Лев Болеславский "Откровение в звуках"

Не успеваю… Ты поможешь?

Меня заботит не успех,

Не славы ласковые цепи

Мне б только, Господи, успеть

К воскресной службе в нашей Церкви.

Я не завидую другим

Живу Твоею благодатью.

Не знаю, кто диктует им,

Но мне диктует мой Создатель.

Не надобно иного мне –

Нет осияннее и выше

Отрады, чем, наедине

С Тобой Тебя, мой Боже, слышать!

И тяготы не тяжелы,

Когда ловлю, под небом, стоя,

Струящийся из тишины

Хорал, отпущенный Тобою!

Раскрой же, Господи, скорей

Свои объятия – и свято

Приму из вечности Твоей

Ко мне летящую кантату!»

Тот же Фридрих Ницше сказал однажды, что музыка Баха – это музыка отрицания желания. Не думаю. Разве что в какой-то мере это может касаться мирских желаний. Но «Страсти», «Месса си минор», хоральные прелюдии, десятки кантат – это жаркое желание единения с Богом, жажда найти лучшие, вдохновенные темы и мелодии для прославления Творца.

В изумительной по красоте и проникновенности 106-й кантате Actus tragicus («Трагическое действо») – заметьте, юношеской! – старозаветному страху смерти композитор противопоставил радостное ожидание её. Текст сочинения полностью составлен из библейских цитат. Это сделал сам Бах, не прибегая к помощи либреттистов. Вот мы слышим слова из книги пророка Исайи: «Сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрёшь». Вступает хор, подтверждающий: «Ибо от века – определение: смертью умрёшь». Если бы на этом кантата окончилась, её можно было бы счесть заупокойной, трагическим действом, музыкой отрицания желания. Но вот будто кто-то перевернул страницу Ветхого Завета, и чистым женским голосом, словно это ангелы с небес явились, провозглашается иное. Сопрано поёт: «Гряди, Иисусе!» Открывается Новый Завет, а в нём – слова из Откровения Иоанна. В оркестре не утихает хорал: «Я поручил себя Богу!»…

Бах соединяет стихи из разных мест Евангелия, и везде – желание единения с Господом. Вот виднеется Голгофский крест, слышатся слова: «В руки Твои предаю дух мой». И тут же – ответ: «Ныне же будешь со Мною в раю». Душа – душа Себастьяна! – в спокойной мелодии повторяет: «С миром и радостью я отхожу». Земные страдания позади. «И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезней уже не будет, ибо прежнее прошло…» Вот что слышится в кантате – слова из Откровения Иоанна.

Невольно вспоминается знаменитый сонет Шекспира с начальной строкой «Зову Я смерть…» Но там – бегство от лжи, коварства, несправедливости. У Баха же экстатическое желание нового неба и новой земли вырастает не из чувства отрицания, но из ожидания высшего единства и спасения. Такова его вера – вера протестанта и творца, для которого «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11: 1) явлены в звуках.

Жизнь, сотню лезвий обнажи,

Но и тогда взойду и выстою –

Не потому, что мало лжи,

А потому, что знаю истину.

Взойду – избавлю дух и плоть

От низкого преуспеяния.

Моя твердыня – мой Господь,

Моя дорога осиянная.

Весь мир приму и обниму,

Утешусь в самой малой малости

И радуюсь не потому,

Что мало горести в дому,

А потому, что много радости!

К слову: вот пример гения – нормального человека. Пример, опровергающий расхожую мысль о том, что гениальность – непременно отклонение от нормы.

Гёте заметил: «Музыка Баха – это музыка пути к Богу, а Моцарт – это гармонии, которые звучат уже в раю». Не знаю, как для кого, но для меня и в краю небесном шюблеровские хоралы, например, или органные прелюдии были бы к месту и ко времени (вернее к вечности). Да и Моцарт – не только райские напевы. Но о нём в другой раз.

Когда меня просят свидетельствовать о вере, спрашивают, как я пришёл к Богу, я с благодарностью вспоминаю Музыку, и, прежде всего Баха – патриарха духовной гармонии. Мне было уже за тридцать, когда я впервые услышал его. Работал я в Харькове, в трамвайно-троллейбусном управлении, в редакции многотиражки «Харькiвський електротранспорт». Редакция располагалась на четвёртом этаже, а на первом, в бухгалтерии, трудился мой товарищ, замечательный поэт Борис Чичибабин. В перерыв мы встречались, читали друг другу последние стихи, обменивались впечатлениями не только о поэзии, но и о жизни, в которой тогда так мало было музыки, гармонии… Мы оба чувствовали: недостаёт чего-то. Главного. И мне, и ему.

В тот день перерыв кончился, Борис возвратился к дебету и кредиту, а я всё продолжал думать о душевном балансе, о равновесии, которого мне так не хватало. Я не спешил к пишущей машинке: газету потом доделаю. Вышел на улицу и вдруг услышал необыкновенную музыку, которая лилась из репродуктора, прибитого к столбу. И голос! Точно с неба сошло всё это ко мне: ведь на земле такой музыки не бывает. В душе вспыхнуло: Бах! Наверное, Бах. Потом я узнал, что это была ария Петра «Сжалься» («Erbarme dich») из «Страстей по Матфею». Вернее – плач, плач раскаяния. Удивительно, но поет его альт, точно это голос не самого Петра, а рыдания его души.

Мандельштам спрашивал, обращаясь через века к Баху: «Высокий спорщик, неужели… опору духа в самом деле ты в доказательстве искал?» Какое уж тут доказательство, когда сердце Себастьяна было переполнено любовью к распятому Христу! Опора – только в любви.

«Господь – надёжный наш оплот» – так называется его 80-я, Реформационная кантата. Как «твердыня» проводится в вокальных голосах энергичная мелодия хорала, следом – в оркестровом tutti, но затем и рядом – возникает умиротворённый ритм сицилианы: «Приди в сердечный дом мой» (или «в дом моего сердца»). Это – обращение к Христу.

Теперь странно думать, что было время, когда я, услышав баховский хорал, говорил: непонятно, слишком сложно для меня. Была привычка к легко узнаваемому, к тому, что сегодня называют «попсой». Музыка Баха никак не вписывалась в мой мирской быт. Но, ещё мало что понимая, я чувствовал, как, словно независимо от меня, душа моя идёт, летит за этой странной музыкой, стремясь к вечной гармонии. Только спустя годы мне открылась её красота. Нет, самонадеянно говорить «открылась». Открывается! Земные и небесные гармонии помогли мне ощутить и понять: есть нечто выше моей, нашей земной жизни. Есть Творец!

Кто-то возразит: эта музыка несовременна. Так могут утверждать только глухие, ещё не слышащие, не вслушавшиеся. Нет, эта музыка удивительно современна, как вечна и современна вера. И надежда. И любовь. Как всегда современно Небо. И река. И берёзовая роща. Поразительно: она, эта музыка, была создана, когда мир был совсем иным. Когда передвигались на лошадях, стреляли из мушкетов, секли шпицрутенами. Фортепиано было в диковинку. Посмотрите на портрет Баха: парик с буклями, чёрный кафтан, белый шейный платок. Но главное – глаза! Твёрдо сомкнутые губы. Упрямость видна в волевом подбородке. Впереди – испытания судьбы, но и Божья благодать! Но и величайший дар, полученный от Господа. «И всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите», – говорил Иисус. Бах щедро распоряжался этим даром на протяжении 65 лет своей жизни. Столь же гениальный, но в поэзии, Борис Пастернак сознавал, обращаясь к Создателю: «Ты больше, чем просят, даёшь». А в Бахе не иссякал дар раздаривать! Молитва и вера укрепляли его сердце, помогая преодолевать мирские заботы, непонимание…

Иногда мне кажется, что музыкант жил не в XVIII веке, а во времена Иисуса Христа, ходил с Его учениками, видел и слышал. Слышал – и слушал. О земном пути Господа нам рассказали евангелисты в слове глубоком и ярком – не зря строки Евангелия зовут стихами. А вот музыкальное воплощение жизни Христа глубже и проникновеннее других совершил Бах. Слово упало на добрую землю. Умерло в тишине – воскресло в музыке. «Рождественская оратория», пассионы «Страсти по Матфею», «Страсти по Иоанну», «Месса си минор». А ещё – «Пасхальная оратория», мотеты и кантаты. Свыше двухсот духовных кантат! И всё это – о Христе. Поистине, эти гармонии – евангелие от Баха.

Если Георг Фридрих Гендель был сосредоточен в основном на Ветхом Завете (оратории «Эсфирь», «Саул», «Израиль в Египте», «Иосиф и его братья» и другие), то Бах – певец Завета Нового. Правда, и обращение Генделя к евангельской тематике дало прекрасные плоды: именно его «Страсти по Брокесу» вдохновили Баха на работу над его «Страстями».

«Приди, Иисус!» – восклицает Себастьян в одном из мотетов. «Иисус моя радость!» – слышим в другом. В течение одного церковного года кантор должен был написать 59 кантат, к каждой воскресной службе, не считая произведений на случай. За свою жизнь композитор сочинил пять годичных циклов духовных кантат, по одной к каждому воскресенью и празднику, – уникальное собрание христианской музыки, созданной в соответствии с требованиями лютеранства. Нередко он обращался к знакомым мелодиям и текстам великого наследия протестантских хоралов, и это помогало молящимся в храме воспринимать его музыку как богослужебную, хотя сами они не участвовали в её исполнении. Бах служил в церкви, регулярно создавая новые произведения. Казалось, это ремесло. Но Бах сумел поднять ремесло на уровень боговдохновенности.

Живу ремесленником Божьим

И каждый день в тетрадь мою

Записываю то, что прожил,

И прихожанам отдаю.

Не ведаю сует тщеславья,

Не знаю спешки и возни.

Есть ремесло. На нём расплавлю

Без примеси часы и дни.

Живу, приготовляя звуки.

Господь, я знаю ремесло.

Но как протягиваю руки

В ночи, пока не рассвело,

Туда, за дальние созвездья,

Среди громов, среди ветров –

И слышу радостно известья

О музыке иных миров!

Кажется, нет такой главы Евангелия, такого стиха псалма, которые небыли бы любовно, бережно перенесены в хорал, арию, синфонию (во времена Баха писалось так) Себастьяна. В кантате № 77 слышу, постигаю вдохновлённую словами Христа мысль о том, что в заповеди любви содержится весь Закон. Бах выражает заповедь любви музыкально: оркестр исполняет кантус фирмус хорала, то есть ведущую мелодию, проводимую неоднократно в неизменном виде – «Вот десять святых заповедей», – а хор сообщает новую заповедь. Христос получает новую заповедь любви из старого Закона – и композитор образует тему хорала из начальных интервалов старого хорала.

61-я кантата озарена словами Христа: «Се стою у двери и стучу». В 37-й бас поёт: «Вера даёт душе крылья». А в первом хоре 47-й кантаты, которую я особенно люблю, воплощены слова Иисуса: «Кто сам себя возвышает, тот должен унижен быть, и кто сам себя унижает, тот должен возвышен быть». 121-я – Рождественская. Об Утешителе, Святом Духе, рассказ в 108-й кантате. А вот Господь является после Своего воскресения ученикам (67-я кантата)… Хочется подпевать хору в 145-й кантате: «Ибо если устами своими будешь исповедовать Иисуса и сердцем своим веровать, то спасёшься». Прямо в душу проникает мольба в изумительно красивой 21-й кантате: «Приди, мой Иисус, утешь меня». И как бы в ответ звучит 4-я, на Пасху: «Иисус, Сын Божий, пришёл к нам!»…

Бах славит Господа и говорит с Ним не только в кантатах, пассионах, ораториях, мотетах. Ему довольно органа или клавира, скрипки или чембало. В Кётене, в небольшой часовне, был орган…

Отрадно и свободно мне

В часовне, к небу вознесенной

Не куполом, а во всю стену

Органом белым в глубине.

Но прежде темы вольный вздох

Пройдет, как «вождь», по всей часовне,

И нет мгновения верховней,

И слёз прозрачней, чем сберёг.

Здесь не мешает ничего

Обыкновенно и о многом

Вести мою беседу с Богом

На строгом языке Его.

О смерти и юности говорит языком музыки 8-я кантата, написанная на тему евангельского рассказа о юноше из Наина, которого исцелил Иисус (см. Лук 7). Над полями сияет солнце, а за городские ворота выносят сына вдовы. Звучат башенные колокола. Словно в ответ, пестреют цветы, отовсюду несётся жужжание пчёл, птичий щебет. В музыке звучит в миноре похоронный звон. Тучи сгущаются над долиной. Но раздаётся ария: «Уйдите, суетные, напряжённые заботы! Меня зовёт мой Иисус, кто откажется пойти?..» 140-я кантата посвящена притче о десяти девах. 43-я провозглашает 46-й псалом: «Пойте славу Царю нашему!»

Тема распятия – одна из главных в творчестве Баха. Она звучит в пассионах, в 4-й кантате «Христос лежал в оковах смерти». Вслед за трагедией смерти нам явлена победа Духа, воскресение, – музыка ликующая, под стать псалмам Давида. В «Страстях» сюжет завершается распятием и снятием с креста – Пьетой. Но в «Мессе си минор» – с небывалой силой воспета радость Божьего воскресения, открытая грядущим столетиям.

Творить для Господа было главным в жизни музыканта. Слава, известность были для него вторичны и не обязательны. И что с того, что при жизни Баха была опубликована только одна его кантата – 71-я, так называемая «Выборная»; не о славе думал великий гений. Он даже не ответил на дважды повторённую просьбу Маттесона дать о себе краткие биографические сведения для собрания жизнеописаний знаменитых музыкантов «Основание врат чести». Вот его друг Телеман был широко известен, Гендель… А Баха современники не считали выдающимся композитором – лишь исполнителем, органистом.

Маэстро думал не о славе, а о том, чтобы гармоничнее выразить то, что жило в его сердце, чтобы углубить рождающиеся темы, придав им символический смысл. Музыковеды давно отметили символичность творений композитора-христианина. Понятие Троицы родило троичную символику во многих его опусах. Из трёх вариантов Кирие («Господи, помилуй!») – слушайте Мессу! – один адресован Отцу, второй – Сыну, третий – Святому Духу. Кроме того, эти варианты помещены между начальной прелюдией и финальной фугой в «Клавирных упражнениях». Фуга тоже имеет три раздела с тремя мелодиями, большая её часть написана в трёхдольном размере. И это не бесплодная интеллектуальная игра, а высшее искусство, где сотворцом выступает, кажется, Сам Господь! И обратите внимание на фрагмент «Круцификсус» («И был распят и погребён») в си-минорной Мессе. Здесь басовая партия повторяется 13 раз – как бы «несчастливое» число, что символизирует временное торжество зла, когда Иисус был «распят за нас при Понтийском Пилате».

Где бы ни жил и ни творил великий мастер (Эйзенах, место его рождения, Арнштадт, Веймар, Кётен, Мюльхгаузен… вплоть до Лейпцига, где завершился его путь), своему кредо веры и любви он нигде и никогда не изменял, так же как и принципам творчества, понимавшегося им как служение Богу. И когда он был мальчиком в хоре, и когда – городским органистом, придворным музыкантом, учителем, главным для него было Творчество. Не случайно свои партитуры он украшал буквами SDG (Soli Dei Gloria) – «Одному Богу слава». Или JJ (Jesu Juva) – «Иисус, помоги». «Органная книжечка» украшена изречением: «Во славу Божию, ближнему на поучение». А перед первыми пьесами «Клавирной книжечки» для старшего сына Фридемана надписал: «Во имя Иисуса».

Своим ученикам в Лейпцигской музыкальной школе мастер говорил: «Генерал-бас – совершенный фундамент музыки и играется обеими руками так, что левая играет написанные ноты, а правая берёт к нему консонансы и диссонансы, дабы эта благополучная гармония служила славе Божьей и освежению духа. Там, где это не принимается во внимание, там нет настоящей музыки, а есть дьявольская болтовня и шум».

Воистину музыка для Баха – богослужение. А искусство было для него религией, потому и не имело ничего общего с мирским успехом. Религия у Баха входит в определение искусства. И он поднимается над концессиями и деноминациями: протестант пишет полную католическую Мессу! Пройдут годы, и под влиянием Баха Роберт Шуман перед смертью создаст латинскую Мессу… Да и сам Бах творил, как говорится, не на пустом месте. Ещё в юности он собственноручно переписал для себя мессы Палестрины, Лотти, Зеленки. Переписывал он и пассионы Генделя, кантаты Телемана, концерты Вивальди.

А вот сыновья Себастьяна Вильгельм Фридеман и Филипп Эммануил не играли сочинений своего отца. Иоганн Христиан Бах учил приехавшего к нему юного Моцарта, но тоже не играл ему ни единой ноты отца… А о своих учениках в Лейпциге учитель говорил: «У меня только 17 годных, а 20 – ещё не годных (то есть необученных), 17 же – никуда не годных».

Не понимали, не ценили. Когда Бах скончался, в протоколе магистрата Лейпцига было записано: «…среди прочих, умер кантор школы Фомы, или, точнее сказать, «директор капеллы»…

Бах не оставил завещания. Сыновья разделили рукописи и инструменты. Главное же наследство досталось грядущим векам. Пройдёт сто лет, и забытое великое искусство воскреснет для новой жизни. Спасибо Цельтеру и Мендельсону!

…В январе 1750 г. Бах тяжело заболел. Не помогли две операции: он ослеп. Сказалось то, что в детстве, украдкой доставая по ночам из шкафа старшего брата Иоганна Христофа нотные рукописи старых мастеров, он при луне читал и переписывал их. Сказалось многолетнее напряжение творческой деятельности. Да и от сильных мира сего ему доставалось не раз. Даже в тюрьме сидел по приказу разгневанного Веймарского князя Эрнеста – за просьбу об отставке… 18 июля Себастьян внезапно прозрел, но через несколько часов с ним случился удар.

В последние часы жизни он диктовал хоралы зятю Альтниколю. В основу хорала, сочинённого незадолго до смерти, положена мелодия «Когда тяжёлые бедствия окружают нас». Но маэстро продиктовал другое название: «Пред престолом Твоим являюсь я».