– Ну, это… все это… только в первый день. Потом мы делали клубок снега, надо было полить ограду водой, а я часть расплескал в подъезде. На утро замерзло, и бабушка поскользнулась, но это ничего, потому что я вчера тоже там поскользнулся, – зачем вообще все это рассказываю и говорю. Волнение ворочает моим языком. Тут прозвенел звонок, не дав мне собраться.
– Большая перемена закончилась. Сереж, мне пора. Еще увидимся, надеюсь, – остановил ее, потянув за рюкзак, развернув и положив руки ей на ее совсем хрупкие плечи.
– Вместо надежды встретиться со мной, давай лучше встречаться, – Веро?ника опустила глаза в сторону.
– Мы ведь еще даже не друзья, – она наконец вернула свой взгляд.
– Зачем нам быть друзьями, когда мы можем быть кем то большими? – начал бурить ее глазами.
– Глупый. Не знаешь, что лучшие отношения начинаются с дружбы, – начав приближать ее, приговаривал почти шепотом:
– У нас и так… – но она прильнула свой тоненький пальчик к моим губам. Отстранила руку в жесте рукопожатия.
– Дружба? – посмотрев на руку с секунду, наконец, нашел чем заверить и завершить. Пожав руку, сказал двусмысленно:
– Пока, – и тут подтянул руку к губам в порыве нежности. Она разрешила это, хотя чувствовалось, что была удивлена. Взгляд понял – приятно. Взгляды, соединившись, бросили искру, как удар молота о наковальню. Она отвернулась от наковальни в красном цвете лица и удалилась, не сказав «пока» в ответ, оставляя ни только свой приятный запах, но и надежду. Проводил ее взглядом, пока она кокетливо удалялась физически, а вот метафизически она все была ближе и ближе к моему сердцу. Пришлось присесть и подумать. Слишком много всего было потрачено в эти двадцать минут.
Вроде отшила, а вроде нет. Ей просто страшно, что все пройдет слишком быстро. Есть надежда! Возможно, просто себя утешаю, что стал просто другом. По сути ей прихожусь ни больше не меньше, чем какая-то Полина, или Катя, или Екатерина II. Однако до сегодняшнего дня был даже меньше, чем это. А самое главное, она не сказала пока! Дружба? Пока! Пока что дружба! Ответила бы «пока» и она определила смысл точно. Ладно, сидеть и заниматься разбором полетов можно бесконечно. Надо быстрей двигаться дальше. Посмотрев в телефон, увидел с дюжину пропущенных звонков и сообщений. Все от мамы. Некогда. Меня осенило. Наконец вспомнилось, что эти два живых олицетворения геморроя говорили.
Глава седьмая| Т|
Поднялся на второй этаж. Там находится школьная библиотека. Постучался и зашел. Меня встретила женщина преклонных лет, экстравагантного вида. Она расставляла книги посередине комнаты.
– А! Сережа! Рада тебя снова видеть. Хорошо, что ты еще заходишь. Знаешь… Не смотря не на что…
– Да, это точно, здравствуйте…
– Привет, привет!
– Можно у вас книжку одну взять? Или мне уже нельзя? – закончив свое дело она подошла к своему пьедесталу на входе.
– Нельзя то нельзя, только я точно знаю, что ты очень быстро проглатываешь книжки, а самое главное – вовремя их возвращаешь! – это чистая правда. Только правда в том, что книжки не «проглатывал», как любят выражаться библиотекари и учителя. На самом деле прочитал действительно мало, хотя если считать за прочтение книги только пару страниц в начале, то я – книжный червь.
Тем временем уже искал нужную мне литературу. Походив по стеллажам фигурально, мне предложили помощь в поиске. Услышав, что мне нужно, сказали заглянуть в детский сектор. Пробежав глазами по пестрым книгам, почти тут же нашел – «Золотой ключик или Приключения Буратино». Схватив ее, услышал, как кто-то еще зашел в школьную библиотеку. Хотел выглянуть из-за стеллажей. Осознал тот момент, что представляю собой второго человека в библиотеке и привлеку ненужный интерес. В любом случае мне не нужно было этого делать. Кто же это все-таки уроки прогуливает? Неужели… Посетитель заговорил с дамой за пьедесталом, и мне сразу стало все понятно.
Это был Тимофей Бандин – мой одноклассник. Один из тех одноклассников, которых можно считать очень хорошим знакомым и он даже подходит для роли друга, только по каким-то причинам он все остается тем же хорошим знакомым, а его можно даже назвать отличным. Таких знакомых у меня было мало, поэтому общение с ним было подарком с небес. Он постоянно хотел обсудить новый сериал, который он посмотрел, отпускал рекомендации, что мне посмотреть. Практически все они были про полицию или связанные с криминалистикой. Не знаю, где он столько их откапывал… Один даже посмотрел, и он даже понравился, что случается редко со мной. Это была «Прослушка». Хоть сериал и медленный в плане повествования, только само это повествование удивляет проработанностью, многими линиями и их переплетениями. Как бы они не переплетались, все они в конце сводились к своим, иногда спорным, неожиданным, шокирующим, но концовкам. Помню, что мы долго обсуждали, как золотой перстень проходил свой путь по сюжету сезона, как обыкновенный персонаж. У него был свой сюжет! Своя линия! Он переходил от одного хозяина к другому, пока не достиг своего утоляющего интерес конца.
Его имя пришло к деформации, к регрессу. Сначала он был просто Тимофеем, потом Тимохой, Тим, Ти, и не удивлюсь, если его сейчас называют просто «Т». Кончик языка упирается в нёбо, воздух из гортани вылетает, это новообразование рушится, не успев полностью образоваться, и мы слышим эту букву. Никаких «э» и других примесей.
Пораскинув вот так мозгами… Возможно, это не регресс вовсе, а прогресс. Натуральная эволюция имен. Никаких больше длинных имён и еще более длинных, полных их версий. Будут только буквы и цифры, как серийные номера, как номера на машинах. Будут? Или уже есть?
Все еще стоял у самой двери, и юркнуть к выходу было невозможно мимо. Вот отходит наконец. Черт! Увидел? Кажется, нет. Осматривает полки, только стоит, так что незамеченным мне не пройти. Может, мне кинуть книгу в противоположное по отношению ко мне направление? Так он отвлечется на книгу, и я смогу прошмыгнуть. Что? В играх это работает… Бандин начал подкрадываться все ближе ко мне. Поменять местоположение было уже невозможно, еще стоял так в углу. Надо было сделать вид, что полностью поглощен чтением. Буратино не был вариантом. Посмотрев еще раз на полку, увидел и схватил бордовый чемодан. Не буквально, конечно. Так называлась книга бордового цвета. Кажется, мне кто-то что-то об этом рассказывал. Осмотрев, увидел на обложке, имеющую пупырчатую текстуру, приятную на ощупь, отпечатанные золотой краской очертания чемодана. Открыв, на корешке увидел пометки страниц. Пролистав титульный лист, наблюдал красующееся название – «Бордовый чемодан» тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года, издательство «Стремглав». И в самом низу мелкими буквами «автор». Кирсанов Юрий. Кирсанов? Никогда не слышал. Увидев предисловие, пролистал дальше. В редких случаях сам автор его пишет. Ему и так предстояло много сказать. Часто бывает так: анализ всего произведения с пересказом. Это убивает весь интерес и интригу с самого начала! Можно сразу крупными буквами – «краткое содержание», и пусть читает кому надо. Вот и само произведение:
«Аккуратно прикоснувшись к листьям, дождь был похож на пианиста, играющего в ночи для себя одного, одному ему понятную мелодию. На его концерт подъезжала повозка со строго запечатанной в подстежку фигурой угрюмого покроя. Не понятно, что было угрюмее, сама мужская фигура или как она была опечатана. Ясно было одно – не одна капля ни просочится к нему. Того же не скажешь о его лошади и его бричке. Его повозку тянула бедная лошадь. Бедная – не значит худая. Можно было даже сказать, что она раздобрела в последнее время на овсе, как у хозяина пошли дела в гору. Весь ее лик и намокшие кисти волос около копыт представляли бедность вида намокшего существа под дождем.
Что же и кого же в такую погоду бедная лошадь тянет? В повозке был чемодан и не только. В чемодане куклы и не только, а в куклах была душа и только. И жили они жизнью артистов, а человек за поводьями был их кукловод, директором «театра живых кукол». Почему же живых? Скоро все само предстанет перед глазами читателя. Главное – дождаться, пока кукловод доедет до новой деревни, и вы сами увидите представление великого и ужасного.»
Делая вид, что читаю, не заметил, как зачитался по настоящему. Меня обнаружили.
– Серый, ты? – теперь нужно было готовиться ко всему угодно. К пламенной речи, которая заставит меня плакать в душе, плевку в лицо, долгому, осуждающему взгляду и удару по лицу. Хотя… Думаю, все из вышеперечисленного заставит плакать в душе. Что же заставляет так думать? Ведь он был моим отличным знакомым. В Банде Архитекторов вообще каждая собака знает, и да, на этот раз буквально! Даже эти гиперактивные хаски знают о моих грехах и ничего! Просто после стольких интерактивов с людьми на моем счету самых дружелюбных, которые оказываются оными… Заставляешь себя вырабатывать защитный эффект. Так или иначе, не игнорировать же его.
– Да, Т. Это я.
– Как догадался, что я теперь Т, а не Ти?
– Натуральная прогрессия.
– А ты все тот же. Я рад.
– А ты все так же смотришь ментовские сериалы? К этому моменту они уж точно должны все закончиться.
– На русском – да. На мексиканском – нет. Никогда не знаешь, когда пригодится еще один язык. Хотя изучать таким образом, признаюсь, неудобно. Учишься понимать по реакциям, экспрессиям, общим событиям.
– Даже не знаю, это: удивительно, странно или просто страшно.
– Всего понемногу… – что-то щелкнуло при этом обсуждении.
– Слушай, эм… такое дело…
– Выкладывай!
– Есть один человек, и его надо найти в этой школе…
– Та – а – а – ак!
– Послушай! Слушай меня очень внимательно! Это очень опасный человек и он чуть ли не Пабло Эскобар. Его фамилия Яковлев, но навряд ли это его настоящая фамилия. Возможно у него кличка «Як» или что-то в этом роде. Хотя не знаю даже, зачем об этом рассказываю. Тебе это все не интересно и тем более это моя проблема, не твоя, – тут глаза мои закрылись, кроме одного. Этот глаз был прищурен и смотрел на Т. Смотрел на кульминацию эмоций радости, интереса и какой озабоченности… Кажется, он уже решал эту трудную задачу с горящим взором. Ответ не заставил ждать:
– Да ты издеваешься! Конечно, я согласен! – было понятно, что он согласится поработать для меня личным детективом, но никто же не отменял правила приличия.
– Начну со списка всех учеников, это должно быть легко достать. Потом, если не найду, прислушаюсь. Может действительно у кого такая кличка. В конце начну расспрашивать.
– Только умоляю!
– Знаю, знаю… Аккуратнее. За меня не нужно беспокоиться.
– О тебе, придурке, и не беспокоюсь. Если что с тобой случится, так твоя сестра не переживет. Кстати, как она сама?
– Вот тебе на! Вспомнил! Я сам о ее существовании забыл. Я понял, почему ты так на нее тонно смотрел в одиннадцатом классе. Поступила в Питер, или сказала так остальным, только от нее ни слуху, ни духу потом.
– И что же поиски?
– Не знаю. Я к тому говорю, что беспокоиться надо за этого парня, когда я найду его для тебя. Чем он тебе так насолил?
– Агх. Заставлял делать то, что не хотел делать, шантажировал, угрожал… – рассеяно сообщал все еще думаю о его сестре, очевидно, больше самого брата.
– Теперь только остается обменяться контактами, – так мы и поступили. Наверное, зря я ему об этом рассказал, хотя не, наверное, а точно зря. Только работая в команде Бобенко понял, что заразнее всех болезней является идея! Прощаясь, с новыми приобретениями, направился, наконец, к Тимофеевичу.
Глава восьмая| О чем спорят мужчины?|
Дверь, как всегда была не заперта. Войдя, увидел старого друга в привычной стихии – Самуил Тимофеевич чинил утюг на этот раз. От неожиданного визита его отвертка съехала и попала на провода. Последовало короткое замыкание и возгорание. Благо огнетушитель был под рукой. Видимо, такие случаи неоднократны. Коморку заполнил едкий запас горючего пластика. Налив стакан, чтобы успокоиться после такой катастрофы на производстве, поправив свои очки, он начал:
– Серый, хорошо, что зашел. Как видишь, у нас здесь все не слава Богу.
– Неужели все так плохо?
– Хуже некуда, Сережа. Никакого вдохновения. Хотя, не как твой Бобенко снежных баб делаю, однако ж на все вдохновение надо. Даже на жизнь саму.
– Что верно, то верно. Только он не любит, когда его работы называют снежными бабами. Сам проверял недавно…
– Да – а – а… птица высшего, – это слово он выделил, – полета… Он же почти всегда женщин лепит, и они из снега. О! Раз уж о бабах и птицах высокого полета речи зашли… Как там твоя?
– Вроде все идет хорошо, отлично, но…
– До конца не уверен? С женщинами почти всегда так.
Ты – парень умный, должен улавливать, что что-то не так. Хотя иногда их знаки даже умнейшим мужчинам на земле не уловит. С ума сойдет! Они же бабы! Помню у нас с женой… – Тимофеевич призадумался, потом добавил: – бывшей… – после брякнутого поморщился. – Хотя ладно. Будешь слушать истории всяких стариков – сам станешь стариком.
– Ну почему же? На работе у Бобенко приходится выслушивать одного старика, который там тоже работает. И, как видите, пока не постарел. Так что рассказываете все, что хотите, Самуил Тимофеевич, – старый призадумался. Пока прошелся по мастерской руками, ногами, глазами. Увидел ферзя, лежавшего в углу. Он оказался там в следствии своего заката. Это на самом деле не такая редкость, учитывая, что в шахматных клубах открывались тут же бойцовские клубы. Ломались доски об бошки за утерянный материал. Синяки светили по новой после удачной вилки. После шах часто до мата не доходили. Физически нельзя было. Поэтому фигуры по всей школе. И в наборах всегда не хватало статуэток, несмотря на то, как Самуил Тимофеевич часто их вырезает. Жаль. Поинтересовался, могу ли я ее взять. Мастеровой рассеяно кивнул, потирая лоб. Разглядев королеву на свет, оказалось, что на ней все еще есть запечатанная кровь. Так даже лучше. История! Положил в карман.
– Тяжело это просто – здесь находится постоянно, – сформулировал Самуил. – Поначалу думал – залягу здесь на пару дней, а дни уже в недели превращаются. Цены на съемное жилье растут и растут с каждым днем, будто издеваются.
– Если хотите, могу с мамой поговорить. Может, у нас сможете жить… – Старый друг улыбнулся, понимая прекрасно, что это невозможно. Понимание разделили мы вдвоем. Однако надо же порадовать старика, – он указал пустым стаканом на меня и произнёс:
– У тебя доброе сердце, Серый. Не дай коршунам этим воспользоваться, особенно в женском обличии. Они думают, что нам одно от них надо, а им только и нужны наши квартиры.
– Сейчас все поменялось, Самуил Тимофеевич.
– Надеюсь. Надеюсь, что поменялось. В некоторых отношениях хочется быть неправым. Для общего блага, знаешь…
– Вам просто нужно опять начать работать над проектом. Сам видел как вы можете по трое суток подряд без сна, питаясь только кофе и сигаретами, работаете над какой-нибудь пушкой, сделанной из микроволновки.
– Только ты знаешь, к чему это приводит. Создание таких «пушек» нужно оставить в прошлом. Теперь только бытовая техника да велосипеды пацанов. Больше пользы принесет, хоть и не перевесит это все чашу… Знаешь, в моем возрасте нужно уже думать о весах правосудия. Ну знаешь… Которые на последнем суде…
– Самуил Тимофеевич! Какой последний суд?! Вы его только приближаете такими мыслями. И выпивкой.
– Ты прекрасно знаешь, почему я пью и не попрекай меня этим, шкет.
– Доработайте свой прототип…
– Хватит об этом, наконец! Вот заладил! Две! Две темы, которые не люблю обсуждать, и ты их одну за другой расковыриваешь! Все! Все! Хватит на сегодня. Приходи еще, – он уже начинал хмелеть. Выйдя за дверь, посмотрел в длинный коридор. Не зная Самуила Тимофеевича так хорошо, возможно, действительно ушел бы. Полминуты спустя дверь открылась, и он меня спросил:
– Значит, ты знал, что я выйду.
– Так же, как и вы знали, что я останусь.
– Заходь, – войдя, он принялся опять наливать стакан.
– Ради меня! Просто, чтобы преодолеть этот период в жизни – доработайте прототип, – конструктор указал полным стаканом на меня.
– На этот раз не выйду. Прекращай, – звон стакана. В свою очередь встрепенулся, вспомнив цель своего визита.
– Мне нужно посоветоваться, – принялся доставать заранее подготовленную тетрадь с карандашом. Расписав в основных чертах, что запланировал, сопровождал пояснениями в процессе рисунка.
– Ну смотри, если это снег, – Тимофеевич взял карандаш в руки, – то эти упоры вырвутся, и даже если они останутся после резолюции, придется все переставлять. А это повлияет на целостность. Если… – карандаш приятно похрустывал на бумаге. Войдя в свой элемент, он будто протрезвел, хотя от одного его запаха уже можно было опьянеть. – Если все сделать так, то будет больше расстояния для резолюции, плюс относительная целостность снега останется. Относительно, конечно. А с рычагами в виде палок все в порядке, если, конечно, палки по прочности неплохие найдете.
– Найдем. Такое уже проделал один раз. Пришлось импровизировать, – Самуил Тимофеевич посмотрел на меня, как на сына, заставляющего своего отца гордится собой. – Остается совсем маленькая проблема – где мне найти такие прочные и длинные канаты?
– А ты что, не знаешь? Ты представил тут свои чертежи так, будто все необходимые материалы уже у тебя.
– Ну – у – у – у… почти. Палки – дубины точно будут. – «Точно будут», – передразнил меня уже совсем пьяный. Ладно, по слухам, по слухам. Говорят, вроде как, у физрука в кладовке есть нужный канат, только его нужно разъединить на двое. Вот ключ от нее, – в пьяном ступоре принялся искать нужный ключ в скопище остальных. – Но мне это птичка рассказала. Залетела в мои скромные пенаты и рассказала.
– Обижаете… – получив, наконец, ключ и собрав канцелярские принадлежности, удалился из мастерской Самуила Тимофеевича. Обитель физрука благо была прямо напротив.
Человеком он был строгим и даже жестоким. Если он будет там, поблизости, а не как обычно в учительской, то дела будут мои плохи. Прошел без особых усилий к двери со спортинвентарем. Непонятно, зачем вообще она запиралась. Ничего, кроме футбольного мяча, каната, сетки для волейбола, которой физрук ловит раков, и истертого козла, напоминающего его самого, красть и нечего. Хотя это иронично, что задаюсь этим вопросом… Не краду, в конце концов, а одолжу на время. Его все равно достают один раз в год! А сам физрук достает всех круглогодично, так что… В единственном луче света из залы в каморку нашел нужный канат и попутно глотал тонны пыли. Начал думать, как это вынести отсюда. Ведь в портфель его не уложишь.
Резким движением схватив за волосы, меня выпрямили. «Вот и попался» – подумал не видя нападающего. Только лучше уж попался бы этому старому козлу. Лезвие прикоснулось к моему горлу. Оно было будто специально подогрето на огне для меня, чтобы горлышко не простудил. Голос, противоположный по ощущениям лезвию, наполнил каморку, приглушенный медицинской маской:
– Ну надо же. Ты все предусмотрел. Даже двигаешься во время уроков. Наверное, во всем есть свои привилегии. Только ты просчитался со временем прихода. Проблема даже не в том, что ты не заметил меня в толпе этих дегенератов, а в том, что ты не знаешь, как я даже выгляжу.
– Значит, это ты, тварь мерзопакостная.
– Значит, это я. Только я ли мерзопакостный? Ты мне больше всех ущерба нанес финансово.
– Рад слышать, – лезвие прильнуло в плотную к коже продавливая ее. Яковлев начал полушепотом:
– Не стоит… Самое легкое было проследить за тобой. С алкашом ты засиделся, конечно. Что же, на материнский путь встаешь? Яблоко от яблони, м? – это меня не задело, так как, во-первых – это выдумка, а во-вторых – понятно, что он клюнул на эту уловку с видео. Дало место для разворота нового акта представления. Мальчик с ножом все продолжал:
– Вижу, ты присмотрел себе одну куколку здешнюю. Не познакомишь? – Вырваться не представлялось возможным. Дернуться – нет, даже – сглотнуть слюны избыточное количество могло вскрыть мне горло. Это не фильм и не сцена в моей фантазии. Какой-то стильный финт здесь не поможет. Голос сзади разворачивал свой злодейский план:
– А знаешь, кто тебя выдал? Та тетка с продуктами. Ей даже не пришлось платить! Она так была поражена твоим розыгрышем, что все вывалила. Думаешь, у меня только одна камера направлена на тебя? Соседкам ты глаза изолентой не заклеишь… Хотя попробуй, я посмотрю. Они тогда все услышат и разболтают. Лиши их слуха – они по вибрациям поймут. Можно сразу языка лишить, так они целую книгу напишут. Без рук – ногами научатся писать! И так до Сталинского самовара. А знаешь, это так мило, ты, наверное, думал, что я тебя преследую? Открою тайну – мне не нужно лично присутствовать, чтобы причинить боль тебе либо твоим близким.
– Ты не посмеешь тронуть ни меня, ни моих близких людей.
– Да ну…
– Сам же говорил, что было легко меня выследить и преследовать. А не показалось ли это тебе слишком легко? Не пришло это тебе в твою тупую башку?! Думал, работая на тебя, заключаю договор с дьяволом, это я просто не встречался с Сан Санычем. Это он по началу был добреньким, а потом маска слезла. Предложил выбор: либо тюрьма, либо я в качестве наживки помогу тебя поймать. Да, Яковлев. Ты попался. Осталось только на тебя вон ту сетку накинуть. Жалко, не успел, вышло бы красиво, – его дыхание сквозь маску становилось все тяжелее.
– Никогда не умел проигрывать, как ты заметил. Может, тебя порешить в подтверждение к этому, раз уж терять мне нечего.
– Не делай для себя же хуже…
