Со дня смерти Толи прошло много лет, и жизнь успела перетасовать наши семьи так, что в людной когда-то коммуналке остались только я и Татьяна Петровна.
К этому времени я закончила институт, устроилась на работу, ходила в театры и музеи, принимала гостей и оставляла ночевать засидевшихся допоздна друзей. А в комнате уже очень старой Татьяны Петровны всегда было тихо-тихо и сумрачно, она экономила электричество.
Но оказалось, что последнее откровение о Татьяне Петровне меня еще ждет. Однажды на кухне она рассказала мне про случай, который все никак не может забыть. Во время войны в дверь позвонил незнакомый мужчина и буквально умолял ее дать хоть какую-нибудь еду. И она сунула ему завернутый в тряпку кусок протухшего сала, чтоб только отвязаться от него.
И вдруг стало видно, как этот несъедобный кусок сала висит камнем на ее долгой и трудной жизни.
Ни слова
Прошло целых двадцать лет – или всего двадцать лет с той поездки на море. Я прекрасно помню о ней, но сейчас она никак не воссоздается целостной картинкой, как, впрочем, и большинство моих воспоминаний. Хотя отдельные фрагменты и общую тональность этого кусочка жизни, вырванного из обкатанной обыденности, я не забыла.
Наступило лето, в Москву пришла жара. И я, и он хотели быть вместе. И тут, как нельзя кстати, знакомые друзей предложили нам на целых три недели свою дачу на окраине Одессы.
От этого города и этой дачи живым осталось пленительное ощущение праздника и родства. Но ни Одесса, ни ее море, ни тот дачный сад, весь увешенный спелой черешней, ни тамошние люди на самом деле не передаются никакими описаниями, коих существует в избытке. Только в живом присутствии там ты получаешь самое редкое – радость.
Не обремененные ни работой, ни бытом, мы обожали неторопливо кататься с дачи в город на велосипедах вдоль пляжей и набережных. Прелесть этих прогулок состояла еще и в том, что, устав во время пути, мы тут же съезжали на ближайший пляж, купались, отдыхали в тени, пили кофе и ехали дальше. По центру Одессы мы перемещались на тех же велосипедах, привязывая их возле всех музеев и кофеен, в которые мы входили. Конечно, и пешие прогулки никто не отменял. И в этих случаях нас ждало еще одно удовольствие: прямо от нашего дачного домика исправно ходил трамвай, за полчаса довозивший нас до самого центра Одессы. При этом маршрут его пролегал так, что пассажирам всегда было чем любоваться за окном. Легкое и красивое перемещение из утопающего в зелени и плодах сада в центр прекрасного города каждый раз воспринималось словно волшебное «карета подана».
Однажды мы выбрались на легендарный одесский рынок «Привоз» – хотели посмотреть, как это выглядит, и купить домашнего сладкого вина. «Привоз» оказался квинтэссенцией местного колорита, которым я просто упивалась, до неприличия пялясь на все и вся. Однако сладкого вина не было ни у одного торговца, только кислые сухие вина. Но уже на выходе с рынка живописная бабушка за прилавком, узнав, что мы ищем, пообещала нам: «Сладкое вино сейчас будет». И мы отправились за ней вдоль длиннющих рядов базара. Найдя, наконец, только ей ведомый прилавок, бабушка вынесла бутылку. Попробовав вино, мы в один голос воскликнули: «Оно же кислое!» На что бабушка, не моргнув глазом, посоветовала нам: «Так добавьте сахарку. И будет сладкое». После этого бабушку определенно захотелось тюкнуть чем-нибудь тяжелым по голове, но эту бутылку мы все-таки купили. Вино было хоть и сухое, но хорошее.
Не забылся и дивный диалог на Приморском бульваре. Крепко подвыпивший одессит подходит к отдыхающему на лавочке дедушке и спрашивает его: «Я правильно иду?» На что старичок невозмутимо откликается: «Так я ж не знаю, куда вы идете». Подвыпившего вполне устроил ответ, и они тепло распрощались.
Эти три недели в Одессе превратились для меня в отдельную маленькую жизнь. Но в ней до сих пор зияет огромная прореха: я не могу вспомнить ни единого разговора со своим спутником.
И когда мы вернулись из этой замечательной поездки в Москву, мне захотелось остаться одной.
За окном
Выглянув в окно, я увидела, как на дорогущей автозаправке, укрывшись за стендом с противопожарным инвентарем, молится мусульманин-заправщик. На улице идет снег с дождем. И коврик, на котором он, стоя на коленях, кланяется Богу, лежит в ледяной воде. Заправщика видно из любого окна фасада моего многоэтажного дома. Но мужчина молится так, как будто вокруг нет ни одного человека.
А в это время в респектабельную кофейню на заправке постоянно входят и выходят посетители, уезжают с бензоколонки одни машины и въезжают другие, и в сторонке о чем-то оживленно разговаривают таксисты. А еще за автозаправкой прекрасно просматривается начало большого бульвара. За чугунными узорами его ограды гуляют пенсионеры, мамочки с колясками, хозяева с собаками всех пород мира и энергично бегают граждане, ведущие здоровый образ жизни.
Я не исповедую ислам, но, глядя сейчас из окна на бурлящую вокруг жизнь, я почему-то уверена, что она может остановиться, если в ней не будет и этой молитвы.
Подвиг Давида
Папу моей мамы зовут Григорием. Он ушел на войну, когда ей было два года, и погиб под Сталинградом.
Прошло время. И бабушка снова вышла замуж. Поэтому с детства у меня есть еще один любимый дедушка – Давид. Он добрый, деликатный и красивый. Я никогда не видела, чтобы он злился или спорил с кем-нибудь. А уж с легкой, остроумной и властной бабушкой, которая на двадцать лет моложе его, тем более.
Однажды бабушка Люся второпях перепутала бутылки, стоящие на огромном подоконнике на кухне, и пожарила котлеты не на подсолнечном, а на машинном масле. Она смазывала им свою швейную машинку. И за ужином поставила эти котлеты перед дедушкой. Попробовав кусочек, дедушка попытался отодвинуть котлеты от лежащего рядом картофельного пюре. Но встретив выразительный взгляд бабушки, покорно их съел. И только чуть позже, сама сев за стол, она поняла, чем накормила собственного мужа.
Лишь после смерти дедушки Давида я узнала, насколько он мог быть непреклонным в вещах действительно важных. В то время, когда почти вся страна жила в коммуналках, дедушке Давиду выделили от работы отдельную квартиру. А это значило, что теперь можно будет жить без огромной семьи КГБэшника за стенкой комнаты. Рассказывать подробнее об их соседстве не имеет смысла. Представить его себе можно без всякого труда и так. Но дедушка решил отказаться от квартиры в пользу своего заместителя, сын которого болел туберкулезом и жили они в полуподвале – тогда такое было сплошь и рядом. Бабушка как могла пыталась повлиять на его решение, понимая, что другого шанса жить по-человечески не предвидится. Но в ответ она услышала только спокойное:
– Люсенька, нет.
Так и остались они в той же коммуналке навсегда.
Такие поступки не принято считать подвигами. Их просто называют порядочностью.
«Мой Герцен»
Не меньше трех лет подряд у выхода со станции метро «Улица 1905 года», возле которой я и живу, целыми днями стоял пожилой мужчина, своей внешностью буквально вылитый Герцен со знаменитого портрета художника Николая Ге. Поразительно, что сходство не ограничивалось только чертами – одинаковыми были и взгляд, и выражение лица, и возраст. А вдобавок ко всему из воспоминаний того же Николая Ге я узнала, что Герцен тоже был «Небольшого роста, полный, плотный…»
Каждый раз, выходя из метро, я стала приглядываться к двойнику Герцена. Он, несомненно, принадлежал к бомжам не по призванию, а в силу каких-то обстоятельств, оставивших его без жилья. «Мой Герцен» был всегда чист, благообразен и денег ни у кого не просил. На что жил, непонятно. Когда возле метро поставили лавочки, ему стало полегче – в теплое время он подолгу на них сидел. Однако погода баловала далеко не всегда, да и в метро пускали далеко не всегда. Я частенько видела его стоящим в одном из закутков зала с турникетами, там он был меньше всего приметен, но и с этого места периодически выгоняли. Тогда при любом минусе и ветре мужчина стоял на улице почти вплотную к дверям метро – оттуда шел теплый воздух.
В какой-то момент я не выдержала и протянула «моему Герцену» сто рублей. Он явно удивился, обрадовался и очень благодарил. С тех пор я иногда, по возможности, подавала ему. И ни разу, ни одной заискивающей нотки не промелькнуло в ответ. Только искренняя признательность и достоинство. Да и речь его была под стать облику: он несомненно был прекрасный собеседник.
Однажды «мой Герцен» пропал – недели две его не было видно возле метро, но потом он вернулся. Поэтому, когда он пропал снова, я какое-то время не волновалась вовсе. Однако прошел уже месяц и, подходя к метро, я неизменно ищу глазами «своего Герцена» – и не нахожу.
Теперь я сильно жалею о том, что ни разу не поговорила с ним и даже имени «моего Герцена» не знаю. Его отсутствие почему-то прямо взывает ко мне: хотя бы изредка вспоминай!
Недоумение
Не обратить внимание на Стеллу Михайловну практически невозможно. Она, что называется, роскошная женщина. Ее броская, пикантная внешность надета на натуру практичную, властную и магнетически притягательную. И образ жизни она ведет соответствующий этим достоинствам. Стелла Михайловна прекрасный, высокооплачиваемый юрист.
На протяжении многих лет я время от времени встречалась с ней на днях рождениях у своей подруги. Стелла Михайловна приходится ей дальней родственницей. Пару раз она приходила в гости со своими уже взрослыми детьми – дочерью и сыном. Оба интеллигентные и тоже красивые, но тонкой, не материнской красотой. Что же касается мужа Стеллы Михайловны, то он имел место быть. И, судя по ее скупым репликам в его адрес, в этом браке любил только он. Она же пренебрежительно терпела его наличие и заботу. Видимо, вычеркнуть его совсем не позволяли какие-то обстоятельства, но уж точно не чувства.
После скоропостижной смерти мужа Стелла Михайловна осталась по-прежнему исключительно привлекательной и энергичной женщиной. Годы не брали ее. И новый спутник жизни не заставил себя долго ждать. Правда, прежний расклад «он любит, а она нет» повторился. Но на этот раз с существенной разницей: новый супруг был очень выгодным и подразумевал безусловное уважение к себе. Брак сулил быть долгим и благополучным. Но эти ожидания не оправдались: Стелла Михайловна не хотела и не умела постоянно кого-то учитывать. Хватило трех лет, чтобы она разошлась со своим вторым мужем. Однако претенденты на ее сердце не иссякали. И Стелла Михайловна продолжала вести насыщенную и веселую жизнь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70404325&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
