Петр Сосновский "Папенькина дочка"

– Да, я тебя отпускаю, – улыбнувшись, ответила мать.

Я не удержался и задал ей провокационный вопрос:

– Ты хочешь, чтобы я был похож на отца?

Мать с моим отцом Николаем Валентовичем намучилась. Он, как считала она, ни одной юбки не пропускал.

– Нет, не смей! – неожиданно громко выкрикнула мать, затем, взглянув на моего товарища, чуть мягче добавила:

– Иди уж! – и подтолкнула меня к двери. Мне ничего не оставалось – пойти на танцы.

На улице была поздняя осень, лежал снег. Я, надел пальто, на голову шапку и, конечно же, не забыл – начистил сапоги. Закрывая за собой дверь, я мельком заметил, что мать расстроена, хотя она и с одобрением посмотрела на моего друга. Ее довольство заключалось в том, что Виктор Преснов сумел меня расшевелить – вытянул в свет, на люди. Нет, она не верила в то, что я стану таким как мой отец, иначе бы не отпустила.

Дом культуры машиностроительного завода находился в большом старом здании, распластавшемся на пригорке среди могучих тополей городского парка. Он стоял на соседней улице, недалеко от дома, и я решил – ладно немного потолкаюсь с товарищем, ничего страшного не произойдет, затем прогуляюсь по свежему воздуху и на боковую.

Танцы начинались в восемь вечера. Отец приезжал домой часов в девять-десять, а порой и позже. У меня было желание вернуться до его приезда.

Отец работал в Москве в каком-то министерстве. У него была служебная машина. Однако он от домашних это обстоятельство скрывал, пользовался ею, не утруждая водителя: часто отпускал его; если ехал домой, то лишь до городка, а после добирался на маршрутном автобусе или же пешком.

– Уж шибко дорога длинная, – коверкая слова, виновато улыбаясь, оправдывался он перед Любовью Ивановной.

– Знаю я тебя! – отвечала мать. – Дорога здесь ни причем. Снова у какой-нибудь финтифлюшки задержался?

Я часто слышал, как соседки за спиной у матери «перемывали косточки» Николая Валентовича. Любовь Ивановна была не первая и даже не вторая женщина в его жизни. У нас не раз случались конфликты, способные разрушить семью. Мать все делала для ее сохранения.

Однажды и я сыграл в том не последнюю роль. Из детства мне памятен один эпизод. С одной стороны я и мать, с другой у порога – отец, незнакомая странной внешности женщина с чемоданом и тоненькая хрупкая девочка.

Я тогда не понимал происходящего, да и сейчас оно для меня покрыто тайной, однако мне четко слышится шепот матери:

– Сынок, хочешь, чтобы папка нас не бросил, возьми прут и отлупи девочку. Дай ей как следует, чтоб она закричала: «Домой хочу! Домой!» – Пусть они уезжают без твоего папки.

Я выполнил требование матери, хотя и был меньше девочки – заставил ее плакать. Отец не уехал. А может быть он, и не должен был уехать – все это мои фантазии, выдумки – сон?

С танцев я возвратился поздно. Отец меня опередил. Я задержался, и все из-за девушки. Она мне попалась на глаза случайно, ее я вырвал из массы танцующих пар, и долго, не отрываясь, следил за ней взглядом. Девушка танцевала со своей подругой. Странно им девчонкам это делать позволялось. Нам ребятам нет. Сразу бы подняли на смех.

Трудно было сказать, что мне в ней понравилось – не знаю. Стоило мне заглянуть в ее зеленые глаза, и я был заворожен. Девушка обладала силой. Нет – не физической. Это было что-то другое. Она вела себя гордо, независимо, с достоинством. С ребятами не танцевала, отказывала им – искала своего единственного, как я узнал после – меня.

Танцы окончились. Я неторопливо направился к выходу. Передо мной мелькнул профиль зеленоглазой красавицы. Она о чем-то живо говорила, подруги, следовавшие за нею, внимательно слушали. Я уже был готов подойти к девушке, но меня отвлек неожиданно появившийся в Доме культуры, Крутов и разрушил мое намерение.

– Асоков! Подожди минуточку! – он схватил меня за рукав и развернул таким образом, что моя зазноба исчезла с поля видимости. – Ты не видел Преснова. Я не мог с ним пойти. Это хорошо, что ты меня выручил…

– Да, здесь он, где-то рядом, крутится возле одной особы, – перебил я товарища, чтобы как можно быстрее отделаться от него.

– Ну, ладно, давай, – сказал он, заметив невдалеке Виктора, и тут же исчез в толпе ребят.

Я осмотрелся. Девушки не было. Вышел на улицу. Было темно и холодно. Желания идти домой я не испытывал. На душе было паршиво. Я ругал себя: мог не дожидаться окончания танцев – подойти, познакомиться с девушкой – мог быть в тот вечер решительным, но отчего то не был. Еще я ругал друга за то, что он меня бросил, хотя и знал о том наперед. Я помог ему своим грозным видом – отбил претендентов. Он завоевал желанную для себя подругу – и все. Я свободен.

Минут пять я находился в нерешительности. Однако долго стоять на крыльце дома культуры было неудобно, я мысленно махнул на все рукой и отправился домой. А куда мне можно было пойти – некуда. Я выбрал дальний путь. Прошелся по центральной улице, затем свернул на прилегающую к ней другую и уже после вышел на свою. Наверное, из-за этого домой я пришел чуть позже отца.

У меня была надежда – через день-два, мои переживания притупятся. Но этого не случилось. Мои попытки забыть девушку, увиденную на танцах, были тщетны. Интуитивно я чувствовал – мне с ней будет нелегко – буду мучиться, ни один раз испытаю разочарования, но отчего то не остановился. Меня тянуло к ней. Влечение было так велико, что я с трудом дождался следующих танцев в Доме культуры и как только мои друзья Виктор и Михаил принялись договариваться о встрече, сам влез в их разговор:

– Я тоже с вами! – Они отнеслись ко мне доброжелательно – обрадовались и с удовольствием приняли к себе в компанию.

– Молодец Асоков, молоток! – долго хлопал меня Преснов по плечу. – Я вечерком за тобой забегу!

– Нет, я сам зайду! – необычно громко выкрикнул я.

– Хорошо! Как хочешь! – тут же согласился друг. – Заходи. – И назвал время встречи.

Мне не хотелось афишировать: я намеревался выйти из дома незаметно для родителей. Но как я не пытался выскользнуть вначале во двор, покрутиться там и уже после отправиться на танцы у меня ничего не получилось. Мать была тут как тут. И отец отчего-то вернулся в этот день домой рано.

Он первый заметил мои сборы, понял, с чем они связаны и толкнул возвышенную речь:

– Андрей, я рад за тебя, наконец, ты будешь окружен девушками, красивыми девушками. Их на танцах всегда много. Я это знаю. Нашу странную, непонятную жизнь только они, они способны украсить, сделать осмысленной и нужной.

Мать тут же обратила мое внимание на то, что отец женщин видит насквозь.

– Нам, от него не скрыться, – услышал я ее слова. – Мы перед ним нагие. Это его и толкает на подвиги. Одно слово – Ловелас. Ты, Андрей его не слушай!

Я заметил, как отец слегка поморщился, однако возражать ей не стал. Он часто вел себя, как нашкодивший кот, вернувшийся домой, после удачного мероприятия и поэтому отмалчивался. Мать это замечала и с годами, хотя и наседала на отца, но уже не так рьяно. Зачем расстраивать его и нервничать самой.

Моя мать Любовь Ивановна за Николаем Валентовичем жила неплохо. Она никогда не считала, что он загубил ей жизнь. При нем Любовь Ивановна расцвела – мужиков было раз-два, и обчелся – многих забрала война. Рядом хватало одиноких, не знавших мужского тепла красавиц. Ей завидовали – и оттого злословили. У нее было все. Чего бы она еще хотела? Так это – жить в Москве. О Москве мать мечтала с детства – не удалось. Жизнь – изменила случайная командировка. Однажды ее, молодого специалиста машиностроительного завода отправили для выяснения какого-то вопроса на юг страны, где она и встретила отца. Главному инженеру однопрофильного предприятия девушка понравилась. Он не переадресовал ее другому человеку, а занялся сам – помог выполнить задание. Хотел даже задержать – продлить пребывание молодого специалиста, но отчего-то постеснялся. Отчего не мог объяснить. Намешано в нем было много чего – жил на перекрестке ста дорог. Могла взыграть в нем в тот момент кровь южного предка, не взыграла, заполнила сердце русская. Они тоже были в его генеалогическом древе.

Любовь Ивановна хотела уехать в Москву после окончания института. Но не получилось, ей пришлось ухаживать за престарелыми родителями. Не могла она их оставить, бросить. Затем матери помешало замужество.

Большой мегаполис – близкий – тридцать километров всего от городка и далекий тянул ее к себе. Там ее жизнь была бы совершенно иной – Николай Валентович всегда был бы у нее на глазах. Но так ли это было бы – большой вопрос. Одно мне было ясно, отец любил наш маленький городишко – родину моей матери. Столица отцу и даром не нужна была. Она у него ассоциировалась с работой и всего лишь.

Жизнь отца – прошлая, до определенного момента, где-то на юге страны, мне была совершенно неизвестна. О ней он не рассказывал, наверное, из-за того, что она ему была когда-то навязана вместе с должностью главного инженера на одном крупном заводе или же по причине того, что он не хотел травмировать мать. Я знаю, свой перевод в министерство Николай Валентович принял, как судьбу – с энтузиазмом. Он приехал не в столицу, куда его пытался вытащить какой-то товарищ – он приехал к Любови Ивановне. После того, как она дала добро выйти за него замуж, Николай Валентович поспешил в министерство в Москву с чувством благодарности к другу, хотя в дальнейшем особенно и не привечал его. Дома мне товарища отца удалось увидеть лишь однажды и то по случаю, требующему его безотлагательного участия.

Я, часто смотрел на мать. В ее жизни я также, как и в жизни отца находил много белых пятен не понятных мне. Любовь Ивановна была красавица. За ней должны были увиваться мужчины, да и увивались, но она строго держалась за Николая Валентовича. Бросая взгляды в прошлое, я нет-нет и приходил к мысли, что такую женщину как мать Николай Валентович просто ни мог не полюбить.

Задолго до начала танцев – я оделся и побежал к Преснову. Он жил на соседней улице. Дворами до него можно было добраться за пять-десять минут.

Дом был двухэтажный. Я вошел в нужный мне подъезд и, не поднимаясь, принялся давить на кнопку звонка.

Дверь мне открыла мать Виктора – Нина Михайловна, невысокого роста, плотная женщина. Где-то в глубине помещения до меня донесся хриплый голос его отца: «Кто это там?»

Я тут же ответил:

– Это я, Андрей!

– Ах, Андрей. Давно не был, давно. Ты, проходи, Виктор уже ждет! – сказал, вывалившись из комнаты в прихожую, Василий Владимирович – крупный, знающий себе цену мужик.

Василий Владимирович Преснов был очень доволен своей жизнью – он с семьей жил в большой отдельной квартире, выданной ему заводом, получал прилично и часто за спиной я от него слышал: «Ну, и что, что Николай Валентович имеет приличную должность? Я рабочий, но у меня зарплата по более его будет».

Годы лихолетья – застоя и так называемой перестройки с Василия Владимировича Преснова уже пенсионера лоск довольства сдули. Он ходил, мыкался по улицам и всем знакомым, а порой даже чужим людям жаловался: «Обобрали нас. Не пенсия – слезы. Я всю жизнь проработал кузнецом – не каждый смог бы, не каждый.  (Тут он был прав.) А они – эти буржуи обещали нам счастливое будущее! Мы, как дети верили им! Обманули нас, обманули, вот раньше жили, так жили! Нужно гнать этих кровопивцев с трона, гнать взашей. У нас разные дороги. Им, нас рабочих не понять».

Танцы в доме культуры были не часто два раза в неделю. Это меня устраивало. Я не хотел огорчать Физурнова. Мое своевольное поведение не должно было сказаться на спортивных результатах – иначе мне несдобровать.

Дом культуры я посещал осторожно. Для меня было важно знать, девушка пришла или нет. Я, входил в зал, осматривался. Находил ее – в противном случае – отправлялся домой. Танцевать я не умел, крутился возле ребят Виктора и Михаила – пробовал: под быструю музыку – прыгал, а под медленную – топтался, переминаясь с ноги на ногу.     Все это я проделывал, приглашая своих знакомых – местных девчонок. Моя зазноба была не из их числа – приезжая.

Наш городок держался только за счет машиностроительного завода. Его сокращенно называли – «машзаводом». Я не знал ни одной семьи, в которой хотя бы кто-то из ее членов когда-нибудь да не работал на нем. На машиностроительном заводе работала моя мать. На нем работали родители моих друзей.

Техникум снабжал завод специалистами, а нашим парням еще давал невест. Многие   девушки после его окончания, выйдя замуж, оставались жить тут же в городке.

На танцах крутились в основном свои ребята, – чужие – иногородние – остерегались. Если и ходили, то только «сорви головы». Им было море по колено. Они, не глядя на размеры кулаков наших парней, какими бы они не были большими – не боялись.

Местные – свои девчонки у нас в городке особым расположением у ребят не пользовались. Все внимание отдавалось приезжим. Прежде, всего, из-за того, что они вели себя более расковано – не чувствовали рядом за собой надзора родителей. Еще с ними было легко общаться. Не маловажное значение имело и то, что многие из них до того поражали нас своей красотой – мы просто обалдевали.

Правда, я, долгое время, не обращал внимания ни на своих девчонок, ни на чужих – приезжих. На лекциях я слушал преподавателей, а не крутил по сторонам головой. Из-за этого друзья надо мной часто подтрунивали. Они считали, что я у себя на уме. По их мнению, раз я пришел из армии, то должен был гулять напропалую, но вот не гулял, это многих задевало.

Для них я был не от мира сего. Однако издеваться надо мной они не смели, опасно было. Я имел большие кулаки, прощать мог только самым близким мне людям. Надо мной изгалялся Виктор Преснов или же Михаил Крутов. И то потому, что в их насмешках не было злобы. Еще, мне они были знакомы со школы. Это что-то да значило.

Я с интересом наблюдал, как Преснов, толкая в бок Михаила, крутившегося рядом и «делая глаза» в сторону моей зазнобы каким-то ненормальным, голосом, отделяя каждое слово, декламировал мне:

– «Андрей», «Асоков», «ну», «что», «ты» «ее», «боишься»! «Подойди», «пригласи» «на танец». «Будешь танцевать», «спроси», «как» «ее» «зовут» «и всего делов!». Хочешь, я подойду? – Крутов демонстративно понарошку тер кулаками глаза, после пальцем оттянув веко, восклицал:

– Я, не могу, сейчас заплачу! Хы-хы-хы…

– Нет здесь никакой романтики, – тут же оттолкнув локтем Михаила, влезал Виктор. – Все просто! – Возможно, так оно и было. Однако я не торопился.

Незнакомка мне понравилась ямочками на щеках и неторопливой размеренной походкой. На танцы она приходила не одна, с подругами. С ней рядом я часто видел девушку, чисто деревенской внешности – Полнушку с румяным лицом. Еще иногда на глаза попадалась особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами, в которых можно было запутаться. В них после запутался мой друг Виктор.

Странно, но я стал засматриваться на девушку. Не сразу, но моя любимица заметила меня. Вначале она вскользь бросала на меня свои взгляды, а уж потом просто таращилась, без всякого стесненья. Я ей явно понравился. Однако она, также, как и я ничего не предпринимала – ждала от меня первого действий – шага навстречу. Я не торопился. Мне было тяжело подойти к ней. Знакомство с девушкой могло разрушить весь мой распорядок дня. Я и так, хотя и не значительно, но нарушал его, посещая Дом культуры. А тут уж точно нагоняя от Олега Анатольевича мне не избежать. К тому же я танцевал так себе, мои пасы могли у девушки вызвать смех, ни чего более. Позориться я не хотел и оттого не торопился.

Мастак был танцевать мой друг Преснов. Я никогда раньше ему не завидовал, а тут не удержался и обратился к парню с просьбой помочь мне. Он сразу же согласился и принялся меня учить. Я, выполняя его требования, не раз ругал себя за то, что когда-то проигнорировал предложение отца пойти учиться в кружок танцев – сейчас бы пригодилось. Но что сделаешь? Нужно было нагонять упущенное время.

Для обучения я выбирал дни, когда родители находились вне дома. Необходимости упрашивать Виктора не было – он появлялся – стоило мне лишь только позвонить ему.

Вначале я думал, научусь быстро, проблем не будет. Но не тут-то было. Мне пришлось потрудиться изрядно. Обучение проходило трудно: Преснов раздражался.

– Да расслабь ты мышцы, – не раз кричал он на меня. – Ноги держи вот так, смотри. Носки внутрь, затем под музыку выворачивай их. Сильнее!

Мы «изъездили» не одну пластинку, пока что-то стало получаться дельное. Я недоумевал – штангу стокилограммовую толкать и то легче.

Прошло время, и Виктор изрядно со мной намучившись, однажды сказал:

– Вот, теперь я замечаю сдвиги. Практику пройдешь на танцплощадке, – вытер с лица тыльной стороной ладони обильный пот. – Думаю, что ноги у твоей зазнобы будут целы. – Помолчал и добавил: – А то раз наступишь своим сорок пятым и прощай любовь. Я это по себе знаю, – и хотел мне рассказать одну из своих историй, но я его остановил. Он явно желал подсмеяться надо мной. Я часто замечал за Пресновым, как усталость делала его раздражительным, и он отыгрывался на любом попавшемся под руку, отыграться на мне я ему не позволил, тут же пресек, хотя задеть меня было нелегко. Наличие физической силы мне давало возможность быть на высоте, не падать духом. Я тут же похлопал товарища по плечу и, улыбнувшись, сказал:

– Расскажешь в другой раз, хорошо! А сейчас дай я пожму тебе руку. Обучение давалось нелегко. Однако, что похвально, находясь в Доме культуры, я думаю, у меня хватит смелости выйти в центр зала. Ноги не подведут. Двигать буду.

– Будешь! – ответил Преснов. – Главное практика. На танцах не стой и увидишь, начнет получаться.

Мой друг оказался прав. Скоро результаты стали заметны и не только мне, но и моим знакомым по школе девчонкам. Хотя их похвалы могли быть и не реальными, ради того, чтобы я обратил на них внимание.

Дом культуры не имел отдельного помещения для танцев, использовался все тот же зал, что и для показа фильмов, просто кресла сдвигались назад, и высвобождалась площадка у сцены. Часть кресел расставлялись по периметру стен. На них сидели – отдыхали. Это уже после, когда завод построил дворец – в нем расположился зал для спектаклей, концертов, для показа кинофильмов и свой – специально для танцев.

Я, наверное, около месяца готовился к тому, чтобы подойти к девушке и познакомиться. Уже было собрался, но она исчезла – пропала с глаз – будто ее и не было. Я не понимал. Ходил и ходил. Была надежда, что мне попадется на глаза ее подруга Полнушка – девушка с румяным лицом, или же на всякий случай особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами, но напрасно, ничего не получалось – не помогло даже то, что я однажды  протолкался в Доме культуры до самого окончания танцев. Бес толку все.

Домой, в тот вечер, я вернулся поздно – около двенадцати часов. Мать с отцом еще не спали. Они в который раз разговаривали о Москве. Любовь Ивановна наступала – Николай Валентович оборонялся, оборонялся нехотя – вяло – все предпринимал, чтобы не обидеть ее.

Мой приход для отца оказался, кстати. Он тут же отвлекся и решил его использовать для примирения семьи. Отец был «психолог» – хорошо разбирался в людях. Умел к каждому человеку найти свой подход – понимал как мужчин, так и женщин. А их – уж особенно. Я не раз замечал, как он потворствовал, шел на поводе у матери – умел доставить ей удовольствие, однако в принципиальных вопросах Николай Валентович всегда был тверд. Моя мать так и не смогла его заставить бросить наш городок и переселиться в столицу. Я думаю, отец предчувствовал грядущие перемены и поэтому все сделал, чтобы обезопасить нашу жизнь – просто не поехал.

– Я, думаешь, сам не хочу в Москву? – Еще как! Но пойми, сейчас нет возможности. Да и тебя с завода никто не отпустит. Ты же не простой инженер! Ты начальник центральной заводской лаборатории. Что ты будешь из столицы ездить на работу?  Да тебя все здесь засмеют, – вот были слова отца.

Ночь была нескончаемо длинной. Я еле заснул и то лишь под утро. Однако проснулся, как обычно, в семь часов. Махнув на все рукой, я решил не отчаиваться, поискать девушку в техникуме. Она могла быть занята. Так уж важны для нее танцы – ну, не пошла раз, два, когда-нибудь да придет. Я все сделаю – встречусь с ней. Будет и на моей улице праздник.

День был воскресенье – для меня и матери выходной, но только не для отца – Николая Валентовича. В десять часов за ним неожиданно пришла машина, и он сразу же после завтрака уехал. У отца была встреча в посольстве, связанная с закупкой большой партии какого-то важного иностранного оборудования для завода на юге нашей страны – его, в прошлом, завода.

– Ну, вот сынок мы снова одни! – сказала мать, прибирая посуду. Настроение у нее было плохое, изменить его мне было не под силу. Я, не хотел влезать в разговор. Я опасался «завестись». Вчерашний ее разговор с отцом о столице не был окончен и никогда не будет. Он длился около двадцати лет и мог длиться до бесконечности долго. Что я мог поделать? Ничего!

Недолго думая, я оголил себя по пояс и выскочил во двор. Возле гаража, он у нас использовался, как кладовка, у меня находился целый арсенал спортивных сооружений. Они были несравнимы с теми, которые сейчас продают в специализированных магазинах. На лицо – кустарщина. Я их сам сооружал. Кое в чем мне помог отец – приложил руку. Они и сейчас сохранились и дороги мне как антиквар и не только – я их использую для физических упражнений.

Для начала я размялся. Физурнов запрещал мне без предварительной подготовки переходить к серьезным занятиям.

Их я начал на брусьях, затем забрался на перекладину и уже после взял в руки самодельную штангу. Вес штанги был более пятидесяти килограммов. Увеличить его нельзя было. Я нагружал себя лишь за счет числа толчков. Мог толкануть – двадцать, а мог и пятьдесят раз.

Зима – не лето. Вначале мне было холодно, но скоро я согрелся. Состояние мое улучшилось. Я растерся снегом и побежал в дом. С меня столбом валил пар.

Мне было достаточно минут пятнадцать-двадцать – я пришел в нормальное состояние и взял в руки учебники.

Наступило время – мать позвала обедать. После обеда я часа два слушал музыку – крутил пластинки и после отправился в спортзал. Меня ждал Олег Анатольевич. Он часто любил повторять:

– Спорт, Асоков, не знает ни выходных, ни праздников – запомни это.

Моя голова была забита мыслями о девушке. Хронометр-секундомер был в этот раз не для меня. У меня ничего не получалось. Физорг, глядя на его стрелки, все время меня торопил. Мои результаты ему явно не понравились. В итоге Олег Анатольевич махнул рукой и сказал?

– Ты, Андрей сегодня несколько рассеянный. Успокойся и приходи завтра. А сейчас – домой, но не спеши – пройдись по улицам, побудь дольше на свежем воздухе. Это помогает. Да и еще – обязательно проверь температуру и давление.

– Хорошо! – сказал я. Мне ничего не оставалось, как выполнить пожелание Физурнова – погулять по городу. Температуру и давление я не померил, проигнорировал, так как хорошо знал причину своего недомогания. Я беспокоился за девушку, не понимая отчего, она не появляется в Доме культуры. Что ей стоит?

Дома я появился, когда начало темнеть, оглянуться не успел, пришел вечер. Едва я и мать сели за стол на пороге показался отец. Он, быстро разделся, привел себя в порядок, помыл руки и подсел к нам.  Николай Валентович выглядел уставшим. Он не любил общепит – всякие там фуршеты. Его утомляла суета. Отец часто с инспекцией от министерства выезжал в командировки – помотался по стране и хотел, жаждал одного лишь спокойствия.

Мне было интересно наблюдать за отцом. Николай Валентович никогда не выходил из себя, даже дома. Он умел везде в любых самых щекотливых ситуациях быть на высоте. Отец чувствовал плохое настроение матери, знал, с чем оно связано – с желанием Любовь Ивановны перебраться в столицу и как мог, гасил ее раздражение.

Я понимал, что квартиру в Москве нельзя было бы сравнить с нашим домом с домом-коттеджем. У нас удобств было намного больше, чем, если бы мы жили в столице.  Комфорт не ограничивался только горячей и холодной водой, отоплением – мы имели возможность дышать свежим воздухом, летом отдыхать в маленьком саду из нескольких яблонь, вишен и кустов смородины, копаться в земле – перед домом была прекрасная клумба. Этого в Москве у нас не было. Я не раз бывал в ней и мне город не нравился. Я его считал большим и бестолковым. Однако мать так не думала. Ей столица была нужна, чтобы затеряться – спрятаться от женщины-соперницы – бывшей жены Николая Валентовича. Как Любовь Ивановна не крепилась – воспоминания о прошлом нет-нет и выводили ее из равновесия.

Злополучная поездка отца по работе, туда в Москву, в ее Москву, наверное, из-за того, что она пришлась на выходной день, вела к скандалу. Я недоумевал. Обычно я не влезал в распри родителей, хотя тайное, касающееся только их обоих, порой задевало и меня.

Отец без крика, спокойно, с упорством отражал натиск матери.

– Люба, забудь все! Не терзай себя! Живи настоящим. Тем, что у тебя есть. Зачем ты лезешь в мою голову? Я же знаю тебя. Ты снова расстроишься.

Он многое скрывал от матери, как мог, оберегал ее. Отец держал ту странную женщину в памяти лишь для себя и то, только из-за дочери, иначе бы давно забыл. Не нужна она была ему.

Разговор мне не нравился. Тошно было слышать о том, о чем было много раз переговорено. Я, глядя на отца, видел, как он мучился. Мать наверняка это тоже понимала. Однако не унималась, словно с горки на лыжах или же на санках катилась вниз, без задержки.

Отец желал что-то нам сообщить и боялся, не знал, как это сделать. Наконец, он отодвинул тарелку и прямо без обиняков сказал: