный вариант: если бы я вообще слегла и даже ползком от него не ускользнула. Мне казалось, он из тех, кто рад подставить жилетку, когда ты в беде, но кривит губы, будь ты счастлив не благодаря его посильному участию. Ладно, мое личное отношение может искажать факты, надеюсь, он простит меня.
Но это все казалось такой мелочью. Я думала только о том, как органично и легко ощущаю себя в новой компании. И как меня аномально тянет к вампироподобному юноше с грустными глазами.
На следующий день я увидела сообщение:
? «Ты знаешь, вчера хотел поближе с тобой познакомиться, но, к своему сожалению, обнаружил, что ты уже вела какую-то развернутую беседу с Александром. Не хотел вмешиваться, а потом ушел в свои мысли. Но утром понял: нет, не хочу отпускать, мне действительно интересно пообщаться с тобой. А главное, у меня сложилось впечатление, что это чувство может быть взаимным…»
Мы договорились, что лучше встретиться лично, не размениваясь на переписки.
? «Слушай, у тебя волосы все еще пахнут костром?»
Гефсиманский сад
О предстоящей встрече я думала до безобразного много. Я даже постесняюсь спросить у себя: думала ли я вообще о чем-то кроме? Да, операция «предварительная паника» не могла провалиться, только не у такого искусного исполнителя. Меня атаковали вопросы: «Что мне следует ожидать? Какие мотивы преследовать? Точно ли он мой соулмейт? Если нет, стоит ли вообще выходить из дома?»
Ох, для заржавевшего социофоба каждое новое знакомство – стресс. Я иду на него нехотя, с треском и болью. Нещадно все обесцениваю или напротив, возлагаю слишком много надежд, а потом хлебаю горечи, стоит им рухнуть, подобно карточному домику, от легкого сквозняка. А еще я люблю преждевременные выводы, и это настоящий ад для психики.
А человек, с которым эта встреча предстояла, вообще казался кем-то оторванным от моей устоявшейся реальности. Как пестрая журнальная вырезка, вклеенная в серые улицы миллионника. В обществе принято называть подобные ощущения бабочками в животе, но я уже заюзала этот образ в прошлой главе, поэтому сейчас предпочту упомянуть бурления клопов, которые снуют под кожей. Животная паника, мандраж. Будто рядом с каждым кусочком сыра непременно разместилась мышеловка…
Мы договорились встретиться в тихом баре на центральной улице. Неловкое и быстрое приветствие. Столик у окна. Кислый сидр. Желтые стены и ненавязчивый фанк. Нервные взгляды, потные ладони, учащенное дыхание… Полный набор «первого свидания». Правда, у меня все еще есть парень, да. Незадача.
– Вот блин, а я волнуюсь… – Давид стиснул зубы.
А потом уронил руку на стол так, что она буквально коснулась моей… и сразу отдернул.
Я смутилась и опустила глаза, боясь шелохнуться.
Расслабь собеседника, показав, что переживаешь сильнее, чем он. Может, я чертов невротик, который просто не в состоянии поверить, что тот, кто ему действительно интересен, может тоже смущаться?
Я вот терялась. И в свои двадцать два терялась, как мелкая школьница перед самым популярным старшеклассником.
Давид был чертовски хорош. Облегающая черная водолазка, джинсы, волосы в хвосте и… этот обезоруживающий взгляд хищника. «Ой, я так волнуюсь!» – а сам смотрит, будто ты безапелляционно кончишь вечер в его постели. Или это игра гормонов? Сексуальность сказала «гудбай» в момент, когда я встретилась с тем, чье имя решила не называть. Из девушки, хотя бы раз в пару дней заглядывающей в собственные трусики, я превратилась в старуху, не улавливающую смысл всей этой вашей половой суеты. И единственный вывод, который якобы напросился сам собой: не моё. Секс – это не мое. Окажись на месте бедолаги бывшего (очевидный, но все-таки спойлер, да?) какой-то кучерявый фронтмэн из моих фантазий, результат был бы тот же. Ну, по крайней мере, я пыталась спасти себя этими мыслями. Так какого черта я теперь сижу и внаглую пожираю глазами едва знакомого парня? Что так стимулировало моё тухлое либидо?
Минуя первые притирки, мы с Давидом расслабились и с головой ушли в теплейшую из бесед, которые со мной когда-либо случались. О музыке, нашем месте в ней, жизненных принципах, планах, целях. Уже через полчаса мне казалось, что мы знакомы чуть дольше, чем вечность…
Может, мы цедили медовуху в тавернах города, чье название не вспомнит даже самый искушенный историк? Может, сталкивались на балах Викторианской Англии, где он, в сюртуке и с тростью, целовал мою руку, предлагая сбежать в розовый сад для приватной беседы? А может, дело было не в Англии, сад вовсе не розовый, а поцелуй… Радуйся, Равви!
Похоже на правду.
Мне хотелось прошептать через полоумную улыбку не закономерное: «Как же я рада нашему знакомству». Нет. «Я так скучала» подходит больше. Какое-то утомительное, фоновое ощущение нехватки, поиска чего-то абстрактно-ценного в неизвестности… отпало. Нашла! Мне бы следовало заменить накатившую эйфорию настороженностью, но я не верила в кармические отношения. Сейчас думаю – зря. Вот это вот медовое чувство в духе «он мой соулмэ-э-эйт» может говорить о том, что ты мог смачно обосраться, а это чудо перед самым носом – всадник апокалипсиса, решивший, что пришло время реванша: твоя голова не слишком красиво сидит на плечах.
Но нет, я уже решила, напомню, в первые пару часов ПЕРВОЙ встречи тет-а-тет, что это судьба-матушка сплела нас ниточками, мы пришли в этот мир с одной высшей целью – обрести друг друга. Вы понимаете, откуда все мои проблемы? Я романтик! С истероидным радикалом…
Однако подорвал остатки здравого смысла в моей уже не первую минуту кипящей голове следующий эпизод: я поделилась, что учусь в школе мюзикла, и пределом моих вокальных мечтаний является исполнить однажды Гефсиманский сад из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Так уж вышло, что никто из ближайшего окружения знать не знает ни о песне, ни о мюзикле.
Давид самодовольно ухмыльнулся и начал аккуратно напевать:
– I only want to say… if there is a way… Эта?
Как мало надо, чтобы Варе потребовались санитары! Широте моей улыбки мог позавидовать и Джокер, и Гуинплен. Я запихнула в карман телефон, извинилась и, слегка пошатываясь, убежала в туалет. Нет, не мастурбировать, как пошутила моя приятельница, когда я делилась с ней этим забавным эпизодом, просто побыть наедине с собой и заземлиться, пока не натворила глупостей в духе: «ДАВАЙ РОДИМ ПЯТЕРЫХ».
В зеркале уборной сияла какая-то совсем другая девушка. Вроде имеющая со мной общие черты, но преобразившаяся до неузнаваемости в своем безбашенном счастье. Стоит отдать должное, я никогда не видела ее настолько красивой. В нее тоже нельзя было не влюбиться.
В какой-то дофаминовой агонии я натыкала пару строк маме:
? «В своей голове я трахнула его несколько раз».
Та поспешила ответить:
? «Хорошо, что только в голове»
Я сделала глубокий вдох, успокоилась и уже с большей степенностью отдалась нашему резонансу… Скажем так, без резких движений. Но о ситуации в своей личной жизни рассказала без прикрас. Давид заметно помрачнел и поделился, что сам не так давно похоронил яркие, но деструктивные отношения. В которых, правда, в отличие от моих, все-таки была любовь. Но общий быт, его неопытность и, главное, непреодолимое желание девушки замкнуть на себе весь его мир…
– Я начал чувствовать вину за то, что в определенный момент больше интересуюсь гитарой, чем своей девушкой. Что я могу провалиться в деятельность и забыться. Забыть, что она в комнате и чего-то ждет от меня все это время…
Что ж, тем не менее, Давид не сказал о ней ничего дурного. В наше время человек, который не поносит бывших на первом свидании, – вымирающий экземпляр. Я вот, например, чтобы разнести своих, накатала целую книжку.
Но, боги, если бы время текло нелинейно, существовала бы машина времени или был любой другой способ передать информацию в прошлое… Я бы снесла дверь бара, закинула ногу на стол и больно схватила себя за щеки со словами: «Только, пожалуйста, не думай, что она – тупая сука, а с тобой все будет по-другому». Собственно, этой информации было бы достаточно, чтобы… Я все равно повелась.
Даже зная, во что это выльется, я бы повелась, уверяю. Увидев себя в скрюченной позе на ледяном кафеле, на грани суицида, ревущую в телефон «я тебя люблю», заранее понимая, что голос человека на том конце не дрогнет, я ничего не изменила бы. Мазохизм, судьба… Карма?
Давид предложил сменить обстановку: пойти в школу рока, где он сыграет мне на гитаре. По чистой случайности там никто не зависал, абсолютно неожиданно его изящный Ibanez был оставлен в репетиционной, никто не планировал растягивать наше свидание на… вот уже 5—6 часов? Я родилась не вчера, но это было так мило и сладко. Нас связала музыка, ей наматывать и все последующие узелочки. Я начала собираться, а он, как мне тогда показалось, ушел в уборную. Весь вечер вновь пролетел перед глазами. Точно не сплю? Что со мной? Я натянула пальто и стала медленно завязывать пояс, малахольно улыбаясь собственным мыслям. Прикрыла лицо руками. Что это за чувство? Такое новое…
Я подняла глаза и увидела, что Давид стоит в метре от меня, широко улыбаясь.
– И давно ты здесь? – смутилась я.
Засмеялся:
– Достаточно.
Гуманизм и пиво
Переступаю с ноги на ногу, мнусь и боюсь сделать шаг, словно он может убить меня. Да, слишком много воспоминаний, трогать которые – заведомо рыть себе могилу. Один лишь вид школы рока разлагает меня. Когда я была здесь в последний раз? Стены помнят наши улыбки, смех, тот особенный вкусный воздух, кадры, на которых остались «мы», люди, отчаянно решившие, что весь мир был слеплен для их общих приключений. Эфир хранит вздохи, робкие поцелуи, секс в вокальной комнате, ладонь, грубо зажимающую рот: «Тише, моя девочка…»
Остановись, сотри, прекрати этот бесконечный поток! Счастливые воспоминания приносят в разы больше боли, когда ты понимаешь, что мертвое нельзя убить.
Все-таки захожу. С порога чертыхаюсь. По всем объективным причинам его никак не могло здесь быть, и все же он здесь – плоть, кровь и дух, едва ли святой, конечно. Платон. Близкий приятель Давида. Лежит весь такой вальяжный на диване, смотрит из-под изогнутых бровей да ехидно улыбается уголком рта. Судя по мнению большинства, он человек крайне беспринципный и аморальный, а судя по личному впечатлению, еще и как пить дать проницательный. Перед таким собеседником лучше сразу капитулировать: махнуть рукой и исчезнуть. Он без шансов тебя уделает.
– Привет.
– Привет.
Сажусь рядом. Молчим. Отворачиваю лицо в попытках скрыть намокшие глаза.
– Проблемы? – слышу снисхождение в голосе.
– Ты и так знаешь.
– Это не моё грязное белье.
Трет лоб и хмурится. Если бы черти существовали, то выглядели бы примерно так: смуглая кожа, зализанные назад темные волосы до плеч, фактурные брови и это едкое сожаление в глубоко посаженных карих глазах. Мол, я-то в своем познании преисполнился, а вы, людишки, все суетитесь, да?
– Есть два с половиной рубля?
Не понимаю, о чем он.
Вздыхает:
