Стас Кондаков "От А. Дети рок-н-ролла"

Крейзи выступил в своём духе, с матерком и криками, поэтому плохой звук был даже к лицу «НВП». Про Цоя все забыли начисто. Закрывали этот концерт мы. Я практически не помню этого выступления, наверно сказались жуткая усталость и полное расстройство нервов, но радужная публика поддерживала своих, и становилось немногим лучше. Помню, что-то даже из Цоя сыграли, по-моему, «Ночь». Всё закончилось, и народ потянулся к выходу, оставляя после себя огромное количество пустых бутылок.

Теперь нужно было проводить гостей и как-то подлечить опустошённый сосуд души, но часть владимирских музыкантов наотрез отказалась уезжать, сказав при этом, что просто необходимо идти в лес, жечь костёр, петь песни и попивать горячительное. В результате, в количестве двадцати человек, наша компания оказалась в лесу, причём мы думали, что угощать будут они, а владимирская банда что мы. Каким же было всеобщее удивление, когда угощения в виде бухла не оказалось, в лесу ночь, все магазины закрыты, и последний автобус во Владимир давно ушёл.

Холодало. Найти дрова в абсолютной темноте случалось редко, поэтому нормально чувствовали себя лишь те, кто заблаговременно принял на грудь. И вот сидим мы под звёздным небом, и Славка говорит:

– Эх, мне бы сейчас гитарку, я бы что-нибудь сыграл!

– А мне бы бас-гитарку, – раздаётся из темноты голос Вовки-басиста, – я бы такое сыграл!

– Да ладно, сначала играть научись, да и что можно на четырёх струнах сыграть. И вообще, твой Титов играть не умеет.

– Кто не умеет? Да он круче всех!

Примерно в таком духе споры о преимуществах и недостатков двух лишних струн продолжался достаточно долго, и к всеобщей радости, ночь подошла к концу. Усталые и замёрзшие, все расходились и разъезжались по домам.

* * * * *

Осень прошла в репетициях и посиделках на кухне у Сани Натарова. Все вечера, а иногда и дни, мы проводили в уютной кухне его маленькой однокомнатной квартиры на втором этаже пятиэтажного дома.

После последних событий августа наша популярность в Радуге значительно выросла, начали появляться почитатели нашего творчества и куча новых знакомых. Как-то раз, дождливым осенним вечером, мы слегка навеселе шагали по неосвещённым улицам Радуги и увидели группу ребят с гитарой. Те, в свою очередь, окликнули нас:

– Пацаны! Вы же «Акустический лес»! Может, настроите гитару, а то что-то никак.

Наше радостное настроение от такой славы и изрядно выпитого до этого взлетело ещё выше:

– Да нет проблем, сейчас ещё и споём!

Как я не пытался её настроить – все попытки оказались безуспешными. Митёк попробовал сменить меня и, видя, что у него получается не лучше, отдал её мне. Я что-то попытался изобразить, но почему-то это у меня вызывало непонятный хохот. Все тоже повеселели, а один этих парней по имени Сергей и по фамилии Забатурин хохотал больше всех:

– Ну, блин! Вот прикол! – и тут же серьёзно спрашивал: – А вот эту песню сыграть можешь?

– Конечно, могу, – мычал я, – только не сейчас, хотя…

И так далее в том же духе. Забатурин оказался не на шутку продвинутым меломаном, кидался названиями неизвестных нам групп, хорошо знал репертуар звёзд русского рок-н-ролла и вообще поражал своей образованностью в неполные семнадцать лет. Зэб, как мы его прозвали, как-то быстро влился в нашу компанию и потом долго вспоминал наше знакомство:

– Смотрю, идут наши радужные звёзды, думаю надо как-то подкатить, а потом как глянул – они же никакие! Ну, блин! Ну, музыканты! Гитару настроить не смогли! Спеть – и то не смогли! Ха-ха! Музыканты хреновы!

Где-то ближе к зиме Володя Курлов сообщил мне, что на владимирском телевидении готовы приступить к съёмкам клипа. Эта новость всех нас жутко обрадовала, и в один прекрасный день наша группа в составе меня, Шурки, Митька и Сашки появилась в павильоне студии ВГТРК. Снимали мы ролик на песню «Акустический лес». Вся фишка задумки режиссёра заключалась в том, что мы снимаемся лёжа не каких-то кубиках, а камера катится на рельсах по полу, отчего получается эффект, что мы сидим на стенке.

Поскольку в кадр попадали наши ноги, а на них в данный момент у всех были напялены зимние башмаки, решили для эстетики сниматься босиком. На дворе стоял декабрь, и в студии было жутко холодно, тем более босиком, но отступать не приходилось. Лязгая зубами, все залегли на декорации.

Прозвучала команда «мотор», и мы дружно ударили по струнам, пытаясь зачем-то заглушить фонограмму, тем самым периодически выпадая из ритма. Но с этой бедой мы, в конце концов, совладали, а вот с другой не получалось. Поскольку все мы лежали на полу, то в кадре наши волосы как бы прилипали к стенке, поэтому режиссёр по громкой связи убедительно нас просил оторваться от пола или хотя бы нагнуться. Легко сказать, больше минуты живот просто не выдерживает, и в конечном варианте ролика отлично видно, как Шурка из последних сил напрягается, но всё-таки обессиленный роняет голову.

В перерывах, надевая носки и просматривая отснятые кадры, заметили странную вещь – у всех на лице полное половое созревание, хотя в зеркале всё было вроде бы нормально, а так как настала время съёмок крупных планов, то срочно вызвали гримёра. Как бы нам не пудрили носы и не накладывали грим, все попытки оказались тщетными, мы все равно оставались в мониторе прыщавыми юнцами.

Оператор всё валил на камеру, мол, контрастность такая, и вообще, нужна другая камера, а она на выезде. Режиссёр орал, мы мёрзли и боялись камер, оператор вспотел – нормальная рабочая обстановка. Конечно, артисты из нас тогда были никакие: эмоций нет, открывать рот под фонограмму было как-то непривычно, а мышцы пресса уже не к чёрту. Всё закончилось лишь поздно вечером, и, махнув в операторской комнатке на посошок, наша компания с чувством благодарности к бескорыстию телевизионщиков отбыла восвояси.

А звукорежиссёр Ирина задумала снять целую передачу о нас, уж не знаю, чем мы её зацепили, но подошла она к этому делу со всей серьезностью. Для этого одного ролика, да ещё и в акустике, было явно мало, поэтому при очередной встрече она и говорит:

– А давайте вы в Радуге сделаете сольный концерт, отстроите хороший звук, а я выпишу съемочную группу на выезд. Снимем концерт!

– Здорово! – говорим. – Когда делаем?

– А что тянуть? Чем скорее – тем лучше! Договаривайтесь со своим клубом и сообщайте число.

Что может быть проще! Договорились, назначили день концерта, развесили афиши и сообщили всем своим многочисленным друзьям о предстоящем шоу. Мы с Шуркой уже заканчивали свой техникум, и дело запахло армией, а поскольку в приписную Шурку записали в автобат, то почти каждый вечер он учился в автошколе. Именно в день концертных съемок, как назло, у него был либо важный экзамен, либо инструктора слишком строго следили за посещаемостью, словом Шурка жутко не успевал на концерт. Дело принимало слишком плохой оборот.

Выручила нас сама звукорежиссёр Ирина. С видом заправского журналиста, на машине ВГТРК, со всей съёмочной бригадой, она заявилась в автошколу, и, махнув своим телевизионным удостоверением, решительным голосом заявила, что срочно нужен Фомин Максим Владимирович. Все сидевшие инструктора и ученики обалдели по полной программе и не замедлили отпустить будущего Шумахера. А Шурка гордый и счастливый прыгнул в машину владимирского телевидения и через сорок минут был на сцене в Радуге.

Мы же постарались на славу. Отстроили аппарат так, что приехавший со съёмочной группой Шурка, услышав, как мы репетируем без него, ещё из фойе заорал:

– Блин, как с пластинки! Давай покажем этим сухопутным крысам, как бушует Балтика!

Зал между тем забивался людьми, ВГТРК расставляли микрофоны по залу и устанавливали камеры, радужное кабельное телевидение тоже прислало своего оператора, а мы сидели в гримёрке и выглядывали из-за кулис на полностью забитый зал и мелькающие тут и там камеры. С первых минут концерта отлично настроенный аппарат дал сбой – вылетели басы, всё зафонило и затрещало. Настроение упало до нуля, и бушующая Балтика растерялась донельзя. Кругом камеры! Человек 500 в зале! Звук никакой!

С видом испуганного кролика я припал к микрофону и дёргал струны чужой самопальной электрогитары, которая висела у меня чуть ли не на ушах. Митёк изредка подпевал мне в мой же микрофон и делал вид, что ему всё нравиться, Шурка боролся с фоном своей примочки «Лель», а Санька Натаров пытался услышать нас через чудо мониторы и старался аккуратно попадать в такт.

Всеобщими усилиями мы достойно дотянули до конца, и несколько огорчённые сошли со сцены. Все наши друзья говорили, что всё отлично и хреновый звук никто и не услышал, и вообще всё круто. Мало-помалу мы успокоились, радужное телевидение даже пригласило нас на съёмки нашего интервью, владимирское сказало, что просмотрит материалы и решат, что снимать дальше, словом, жизнь продолжалась.

* * * * *

Мы с Шуркой попали на радужное кабельное телевидение и дали первое в своей жизни интервью, но так жутко стеснялись камер, что потом пришлось переснимать. Песни писались постоянно, и от избытка материала мы не успевали его делать, наверно, с этого момента так и повелось: я начинаю с гитары песню, потом все потихоньку подхватывали, Митёк старался подглядеть аккорды, Мяс периодически то появлялся, то пропадал, и как-то всё не клеилось.

Меня всё это очень злило. Да ещё Шурка с Митьком начали сворачивать в сторону хард-рока и потихоньку наигрывать свои темы. Я всегда чувствовал Шуркин потенциал и как он мог влиять на людей, в данном случае Митёк был явно на его стороне. И в конце концов я начал замечать, что мои новые песни не воспринимаются моими друзьями, как бы мне хотелось.

Нет, никто не тянул одеяла на себя и не пытался быть первым, но мы с Шуркой понимали, что в одной группе нам будет теперь трудновато. Но ведь «Акустический лес» был нашим общим детищем!

– Понимаешь! – говорил Шурка. – В одной группе не может быть двух лидеров. И я не знаю, что должно произойти, может меня завтра так переклинит, что мне захочется только к твоим песням аранжировки и соло придумывать. А может, и нет, буду только своим материалом заниматься.

Что я мог ответить? Шурка был прав, но как быть дальше – похоже, не знал никто. Я стал часто ездить во Владимир. Крыша охотно выслушивала мои песни и находила в них такой скрытый смысл, что я сам диву давался. Иногда мы с Крейзи устраивали песенные бои по типу, а вот мою новую послушай, а я вот какую штуку написал. Крейзи был ещё тем поэтом-песенником. Воспитанный на Кинчеве, Башлачёве, Высоцком и Летове он сумел мне вдолбить, что к слову надо относиться аккуратно, а музыка – это все фигня, три аккорда и дело в шляпе. Я конечно на счёт шляпы был не согласен, но тексты Крейзи меня просто убивали. Как можно такое придумать! Гений! Я тоже так хочу! Безусловно, Крейзи в этом смысле повлиял на меня, да и я становился старше, начал много читать. Достоевского, Гоголя… Конечно, всё это дало свои всходы, появилось то, что сейчас называется альбомом «Продолжая любить».

Как родился и жил

Как пожил и ушёл

Как взлетел и упал

Как упал и не встал

В ночь, как филин, смотрел

Засыпал, как река

Высыхал, как слеза

И вздыхал, как земля

Белым камнем дыша

То, что видел он

Всё осталось в душе

А душа вся при нём

Он с рожденья клеймён

И про тело забыл

Тело – лишняя боль

Зачерпнул сапогом

Души трезвых людей

Вспоминая о ней

И пошёл по земле

Собирать урожай

Заметая следы

Чёрным взмахом крыла

Ночью со звёздами спал

А ему месяц пел

Ну, зачем ты покинул

Дом родной и себя

Днём как солнце горел

Ветер угли сдувал

А он рукой укрывал

Тех, кто только на ноги встал

И поскользнулся, упал

И как с рекою мечтал

О мосте и ладье

О воде и земле

О ручье и кресте

Но с лесом не о чем петь

Ведь его уже нет

И вот странник в пути

Без моста и ладьи

А где ступала нога

Загорались костры

И вот чертям всем назло

Он долетел до весны

А когда в землю он врос

Он понял – это конец!

И души вырвались вон

Продолжая любить

продолжая любить

А он остался стоять

Он сделал всё что хотел

Он сделал всё что умел

И ворон тайну хранит

Как родился и жил

Как пожил и ушёл

Как взлетел и упал

Как упал и не взлетел

Как упал не пошёл

Как упал и не встал