Вспышки памяти
Фархад Гулямов
Сочи литературный
Книга «Вспышки памяти» – это неторопливое повествование Караванщика (автор – правнук купца, который водил караваны в Китай, Афганистан, Индию, Иран, Ирак, Европу…) у кипящего кумгана на огне под звездным восточным небом: семейные были, лирические новеллы и философские эссе, эротические фантазии (но не в подражание «Тысяче и одной ночи») и анекдоты из жизни, пародии и сатира, картинки, в которых стерта грань между сном и явью. Сама жизнь повествователя многогранна – можно писать с нее и мелодрамы, и детективы, и исторические романы. Пока только роман-эссе.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Фархад Гулямов
Вспышки памяти
«Я, Фархад Гулямов, самаркандский иранец, потомок великого Караванщика, предлагаю вам путь Каравана моей памяти…»
Рисунок Светланы Гулямовой
Издательство благодарит художника Александра Отрошко за предоставленное право использовать в оформлении книги картину «Сочи. Терренкур» (холст, масло, 2021)
@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ
© Ф. О. Гулямов, 2024
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2024
Пролог
Книга, которую я предлагаю вашему вниманию, это не мемуары в классическом понимании, а вспышки памяти, которые выхватывают из моей насыщенной событиями жизни, жизни моих родных и близких яркие моменты.
Каждая из вспышек, искр или искринок – это отдельные самодостаточные истории, они в итоге, надеюсь, сложатся в яркое негасимое пламя. Оно полнее высветит полотно, которое писали наши предки, пишу я, пишем мы.
Хронология – столетия и… мгновения. География – Азия, чуточку – Европа. Но скучного перечня дат и названий, терминов, наполнения их околонаучными описаниями не будет, а будут неторопливое повествование Караванщика у кипящего кумгана на огне под звездным восточным небом, семейные были, лирические новеллы и философские эссе, эротические фантазии (но не в подражание «Тысяче и одной ночи») и анекдоты из жизни, пародии и сатира, картинки, в которых стерта грань между сном и явью. Сама жизнь повествователя многогранна – можно писать с нее и мелодрамы, и детектив, и исторический роман.
Так получается, что я – свидетель Великой Октябрьской революции, переворотов августа 1991 и октября 1993 годов в СССР и России. Это при том, что мне в нынешнем году исполнится всего 65… Жена иногда шутит: «Фархад, ты, случайно, динозавров не видел?» По логике моего романа-эссе, который вы, надеюсь, почитаете, выходит, что со мной могло случиться и не такое. С вами – тоже.
Чтобы оглянуться на прожитые годы, мне достаточно слегка повернуть голову: шестьдесят лет в истории одной страны, тем более человечества – «лишь только миг». Но этот «миг между прошлым и будущим» вобрал в себя столько событий, перемен, в том числе и революционных, что с полным правом могу сказать, что за свою короткую жизнь я чувствовал на себе дыхание динозавров, боль свежих мозолей от ручки тяжелого кетменя (мотыги) и невесомость наногаджетов.
Здесь, в этой книге, для вас я – путешественник-караванщик, который, чтобы сократить и облегчить путь, рассказывает о том, что испытал сам или слышал от других своих попутчиков по жизни.
Почему караванщик? Генная память. Мне лет восемь было, когда ушел в свое последнее путешествие мой прадед – Салим-бакалейшик. Он еще до 20-х годов прошлого века водил караваны в Восточную и Центральную Азии, Ближний Восток и Европу. Я стал не купцом, а журналистом и писателем, фотографом с карандашом и камерой в руке. Написать книгу меня подвигли наши англосаксонские «друзья», которые хотят возвести вокруг нас злобнобетонный занавес. Но мир – огромный, он зовет нас. И я приглашаю вас к костру моей памяти. Вот вам пиалушка ароматного чая, сладости, которыми славились мои предки. Подброшу саксаул под кипящий кумган, озарю ваши родные глаза первой вспышкой. Да, считаю уместным отметить, что как журналист я всегда писал от первого лица, не прикрываясь псевдонимами. Ибо считал, что за каждое слово из-под моего пера несу персональную ответственность. Этому принципу следую и здесь. Поэтому, если вдруг кто-то из вас в рассказчике где-то узнает себя (то есть не всегда я – это я), прошу принять это как привычное следование привычному правилу.
10 августа 2023 г., Сочи
Вспышка I
Иранцы и Великий Октябрь
Я – самаркандский иранец. Вполне естественно, что начну свое повествование с рассказа о том, как появились здесь иранцы[1 - Первые иранцы на территории нынешнего Самарканда оказались еще задолго до правления Амира Тимура (Тамерлана). Правление Тимура в данном контексте памятно тем, что он, обустраивая столицу своей империи, силой пригнал сюда мастеровых людей из Персии. В первую очередь, его интересовали мирабы – мастера устройства и обслуживания оросительных систем. Каналы и дамбы, которые в те времена были построены моими предками, действуют до сих пор! В последующем было несколько волн насильственного и добровольного переселения иранцев в Среднюю Азию. Их потомки в основном живут в Самаркандской, Джизакской и Бухарской областях нынешнего Узбекистана. Если в первых двух иранцы, сохраняя все обычаи и веру своих отцов (шиизм) жили обособленно, в языковом отношении они ассимилировались с местным населением и говорят на одном из архаичных диалектов узбекского языка с сохранением древнеперсидских слов и выражений, то в Бухаре (переселение во времена Бухарского эмирата) они говорят на диалекте таджикского языка.]. Они все еще компактно живут во многих махалля и кишлаках современного Самарканда. Но этот раздел (вспышка) не о самаркандских иранцах вообще, а конкретно моих предках, об истории моей семьи (у нас род и семья – синонимы).
Так совпало, что после долгих поисков, в год 100-летнего юбилея Великой Октябрьской революции, я наконец-то нашел своих близких родственников, которые через несколько лет после ее победы вынуждены были уйти на Родину своих предков – в Иран. И мой отец, тогда молодой парень, тоже отправлялся туда. И я почти повторил его путь, только через сто лет.
Искра 1. Дорога длиною в полвека
Иран в представлении европейцев – пугающе закрытая страна исламского фундаментализма. Я, коренной самаркандец (Узбекистан), большую часть жизни проживший в России, был удивлен и счастлив увидеть и почувствовать обратное: короткие юбки и голые плечи – не признак открытости. Попробуйте в любой стране Европы, тем более в США, подойти к незнакомой женщине и спросить что-то, не дай Бог улыбнуться ей! Там каждый человек – внутри собственного кокона, который прочнее и темнее хиджаба из самой плотной ткани. Свобода, заключенная в железобетонный панцирь самоидентичности!
Здесь, в Иране, за «недемократичными» хиджабами – не показная, а настоящая свобода, здесь живые и искренние, гостеприимные ЛЮДИ, которые, не задумываясь о том, «демократично» ли это, вам улыбнутся открыто. В их интонациях вы услышите не холодную враждебность чужого мира, а тепло давно забытого родного очага…
Иными словами, но именно об этом я писал весной 2017 года, когда через Интернет посмотрел/послушал концерт иранской музыки, который проходил в Москве:
Искринка. Прорастание
Чтобы узнать и понять страну, людей, необязательно, вернее, недостаточно побывать там, прочитать гору книг, прокрутить километры фото-видеоряда, выучить язык – музыка о ней расскажет больше. Музыка, которая идёт из глубины веков, музыка, которая живительным потоком несётся по горным рекам, многотрудным оросительным каналам сквозь пустыни, кровеносным сосудам, живет в каждой клеточке узбека или иранца, русского или китайца.
Говорят, музыка интернациональна. Это так. И не так. Послушайте вот этот концерт иранской музыки – «Прорастание».
Не просто послушайте, впустите эту музыку в себя, станьте иранцем, не просто иранцем, а музыкальным инструментом, композитором этой музыки, станьте Землей, прорастившей в своей груди эти дивные звуки, образы, людей. Тогда вам действительно не нужны будут переводчики и путеводители, за мгновения вы проживете столетия. И вы полюбите. Навсегда.
Продолжая эту мысль, уже после возвращения из Ирана под свежими впечатлениями я написал вот эти строки:
Искринка. Я – иранец
Если вы хотите хотя бы приблизиться к пониманию что за страна Иран, что это за Культура, что это за Народ, начните с посещения концерта традиционной музыки. И вы без всяких переводчиков-посредников Услышите, Увидите и Поймете. Потом вы будете ходить как у себя дома по бесконечным проспектам, гостеприимным переулочкам Тегерана, патриархальным городам и селам Ирана, где в первозданном виде сохранены и бережно пронесены через века самобытная культура, жизненный уклад этого удивительного народа. Вы будете как почетный гость приняты в любой лавке, кахве-хане[2 - Кахве-хане – кофейня, в Иране так называется и чайная. С разочарованием отметил, что кофе там варят и пьют крайне мало.], любом доме. Даже языковой барьер волшебно уступит готовности каждого встречного помочь-под сказать вам как дойти-до ехать, что купить/поесть, посмотреть. При этом нет никакой «египетской» навязчивости: все деликатно, комфортно для гостя, если даже услышите слово «хорижи» (иностранец), то только с интонацией почтительности и внимательности к вашим потребностям как дорогого гостя.
Нам посчастливилось именно так начать знакомство с Ираном: мой мешхедский друг Сейид Моджтаба Муртазави сделал нам царский подарок, и мы попали на концерт группы Homayoun Shajarian в Тегеране. Я сидел и не мог сдержать слез – слез счастья. Здесь не было пассивных зрителей, весь зал – как единый музыкальный инструмент! Даже когда слушал молча, затаив дыхание. Я в жизни не видел такой музыкальной аудитории! А когда она в едином хоре подпевала артистам «Эрониман!» («Я – иранец»!), я тоже включился в общий хор:
– Эрониман!
К этой поездке на Родину предков я шел всю сознательную жизнь: с детства наши аксакалы и мои родители рассказывали о том, что после революции 1917 года, когда начали раскулачивать богатых, притеснять верующих, часть наших родственников тайными тропами ушла в Иран. Мои детские воспоминания сохранили имена двух сестер бабушки (со стороны матери) – Гавхар и Сарвар, которые тоже ушли в Иран. И рассказ отца, который со своим родственником, ставшим позже известным на Востоке священнослужителем, ушел в Иран, два года прожил у него в Мешхеде, потом, затосковав по Родине, теми же тропами вернулся в Самарканд. Имя этого родственника в памяти не сохранилось, но его, похоже, удалось узнать – об этом чуть ниже.
В Иране, куда в конце ноября 2017 года мы отправились с супругой, я надеялся встретиться с одним из потомков тех родственников – Саидахмадом[3 - Сеидами в мусульманском мире называют потомков пророка Мухаммеда от его дочери Фатимы и внука Хусейна. Сеиды составляли обособленную группу в социальной иерархии мусульманского общества. В сознании мусульман сеид ы часто отождествлялись со святыми (авлия). Сеиды считались главными представителями религиозных идей ислама. В Самарканде, в Саид-махалля, тоже жили и живут мои родственники с материнской стороны.]Хамедхейдари, контакты которого мне прислала сестра из Самарканда[4 - Контакты между иранцами в Самарканде и Нишапуре возобновились на закате Советского Союза.]. Как оказалось, в Нишапуре живут дети очень близких моих родственников, которые нас приняли с распростертыми объятьями. Здесь хочу привести отрывки из нишапурской газеты, которую с гордостью показал Саидомид, сын Саидахмада.
Искринка из «Хайям-наме»[5 - Еженедельная газета «Хайям наме», № 288, стр. 4, 9 июля 2016 г.]
«Если вы живёте в Нишапуре, то конечно вы много раз слышали такие знакомые фамилии, как Мохаджер, Джалили, Тараш, Ормоз, Абек, Набизаде, Хамедхейдари, Азаде, Андухти, Гафурзаде, Асъяи, Рахи, Зафар, Хаки и т. д. и подсластили свое нёбо вкусными халвой, сладостями и конфетами, сделанными некоторыми членами этой трудолюбивой самаркандской семьи.
Почти сто лет назад в город Нишапур пришли некоторые иммигранты-шииты из Самарканда. Они ушли из Самарканда из-за проблем и ограничений, возникших после большевистской революции в России. Сегодня эти самаркандские гости являются неотъемлемой частью Нишапура и сами считают себя нишапурцами».
Первые самаркандцы в Нишапуре, как рассказывал один из участников того исторического перехода Хейдар Джалили Самарканди, образовали целое селение – правительство Ирана предоставило им земельный участок.
Мы жили в гостеприимном доме одного из моих братьев – Саидомида, сына Саидахмада. Ежедневно приходили к нам гости, приглашали к себе десятки наших родственников. Естественно, говорили о родственных узах, восстанавливали оборванные нити. В разговоре со старейшинами я узнал, что первым рухони (служитель Бога, священнослужитель), который из Самарканда перебрался сюда – был Шейх Мухаммадкул Самарканди – скорее всего, он и есть родственник моего отца. Мы сейчас совместно с нишапурцами и самаркандцами пытаемся восстановить родословную Шейха.
С материнской стороны я побывал в гостях у потомков тети Сарвар (позже я поклонился и ее могиле под Тегераном) – сестры моей бабушки с материнской стороны, пил чай с ее сыном Сеид Мухаммадом и его, стало быть, и моими, многочисленными родственниками. Так получилось, что наши родственники с отцовской и материнской стороны в Иране породнились. И получилось, что каждый, с кем я встречался, – мой двойной родственник. В общем, месяца бы не хватило, чтобы мы успели побывать в гостях у наших родных только в Нишапуре. А Мешхед, Тегеран, другие города этой благословенной страны, где расселилась наша семья?
В каждом доме я встретил почтение к старшим, нигде не видел, чтобы юное поколение «зависало» над гаджетами, было их рабом. При этом во всех домах, где мы были, огромные плазменные телевизоры, компьютеры и прочее. То есть и в этом они более свободны, чем мы. Книга здесь все еще в великом почете! Все еще, как в моем детстве, семьи ходят друг к другу в гости, ведут неторопливые беседы, поют национальные песни, танцуют (пришлось и мне тряхнуть стариной!).
Когда ты внутри этой страны, с этими людьми, начинаешь задумываться: так ли уж мы, европейцы, ушли от них далеко вперед, что означает и чего стоит наша «цивилизованность»? Да мы беднее любого ремесленника в средневековом нишапурском базаре! Мы без своих гаджетов – ничто, он – самодостаточен, в нем Человечности (а это главное достижение Человечества) и Человеческой образованности и опытности больше, чем в любом крутом «-мэне» или «-леди». Мне захотелось подняться до них, почувствовать себя дома, поэтому не стал даже вынимать фотокамеру из сумки. И получилось: я вернулся к истокам, я был в родной среде, которую создали мои предки, я видел их лица, слышал их дыхание, слышал их голоса. Я был снова маленький босоногий мальчишка, который небезразличен любому встречному взрослому. И я вспомнил урок, который мне преподнесли именно в босоногую юность.
Искринка. Почему я доедаю хлеб до последней крошки
Как-то мама напекла в тандыре хлеб и послала нас к дедушке и бабушке с горячими лепешками. Каждому вручила по кульча (маленькие сладкие лепешки), чтобы полакомились мы сами. По дороге я наелся и остаток кульчи бросил в пыльную землю. У калитки стоял какой-то дед, которого я не знал. Он схватил меня за ухо и заставил поднять с земли этот кусок хлеба. Какие при этом слова он говорил, забылось, прошло более пятидесяти лет, но я помню жар стыда, который через горящее ухо наполнил все мое существо. С тех пор доедаю свой кусок хлеба до последней крошки.
В наших традициях трепетное отношение к хлебу неотделимо от уважения к старшим. Тут я не могу не сделать ближний отступ к дням сегодняшним – в городе Сочи.
Искринка. Она больше не позвонила
После продолжительной болезни и вынужденного домоседства я решился поехать на встречу с коллегами в центре города. С предательской дрожью в ногах, но довольно ходко спустился со своей горы до конечной остановки на «пятачке» и плюхнулся в сиденье пустого еще автобуса. Первый барьер взят!
Обратно решил делать крюк на другом автобусе, чтобы от последней остановки до моего дома спускаться, а не брать высоту и насиловать постковидные легкие.
У вокзала кое-как втиснулся в автобус, и тут силы меня покинули. Но места все заняты. А крики подбадривают: «Проходите дальше, всем ехать надо!»
Вишу на поручнях, понятно, слегка мотает, хотя дорога ровная. Инстинктивно отодвигаюсь от девочки-подростка, которую тоже мотает, как в легкий шторм. Оказываюсь за спиной стройной молодки лет тридцати пяти, а с ней, видать, сынок, лет тринадцати, объемом почти с меня. Иногда выдающимся пузом касаюсь молодки.
– Нельзя ли чуть отодвинуться? – кривит она губы.
– Куда в такой тесноте?
