Она была жестока к людям,
судьёй для всех всегда была.
К себе обиды замечала,
других сжигала аж дотла.
Не признавала компромиссов,
и не прощала даже мать.
Та принимала боль смиренно —
нельзя дочуру огорчать.
И нет друзей, с родными в ссоре,
и одиночества печать,
и все по жизни очень скверно,
болезней ей не избежать.
И лишь в груди кусочек сердца,
сентиментален как Пьеро,
страдал от вида бедной птички —
коты ей выдрали перо.
Собачка жалкая хромает,
и бабочки раздавлен след,
цветочек сохнет, увядает
и аромата больше нет…
Так янь и инь в ней сочетались,
то в изнурительной борьбе,
а то в друг друге облегчались,
ей предназначены в судьбе…
Девушка в автобусе
Тесной курткой расплющена грудь,
сама комочком сжатая,
еще немножечко, чуть-чуть,
и испаришься куда-то ты.
Чего боишься, скажи,
чего пугаешься?
Перед тобой большая жизнь
лишь начинается.
За маской спрятано лицо,
глаза тревожные.
Боишься гадов и подлецов
ты – осторожная,
боишься взрослых и детей,
своих товарищей,
боишься будущих потерь,
боишься старости…
И в каждой строчке твоей страх
легко читается,
но если жить так – это крах,
весь век промаешься.
Ах, если бы пришла любовь,
любовь взаимная,
тогда б ты народилось вновь,
все страхи б сгинули.
И ты б открыла свое лицо
с улыбкой светлою,
и все преграды нипочем
к мечтам заветным.
Ты распрямилась бы, развела
как крылья рученьки
ты настоящей бы была,
но… дело случая…
Мальчику, который хотел жить
Посвящается Артему А.
Мальчик с грустными глазами,
с виноватой улыбкой,
столько лет на постели
он в палате больничной.
Сколько было терпенья,
веры, смелой надежды.
Вот казалось – везенье,
но чрез время – как прежде.
Мальчик сильный и нежный,
и борец, и ребёнок.
Он в стенах белоснежных,
не на снежных просторах.
Синяки от уколов,
не от шалостей детских,
и друзья вместо школы
все в палатах соседских.
Ах, болезнь, ты волчара,
не дала ему шанса.
Ты до сердца достала
своей пастью зубастой.
До последней минуты
мальчуган не сдавался:
«Я люблю всех вас, люди!» —
напоследок признался…
Умер маленький гений,
жизнестойкость несущий.
Наш поклон и моленье:
«Бог, прими его душу…»
Метаморфоза
Смеялась громко,
ругалась грубо,
шутила колко —
хрен кто полюбит.
А ей всё пофиг,
курила Шипку,
подпортит профиль —
была не хлипкой.
Как тот компот
глушила водку.
Такая вот
росла молодка.
Но вот однажды
смешно влюбилась…
И враз отважно
вся изменилась!
И стала паей,
тихоней кроткой.
Любовь пришла и
прощай молодка…
А с ней – девчушкой —
метаморфоза:
росла чернушкой,
взошла мимозой.
Сидело семя
в душе глубоко,
настало время —
нашло дорогу.
Года стрелою —
старушкой стала.
С улыбкой вспомнит
свое начало…
…никому не нужный
И никому не нужный
над синей льда каймой
пытался он натужно
поговорить со мной.
Его, как мог, пристроил,
чтоб навзничь не упал.
Давился он слюною,
болезненно стонал.
И в немощи – ничтожный —
владеть собой не мог,
но рядом я – прохожий,
ему привстать помог.
И хриплое «спасибо»
он, все же, произнес.
Подумал я: «Красивый
был парень…» – и до слез
его мне жалко стало,
но что мог сделать я —
таких, увы, немало, —
поломана судьба…
Над синею каймою,
среди белых берез
бомж черный брел изгоем
и беды свои нёс…
