Повертелся вправо, влево… Нормально! Повоюем!
Глава 3. Вся жизнь моя была зароком
Заимодавцев я встретил, сидя за мощным двухтумбовым боярским столом.
Прежде кабинет хозяина выглядел скорее конторой, я же постарался сделать из него этакое мрачное вместилище темной силы.
Для стола спешно соорудили полуметровый постамент с тем, чтобы каждый, кто перед ним стоит, чувствовал себя как бы в яме.
Стены закрыли коврами мрачной расцветки, а у себя за головой я лично закрепил две зловещего вида сабли. (Корячился долго, так как предполагалось, что оружие фиксируется надежно, и в то же время должно освобождаться одним движением).
Сам, одетый в старинный бархат и нахлобученный на лоб парик, сидел в кресле с высокой спинкой, и изо всех сил старался походить на темного властелина. Единственно, что напрягало – под старинной сбруей я страшно потел. Опасался, что от стекающего пота клейстер размякнет, и у меня отвалятся усы, но пока все вроде бы держалось.
Впрочем, в любом случае разговор затягивать не следовало. Контрагентов нужно давить, пока они ошеломлены.
Усаженные на низкие стулья, заимодавцы не сразу решились приступить к делу. Проход по коридорам усадьбы, в которых они созерцали жуткого вида мужиков с топорами за поясом, настраивал их на то, чтобы вести беседу аккуратно. С максимальной вежливостью.
Я молча выслушал претензии после чего махнул Осипу и дал ему знак зачитать Меморандум (именно так, с большой буквы) об уплате долгов.
Там заявлялось, что все кредиты будут погашены в течение трех лет (тут от посетителей раздался было протестующий писк, но я сверкнул глазами и потянулся, как бы ненароком приблизив руки к рукояткам сабель).
– В течение трех лет, – повторил Осип, и на этот раз возражений не последовало.
Далее он огласил график, согласно которому каждому из заинтересованных лиц будут поступать взносы. (Список мы сочиняли почти всю ночь, стараясь учесть и величину долга и значимость человека, у которого деньги взяты. Понятно, что предпочтение отдавали знати, а всяких там мещанишек оттеснили в самый конец).
По поводу величины взносов и сроков погашения тоже возникли было переговоры, но в основном между самими заимодавцами. Это меня устраивало – пусть сколько угодно собачатся о том, кто будет первым, а кто обождет, лишь бы меня прогнуть не пытались.
В этот ответственный момент дверь отворилась, и миловидная горничная впустила в кабинет мою нареченную.
Любимая была одета по последней моде и, судя по всему, привыкла обитаться в столицах. Здешние же хоромы произвели на нее самое гнетущее впечатление.
Настолько, что войдя в кабинет, она полностью проигнорировала собравшихся и обратилась непосредственно ко мне, как к единственно родному человеку.
– Пьер! – воскликнула она, едва появившись на пороге, – Что происходит? Почему ты так внезапно уехал, и что это за чудовищный дом?
– Увы, душа моя, – скорбно произнес я, поправляя парик и с трудом удерживаясь, чтобы не утереть пот рукавом. – Мой отец умер, и мне пришлось принять его дар.
– Какой еще дар? – глаза у дамы стали круглыми.
А заимодавцы, прекратив спор, обернулись в ее сторону. Кажется, их всех сейчас озарила мысль, что в здешнем именьи не все чисто.
– Древний, – ответил я замогильным голосом. – Ты видишь, как я изменился.
– Да, – пролепетала возлюбленная, пятясь к дверям.
Кстати, на пальце у нее я заметил кольцо с большим бриллиантом. Скорее всего, это был подарок на обручение, и стоил он наверняка не мало.
– Большая удача, что ты приехала сама, не заставляя призывать тебя силой, – продолжил я нагнетать. – Теперь сыграем свадьбу и дальнейшую жизнь…
– Нет! – взвизгнула дама.
– Кольцо обручения связывает нас неразрывно.
– Нет! – она вцепилась в бриллиант и принялась сдирать его с пальца. Однако надет он был на перчатку и сидел прочно.
Я встал.
– Дай же мне руку, возлюбленная моя.
Далее удачно вспомнились еще ненаписанные стихи Пушкина, и я, на ходу перекладывая письмо Татьяны на мужской вариант начал мрачно, сверля даму глазами, зачитывать: «Вся жизнь моя была зароком свиданья верного с тобой. Узнай, тебе я послан Богом! Навеки я хозяин твой…»
– Нет! – заорала столичная модница, срывая кольцо вместе с перчаткой и, швырнув его в мою сторону, кинулась прочь.
Я медленно опустил протянутые к дамочке руки, немного постоял, а затем опустился на сиденье.
– Связь разорвалась, – молвил глухо.
Осип, подобрав перчатку с кольцом, положил ее передо мной на стол.
Я кивнул и тут почувствовал, что от речей, при которых верхняя моя губа естественны образом шевелилась, клейстер окончательно размяк, и усы сползли вниз. Образовав нечто вроде двух черных клыков, торчащих у меня из углов рта.
Жуткая тишина установилась в кабинете.
Говорить я не мог – чертов клейстер еле держался, и если бы усы окончательно отвалились, это смазало бы впечатление.
Впрочем, народ в те времена был поголовно верующий, так что жуткое превращение, произошедшее с моим лицом, повергло всех присутствующих в ужас.
– Вы можете идти, – спас положение Осип.
Заимодавцы, метнув на меня испуганные взгляды (я хранил гранитную неподвижность, силой воли удерживая усы на верхней губе). отталкивая друг друга, ринулись прочь.
К счастью, двери в кабинете были достаточно широкие, так что выскочили они в коридор, не покалечив друг друга.
Первый раунд переговоров можно было считать успешным.
* * *
Что обо мне расскажут заимодавцы, воочию наблюдавшие нечеловеческие преображения моего лица, можно было достаточно точно предполагать.
Однако любые слухи и домыслы не живут долго, если постоянно не подкреплять их чем-то реальным. То есть силой.
Поэтому вопрос с рекрутами оставался актуальным
– А скажи, друг Осип, – сказал я, обдирая с лица опостылевшие усы и утираясь полотенцем. – Помимо Гаврилы есть ли в именьи другие ветераны?
– Есть двое. Но они инвалиды. Один без руки, а другой контуженный. То есть в обычное время нормальный старик, но иногда на него находит.
– Позови их. Хочу поговорить. Может пристроим к делу.
Отдав это распоряжение, пошел во двор умываться и приказал подать туда другой костюм – менее торжественный. В бархате много не находишь. Во-первых, надо беречь старинный наряд, а во вторых в нем просто жарко – как никак уже почти лето.
Пока суть да дело, решил заняться конным спортом. Как поручик, пусть и бывший, и кавалергард, я должен был уметь ездить верхом. А мне, увы, до сих под доводилось кататься только на ослике. Согласитесь, это совсем другое. Так что следующие два часа я собирался посвятить учебе. Дабы не опозориться в городе, где могу внезапно сверзиться с седла на потеху окружающим. Боевой офицер (и темный властелин!) – это вам не какой-то базарный клоун. Соседи должны относиться с почтением!
К ветеранам я вышел, шагая чуть враскоряку. Седло лошади – это, знаете ли, не мягкий диван в купейном вагоне. Тут без навыка тяжело.
И больно!
Но смотрел орлом.
– Предлагаю вам заняться делом, которое вы лучше всего знаете. Нужно тренировать рекрутов.
Старики переглянулись. Видать вспомнили, как трудно дались им первые месяцы службы, когда все было незнакомо, непонятно, а унтер только орал и грозился батогами. И не только грозился, кстати.
– На первичную подготовку даю две недели, – продолжил меж тем я.
– Мало две недели-то…
– Знаю. Но делайте, что сумеете. Потом сам подключусь.
Старики снова переглянулись. Потом вперед выступил тот, что без руки.
– Тут, барин, дело такое…
– Ну?
– Чтобы хоть немного строю обучить, надо рекрутов с утра до ночи гонять. Тады работать они не смогут.
– И в чем проблема? Все равно уйдут на 25 лет. Считай, уже не работники.
– Ну, еж ли так… – старик пожевал губами. – Барские поля-то засеяли…
Я сначала не понял о чем он. Потом сообразил.
– Барские… А крестьянские, выходит, нет?
– Так не успели еще.
Етишкин пистолет! Вот еще морока.
– Что надо, чтобы ускорить?
– Лошадей надо, – включился Гаврила. (Да-да, он по-прежнему постоянно отирался где-то неподалеку и кинжал его устрашающий все так же торчал у него за поясом. Видимо, чтобы меня дурные мысли не посещали).
– Дать лошадей! – немедленно распорядился я.
Все ж таки только что с конюшни. Видел в стойлах упитанных битюгов, которые, похоже, большую часть времени просто жрали хозяйский овес. Пусть поработают!
– А какую плату положишь, барин?
Во дела… Похоже, крестьян тут имеют по полной программе.
– Рекрутам бесплатно. И наберите еще человек двадцать. Будем готовить тех, кому в следующие годы идти.
* * *
Вечером, очумев от чтения конторских книг, в которых мало того, что бухгалтерия все мозги проедала, так еще и записи делались с ятями и ерами, которые вот так сразу не разберешь…
Ну да. первую атаку кредиторов мы отбили, но долги-то остались. Погашать все равно придется, так надо хотя бы понимать где у нас доход, где расход.
Из экономики хорошо помню, что продавать надо не сырье, а продукт переработки. То есть, грубо говоря, не строевой лес и зерно, а доски и муку. Но! Для этого необходимо построить лесопилку и мельницу, а у нас денег нет. Прямо, как у друзей из Простоквашино.
А самое скверное, что надо еще с торговцами договориться, ибо произвести товар – меньшая из проблем. Главное его реализовать! И желательно не по бросовой цене.
В общем, исчиркал полтетради, выпил ведерко квасу, всю голову изломал, пытаясь выстроить хоть сколь-нибудь внятный бизнес-план.
А тут еще крюк над темечком нависает, дурацкие мысли наводит.
Короче, решил избавиться от раздражающего фактора.
Смахнул бумаги со стола, поставил на зеленое, сугубо канцелярское сукно стул и, взобравшись к потолку, начал ковырять нависающий над башкой крюк. Ну как-то не прибавлял он мне жизнерадостности.
Любящий папа закрепил железку надежно. Видимо, чтобы с гарантией выдержала вес вздернувшегося сыночка.
Но я уже слегка осатанел от здешних реалий, так что заготовленным заранее ломом принялся долбить в потолок.
Понятно, что получится некрасиво – приличный вроде бы кабинет, а на головой хозяина дыра. Но мне было наплевать. Главное, чтобы крюк этот чертов глаза не мозолил!
Бить вверх было неудобно, на бошку сыпалась пыль и мелкая труха, на шум прибежали Осип с Гаврилой и какие-то горничные с кухарками, которых, впрочем, в кабинет не допустили, бесцеремонно вытолкав за дверь.
– И нечего тут смотреть, – проскрипел я и, стиснув зубы, в очередной раз долбанул по потолочной доске.
В этот решающий момент внезапно выяснилось, что прежний барин любил своего сына гораздо больше, чем показывал внешне.
Потому как казавшаяся массивной и прочной дубовая доска вдруг треснула и разломилась пополам. А из образовавшегося отверстия мне на голову посыпалась металлическая посуда.
Судя по тому, как крепко один из кубков долбанул меня по башке – золотая.
Впрочем, было и серебро. Но в большом количестве.
Осип и Гаврила так и застыли с открытыми ртами, глядя как я стою, посреди груды драгоценностей, а сверху неравномерно падают и падают еще какие-то мелкие предметы, не успевшие вывалиться с основной массой барахла.
Когда выпадение предметов с потолка окончательно прекратилось, я опустил руки, которыми после первого удара прикрывал голову, и пристально посмотрел на камердинера.
– Ну что, друг Осип, – произнес хрипло, – кажется, у нас есть повод выпить.
