Сердце русалки
Ида Миллер
Легенда гласит: тот, кто полюбит русалку – обречен на скорую гибель.Лея – дочь мелкого барона из провинциальной знати. Поместье, где она живёт с родителями и старшей сестрой, окружено непроходимым таежным лесом, о котором веками крестьяне складывали легенды. Лес и кормилец, и опасный сосед.Старики знают, что в самой чаще, в мутных водах озера живет нечисть – коварные русалки.Что принесет Лее и ее семье встреча с русальим народом? Правда ли, что они жестокие беспринципные существа или печальная слава заставила русалок скалить зубы?Монахи, крестьяне, разбойники и аристократы – все окажутся связаны с таинственным древним культом, воспевающим жизнь там, где царит смерть.
Ида Миллер
Сердце русалки
Бытие есть, а небытия – нет.
Парменид
Пролог
В начале XIX века в небольшой восточноевропейской деревушке, затерянной посреди бескрайних лесов, полей и предгорий, издревле существовали занятные народные традиции. Как и во многих деревенских общинах, языческие верования вполне себе соседствовали с христианскими. Так, хотя местные крестьяне и старались посещать церковь каждое воскресенье, они в то же время подкармливали «домового» кусочком сахара у порога и с большим рвением покупали у бродячих торговцев бесполезные амулеты от сглаза и заговоренные травы. Несмотря на все попытки местных служителей церкви в лице десятка молодых монахов как-то вразумить паству и заставить их малограмотные головы повернуться в сторону нужного света, искоренить все до конца не удалось. Вскоре монастырский орден, живущий здесь не один десяток лет, махнул на это рукой и уже не прогонял торговцев и циркачей, хотя священники скрепя сердце потом слушали на исповедях, как волшебные травы от сглаза не помогли, а амулет оказался дешевой пустышкой.
Культурная жизнь общины шла каким-то своим направлением: под давлением монашеского ордена вера в водяных и домовых была заменена на веру в Святую Акву, якобы девушку, которая принесла себя в жертву, чтобы избавить местное озеро от русалок и водяных и отправить их в ад. Также был придуман и введен в обиход некий Святой Беатрис, которому выделили целую неделю праздников, и который постепенно вытеснил языческий праздник урожая. Теперь вместо духов плодородия крестьяне с жаром воздавали хвалы Святому Беатрису, хотя никогда его не видели (как не видели и духов, кстати сказать). Но, увы, праздник просто поменял название, а вот веселые народные гуляния, прыганье через костер и гадания так и остались. Вера в счастливую судьбу и желание узнать, когда же получится выйти замуж за графа или виконта, были, к сожалению, гораздо более привлекательным развлечением, чем проводить время за чтением Святого Писания в маленькой монастырской библиотеке.
Но больше всего монахов беспокоили не эти полуязыческие развлечения. Молодые послушники очень переживали на безопасность своих прихожан во время праздников. Мало того, что крестьяне придумали прыгать через костер, они еще и особенно прикладывались ко всякой самодельной бадяге. Пьяных становилось очень много и каждый год (каждый год одно и то же!) кто-то да и попадал в беду. Зачастую юнцы. И особо на это внимание никто не обращал, это было частью естественного жизненного цикла: какая молодость без приключений? Кто выжил, тот выжил, не вам нам морали читать, идите в свою библиотеку и листайте свои выцветшие страницы, а мы даже читать-то не умеем. Мы пашем и пашем целый год, дайте хоть после сбора урожая отдохнуть так, чтобы хватило всю зиму вспоминать.
Монахи оставили крестьян в покое. Пускай развлекаются, в конце концов, Господом периодическая праздность не запрещена. Крестьяне действительно слаженно и много работали весной, летом и осенью, а их выживание зимой полностью зависело от того, сколько жатвы они соберут, сколько овощей законсервируют, сколько мяса засолят и сколько провианта удастся продать в столицу и в ближайшее поместье.
И много лет все шло своим чередом. Праздник Святого Беатриса прижился, и люди с удовольствием его ждали, готовились. Девушки, годы которых подходили к брачному возрасту, шили к празднику себе новые рубахи. По традиции на неделе праздника Святого Беатриса, а именно в среду, нужно было всем девушкам, кто считал себя уже невестой, или кто хотел поскорей ею стать, пойти на закате в Черный лес и там, на берегу озера, окунуться с головой в воду. Считалось, что если это сделать, то водяной (то есть, Святая Аква) поспособствует скорейшему замужеству. А если девушка в этот год все же замуж не вышла – значит, что-то ты сделала не так, значит твой наряд Святой Акве не понравился, попробуй в следующий раз.
Все участницы обряда должны были быть одеты в длинные белые рубахи, украшать их можно было, как взбредет в голову. Вот тут-то девушки на выданье и могли продемонстрировать все свои таланты: кто-то вышивал цветными нитками узоры, кто-то цветы и животных, кто-то делает из ткани красивые необычные рукава, а кто-то оттачивают длинную юбку так, чтобы она вилась легкими волнами при ходьбе. Когда они, радостные и несколько перевозбужденные с распаленными щеками и непрекращающимся хихиканьем, вставали вечером в процессию, им в руки давались свечи и фонари, чтобы они добрались до места. На голову им надевались цветочные венки. Если у кого-то из девушек уже был жених, венок надевал на девушку он, а если не было – то отец или мать. Считалось, что свадьба именно после обряда сулила благополучие молодым, а главное, благословение Святой Аквы давало шанс на легкие роды.
Монахи поначалу смотрели на это языческое безобразие исподлобья, а через несколько лет уже сквозь пальцы. Пускай девицы проходят обряд совершеннолетия у водяного, заключать брак они все равно возвращаются в лоно церкви, а это самое главное.
Однако именно в тот год, именно в тот август, и именно в тот вечер обряду в средину Святого Беатриса пришел конец.
Два десятка девушек выстроились в процессию, и, как это было всегда заведено, гуськом отправились в Черный лес. Они прекрасно знали, куда идти. С фонарями и большой шумной компанией в темнеющем лесу было совсем не страшно. Солнце уже начало опускаться и заходить за горизонт, сумерки в чащобе сгущались. Девушки по пути пели веселые народные песни. Они смеялись, прыгали по кочкам, крутились вокруг стволов деревьев, обнимались и непрестанно гоготали во все горло.
Крестьяне, оставшиеся перед входом в лес, слышали их громкие голоса, которые постепенно затухали, как процессия все дальше углублялась и растворялась в Черном лесу. Один из оставшихся крестьян, молодой парень, с нетерпением ждал возвращения своей нареченной невесты Ингрид, которая ушла за благословением к Святой Акве. Они собирались пожениться уже на следующей неделе. Улыбка не сходила с его лица, ему было приятно думать, что ради него невеста отправилась в такое пугающее место ночью, чтобы сделать их брак чуточку приятнее и заручиться божественной поддержкой. К тому же он оценил, какую искусную рубаху та себе сшила для обряда и радовался, что будущая жена не только красавица, но и рукодельница.
Процессия невест продолжала идти вглубь Черного леса и распевать песни. Чем ближе они подходили уже к берегу озера, тем больше вокруг них стали появляться кустики ландышей. Цветочки были повсюду: маленькие нежные бутоны заполонили, словно сорняки, весь небольшой бережок. Одна из девиц сказала, как это необычно, ведь ландыши не растут в августе. Другая сорвала цветок, покрутила его, понюхала и, хотя сразу поняла, что это именно ландыш, предположила, что это, возможно, не ландыш, а какой-то другой, очень похожий на него цветок. Девушка-рукодельница Ингрид, которую ждал снаружи жених, нарвала себе по пути букет и вплела его в волосы. Она сняла лапти, и первая подошла к воде. Ступнями она ощутила приятную нежную мягкость ландышей, которые росли так густо, что приходились их топтать, чтобы дойти до берега.
– Кто первая? – сказала девица, которая возглавляла процессию.
– А мы точно пришли на нужное место? – засомневалась еще одна девица. – В прошлом году никто не рассказывал о зарослях ландыша, так странно! Вдруг это какой-то знак!
– Конечно, знак! – ответила третья. – Ландыши – это символ чистоты и нежности, разве это не про нас?
Все закивали в ответ.
– Вдруг Святая Аква вырастила их здесь специально для нас! В следующем году нам всем точно повезет!
Девицы еще раз закивали и стали обсуждать странное природное явление. Затем девушка, что шла первой, тоже сняла лапти, подошла к Ингрид, которая стояла перед водой.
– Предлагаю по старшинству. Мне уже девятнадцать, мне благословение Святой Аквы нужнее всего. Так что я иду первая, а остальные по очереди, – скомандовала она, и Ингрид отошла в конец.
Девушки встали кружком вокруг берега и смотрели, как их подруга входит в озеро. Платье ее сначала вспучивалось над водой от воздуха, но когда она вошла по пояс, то юбка утонула и облепила ее ноги.
– Как водичка? – спросили с берега.
– Прекрасная! Теплая! Парное молоко! – ответила та и стала погружаться дальше.
Она зашла в воду по грудь. Ноги ее обвивали водоросли, а пальцы ног таяли в склизком иле. Ей постоянно мерещилось, что по ногам кто-то ползает. Она решила быстренько совершить обряд и выйти поскорее. Девушка произнесла короткую молитву Святой Акве и Святому Беатрису, погрузилась в воду с головой и тут же вынырнула. Цветочный венок упал с ее головы и плавал рядом. Довольная, что обряд закончился, она схватила венок и поторопилась выйти.
Как только вышла первая, следом за ней отправили по очереди и другие. Выходя из воды обратно на берег, девушки делились впечатлениями и даже страхами, ведь к тому моменту, как очередь начала походить к концу, уже стемнело.
Ингрид мельком подумала, что нужно было идти одной из первых, пока было светло, заходить в воду в беспросветную черноту уже не хотелось, до чего она жутко выглядела. Но это же просто вода. Ингрид здесь не одна, а с подругами. У них есть с собой фонари, а на шеях висят распятия, которые защищают от злых духов. Что может случиться? Ингрид молча наблюдала, как все выходят из воды и выжимают рубахи, чтобы те поскорее высохли. Она поправила прическу, в которую вплела ландыши. В ее курчавой темной косе они хорошо держались.
Наконец, пришла и очередь Ингрид. Она подошла к воде. Небольшая волна окатила ей пальцы ног. Вдруг по телу прошла какая-то дрожь. Ей показалось, что она слышит голос: не женский и не мужской, то приближался, то отдалялся. Слова было не разобрать, какое-то ласковое бормотание, как будто она младенец и сонная мать качает ее на руках, напевая колыбельную. Ингрид обернулась. Ее подруги все стояли спиной, полукругом и весело обсуждали обряд. Про последнюю свою спутницу они как будто позабыли. На Ингрид даже никто не взглянул, чтобы подбодрить, а ведь идти в эту черную муть, поросшую жуткими водорослями, которые в темноте были похожи на жирных змей, было ой как страшно. Но что поделать. Ее ждет жених, а она ждет жениха.
Ингрид шагнула и снова услышала в голове это странное бормотание. Да, кто-то пел. Она посмотрела по сторонам. Страх сковал ее тело, и она уж было хотела выйти из воды, но это же обряд! Его нужно сделать! Иначе Святая Аква рассердится, что она отступила в последний момент, и наколдует ей тяжелые роды.
Голос в голове не прекращался, громкость его усиливалась. Ингрид не слышала подруг, в уши лилась только песня. Вдруг ей стало как-то легко, страх пропал. Она сделала шаг в воду. Потом еще и еще. Когда она вошла в озеро по грудь, ногами она почувствовала, будто огромная рыба, типа карпа или форели, задела ее плавником. Она прошла дальше – до плеч. Вдруг прямо перед ней из воды появился человек. Ингрид не разглядела его: только два огромных черных глаза немигающе вперились в ее глаза. Это длилось секунду. Никто ничего не заметил. Человек резким движением схватил Ингрид за лицо, зубастой челюстью впился ей в губы и опустился вместе с ней под воду.
Со стороны это выглядело, будто Ингрид погрузилась с головой воду, как требовал обряд, но не вынырнула. Ее цветочный венок и пара ландышей из косы беззаботно плавали на том месте, где она только что была.
Девушки на берегу не сразу заметили, что Ингрид пропала. Одна из девиц обернулась на озеро, увидела там колыхающийся на волнах венок и начала искать глазами Ингрид, может, та забыла вытащить из воды свое украшение? Тут стало понятно, что подруги среди них нет. Девица запаниковала и громко спрашивала всех, повышая голос, где Ингрид? Девушки посмотрели по сторонам, затем быстро пересчитались и поняли, что одной из них не хватает. Они кинулись к воде, стали звать Ингрид: вдруг она шутит, решила поплавать и разыграть всех? Плохая шутка, дрянная, так нельзя баловать, это очень и очень плохо. Они звали и звали ее, сами боясь, каким-то внутренним чутьем заходить в воду. Если Ингрид не выплыла, значит, там, в этой черни, в этой хтони, что-то есть. Девушки все крутились вокруг воды, бегали вдоль и поперек берега, но Ингрид нигде не было.
Схватив оставшиеся на суше лапти Ингрид, процессия девиц стремительно побежала домой, обратно к своей деревне. По пути они плакали от страха и выли. Одни оплакивали Ингрид, уже не надеясь, что встретят ее, другие поражались, как им повезло, что этот ужас произошел не с ними, а с подругой, что Господь отвел их от кошмара. Никто, никто не хочет умирать там – в сырости в холоде, в окружении водяных гадов. К озеру они шли веселые и хохочущие, обратно возвращались кричащие и плачущие.
Через два дня Ингрид нашли на самом дальнем берегу озера, когда неравнодушные жители деревни во главе с ее женихом делали объезд на лодках в поисках девушки. Ее заметили сразу: она ничком лежала на животе, беспомощно раскинув руки, волосы ее были растрепаны, а длинная белая рубаха, которую она с таким трудом обшивала узорами, была изорвана в клочья и лохмотьями едва скрывала ее наготу. Когда Ингрид подняли и перевернули на спину, она никого не узнавала, только бредила что-то просто Святого Беатриса. Ее истощенное тело, все покрытое царапинами, приобрело какой-то зеленовато-синюшный оттенок, словно живая утопленница. У Ингрид так и не удалось выведать, что с ней произошло, она ничего не говорила, только шевелила губами, произнося какие-то бессвязные речи про ландыши и про водяного дьявола. Местный доктор, которого прислал барон, владевший деревней и крестьянами, осмотрел несчастную и пришел к выводу, что у той помутился рассудок, и нужно время, чтобы она пришла в себя. Повитуха подтвердила, что следов насилия у девицы нет.
Через пару недель (свадьбу, к сожалению, пришлось отложить) Ингрид действительно стало легче, она помнила о событиях той ночи, но ровно до того момента, как зашла в воду. Дальше она описывала, что на нее накатила какая-то странная нега и захотелось спать. Сначала было страшно, ей казалось, что кто-то ее душит, но потом это прошло. Почти двое суток она провела без еды и воды, в полусонном состоянии, в забытье, лежа на отмели. К счастью, хотя бы ветви деревьев своей размашистой тенью спасли ее от перегрева на солнце.
Ингрид не помнила, как чьи-то когтистые руки схватили ее за плечи и утащили под воду, в ее затуманенном разуме, где скрывались эти запечатанные воспоминания, были только два бездонных черных глаза, немигающие, глубокие, которые словно загипнотизировали ее. Ингрид вскоре поправилась и даже ходила вместе с монахами к берегу озера на место происшествия. Неравнодушные к таинственному, монахи вызвались окропить святой водой проклятый берег и прочитали там нужные псалмы, делая это особенно громко, чтобы всякая нечисть могла услышать и убраться подальше. Помогло или нет, никто не знает. Известно лишь, что после происшествия с Ингрид праздник Святого Беатриса потерял свою обязательную часть с ритуальным окунанием в Лазурное озеро. Для общей безопасности решено было запретить это мероприятие, а само озеро объявить «нечистым». До кучи еще вырвали с берега все ландыши, чтобы избавить от признаков присутствия злых сил.
Сама же Ингрид, несмотря на то что внешне ничего не выдавало в ней изменений, будто все время находилась где-то далеко. Своего жениха и родителей она встречала равнодушно, подруг и вовсе избегала. Кто-то думал, что она, верно, помешалась, а расстроенный жених, и без того опечаленный отложенной свадьбой, уже не был так настроен на брак, хотя и очень этого жаждал. Ингрид почти не выходила из дома, она стала мало есть: питалась одной похлебкой и сушеным хлебом. Она худела и таяла на глазах. Никто не мог достучаться до нее и узнать, что происходит. О чем она думает? Что она видела в ту ночь? Что с ней сделали?
Однажды поздно вечером, спустя два месяца, после августовского ритуала, когда сгустились сумерки и уже поднимался холодный октябрьский ветер, Ингрид вдруг вскочила со своей кровати, подошла к спящим родителям и сказала, что она больше не может здесь оставаться, ей нужно вернуться в Черный лес. Отец и мать, решив, что та ходит во сне, схватили ее за плечи и хотели уложить обратно в постель, но та резко вырвалась и выбежала из избы: унеслась она, как была, босая и в одной ночнушке. Ринулась она так быстро, что никто не успел ее заметить, она словно тень пробежала между спящих избушек, прошмыгнув под окнами соседей.
Родители забили тревогу, попытались разбудить жителей ближайших домов, но, увы, мало кто откликнулся на их просьбу: уже холодало и бежать в Черный лес, который был назван так не просто так – он действительно был сложно проходимым массивом деревьев, растущих друг к другу так близко, что только стройная лань могла ретиво пробегать между стволами диких елей и осин. Идти в непроходимую тьму? Ночью? Туда, где водятся злые духи? Где правит водяной (то есть Святая Аква)? Нет уж. Ваша помешанная дочь – ваши проблемы. Может, оно и к лучшему, что проблема сама себя разрешила? Пусть отправляется к своим – вдруг она ведьма, раз обряд на празднике урожая так на нее повлиял, это все неспроста. Убитые горем отец и мать Ингрид, так и не нашедшие поддержки со стороны односельчан, отправились в лес сами, вооружившись небольшими факелами. Но дальше пары сотен метров они не смогли пройти. Ветки лезли им в лицо, они постоянно спотыкались об торчащие из-под земли корни деревьев. Ядовитые кусты кололи им ноги, а жуткие шорохи от лесных животных заставляли постоянно вздрагивать.
Через несколько часов поисков они были вынуждены вернуться ни с чем.
С той ночи Ингрид больше никто не видел. Ее все-таки потом искали, облазив лес вдоль и поперек, насколько это было возможно, даже смогли как-то протащить лодку до озера, осматривая все самые опасные уголки болот, которые на километр, если не больше, уходили в гибельную трясину. Но Ингрид как сквозь землю провалилась.
Прошел год, прошло два. Об этой истории стали постепенно забывать. Избранник Ингрид вскоре женился на другой. А вот ритуал ночного купания в праздник урожая все-таки отменили и наложили строжайший на него запрет.
Часть 1. Водяной
Глава 1
Поместье барона Лафонтена располагалось в такого рода местности, которое любой городской житель назвал бы «захолустьем». Оно находилось слишком далеко от столицы, но при этом в узких кругах все же имело хорошую репутацию и кое-какую известность. В первую очередь земли барона славились плодородностью. Каждую осень крестьяне собирали такой богатый урожай, что все зимы труженики поля проводили в благодатной праздности, имея у себя в погребах достаточно запасов, чтобы прокормить семьи и скотину. Поместье «Лазурных вод», прозванное так в честь огромного озера, спрятанного в густом лесу, окружающего владения барона с юга, запада и востока, пользовалось скромной, но все же популярностью. К Лафонтену периодически съезжались знакомые из столицы, чтобы провести недельку-другую в живописном уголке почти что дикой, нетронутой красоты. Городские жители отдыхали от суеты, дышали исцеляющим свежим воздухом, а кто не боялся, ходили с проводниками в лес. Чёрный лес, или как его еще называли старики, «Русалочье гнездо», издавна слыл непроходимым местом, где царили поистине первобытные порядки дикой природы. Единицы из крестьян отваживались посещать эти непроходимые чащобы в поисках грибов и сочных ягод. О том, чтобы идти до озера, которое находилось аккурат посредине леса – и речи быть не могло. В Черном лесу была только одна «официальная» дорога, проложенная много лет назад, и вела она к песчаному пляжу под утесом. Но купались там нечасто.
Берега озера давным-давно заросли непроходимыми болотными топями, при всем желании покататься там на лодке – саму лодку еще нужно было как-то на озеро доставить – это было сделать практически невозможно. Не раз городские энтузиасты предлагали барону Лафонтену вырубить и расчистить дорогу к озеру, чтобы сделать там прекрасное курортное место, но тот лишь мотал головой и отказывался. Ему не было никакого дела до этого леса, и уж тем более до прогулок по озеру. Только подумать, сколько денег нужно было бы потратить на воплощение этой идеи! А шум от стройки, а вырубка деревьев? Нет-нет и нет. Барон слишком ценил уединение и возможность тихо-мирно вести свой быт, при этом находиться с крестьянами в каких-никаких приятельских отношениях. Благодаря своим взглядам, местные особо ценили хозяина и любили его семью.
А семья у барона была не слишком большая. Родители его недавно умерли, в поместье жила только жена-ровесница и две взрослые дочери на выданье – Лея и Леда. Девушки, привыкшие, как и отец к уединенному образу жизни, были не слишком разбалованы светским обществом. Им обеим дали достойное домашнее образование, но при этом они выросли вместе с крестьянскими детьми. Лея и Леда не знали, что было модно носить, журналы с платьями, как и сами платья, доходили до их поместья с некоторым опозданием. Пока им доставят шляпку, сшитую по последнему писку моды, эта шляпка у городских красавиц уже отправляется пылиться в шкаф. Однако, как это всегда бывает, по мере взросления дочерей баронесса с каждым годом становилась все более и более озабочена их будущим, а именно – выгодным замужеством. Несмотря на то что дела у барона шли хорошо, и они могли ни в чем себе не отказывать, удачная партия или родственник со знаменитой фамилией никогда бы не помешали, а наоборот улучшили состояние их семьи. Мало того, она переживала, что после их с мужем кончины поместьем никто не сможет заниматься, оно придет в упадок, его придется продать, или того хуже, сюда въедет жить недостойный человек, который будет мучить крестьян огромными налогами или вырубит лес. Баронесса частенько стала заставать себя за такими мыслями. Раньше, когда дети были маленькие, она думала только о том, какие игрушки им заказать в городе, и каких знаменитых учителей пригласить, а теперь вот – проблемы насущные стали настолько трудноразрешимыми, что порой баронессе хотелось плюнуть и пустить все на самотек, но она прекрасно понимала, что, кроме нее, за будущее дочерей никто поручиться не может. Барон, конечно, озадачивался периодически, но дальше обсуждения этих интимных тем за бокалом вина с женой он не заходил. Подбриать женихов – это не его. Жена лучше разбирается в людях, пускай найдет каких-нибудь подходящих мужчин. Хотя даже барон признавался, что настроен он исключительно на равный в финансовой и аристократичной мере брак. Проходимцам без имени и статуса нечего делать у руля его прекрасного дома, хозяйство которого он потом и кровью выстраивал долгие годы.
Наконец, баронесса решилась на конкретные шаги. Чтобы не таскать девушек на балы, где им точно не на что смотреть, она стала приглашать знакомых из своей добрачной юности. Все ее подруги, конечно, были давно замужем, и со взрослыми детьми. Их-то, особенно тех, у кого сыновья, она с трепетом ждала в гости, во всех красках описывая восхитительные закаты над Черным лесом и опьяняющий чистый воздух над пшеничными полями. К сожалению, откликнулись на зов далеко не все. Видя обратный адрес, многие тут же писали вежливый отказ, перечисляли свои тонны дел, которые не позволяли отправиться в столь дальний путь. Многих смущало, есть ли в этой глуши хоть какая-то цивилизация, например, горячая ванна. Почему-то поместье Лафонтена пользовалось популярностью только у знатоков и любителей природы, но у завсегдатаев модных салонов вызывало лишь ухмылку, будто барон жил не в богатом большом доме, а в хибаре на окраине леса.
Тем не менее старания матери дали свои плоды. Двое молодых людей, а еще несколько знакомых баронессы уже не один раз побывали в гостях у Лафонтенов. Сами юноши отказывались жить в поместье, предпочитая никого не смущать, и ночью, уже после всех выпитых чашек кофе и стопок виски, уезжали в ближайшую гостиницу.
Был как раз один такой прекрасный майский вечер, когда солнце еще только клонится к закату, почти что летний зной отступает и вместо духоты на землю опускается приятная прохлада.
Лафонтены жили в небольшом трехэтажном особняке, старом, но надежном, в котором были все удобства тех времен для семьи, которая могла себе комфорт позволить. Вокруг их дома хаотично выстроились несколько десятков крестьянских изб. На север от них – располагался бесконечный Черный лес, а в южном направлении – рабочие поля, где выращивались овощи и пшеница на продажу.
На террасе особняка сидели четверо: Лея, Леда и два юных виконта, оба наследники серьезного состояния и закадычные друзья. Молодые люди оживленно беседовали, периодически звонко смеясь. Баронесса присматривала за ними с балкона второго этажа и искренне надеялась, что такая веселая обстановка точно приведет к скорой заветной помолвке.
Лея и Леда были похожи друг на друга, словно близнецы, многие часто принимали их за таковых, однако Леда была старше сестры ровно на год. Даже родились девочки в один день, до чего необычное совпадение. Обе они были сероглазые и густыми каштановыми волосами до поясницы. Воспитание у них было одинаковым, а вот характеры расходились. С детства, не имея рядом сверстников себе под стать, они были очень привязаны друг к другу. Общество юношей скорее смущало их и иногда даже отталкивало, нежели подогревало интерес. Они из вежливости принимали участие во всех этих встречах, но обе друг другу признавались, как их тяготит глупое кокетство. Ни одной из них виконты не нравились. Юноши были себе на уме, разбалованные, травили сальные солдатские шуточки и сами же над ними смеялись. Сестры при этом лишь улыбались, старясь угодить гостям, при этом втихомолку переглядываясь, как бы мысленно говоря друг другу: «Вот бы они поскорей отправились восвояси».
Баронесса все еще стояла на балконе, попивая в одиночестве чай – муж в это время был где-то на собрании у крестьян. Вдруг она увидела, как у ворот поместья остановился экипаж. Из него вышел хорошо знакомый ей мужчина. Баронесса обрадовалась, поспешно поставила чашку на поднос и чуть ли не бегом пустилась встречать особенного гостя.
Подойдя к воротам, она протянула руку гостю и тот, сняв шляпу и галантно наклонившись, ее поцеловал.
– Здравствуй, Йохан! – баронесса не могла скрыть свою радость. Приезд этого человека говорил только о том, что он привез с собой прекрасные новости. – Ну что же мы застряли тут в дверях? Проходи, я попрошу налить чаю, или ты хочешь что-то покрепче?
– Не откажусь от черного кофе. Я так волнуюсь, будто мне снова семнадцать, и я на первом в своей жизни балу.
– Йохан! – воскликнула баронесса. – Это значит… – она недоговорила и мечтательно закусила губу.
Йохан был для баронессы очень близким другом, и она не считала нужным скрывать от него свои истинные эмоции. Видя ее чересчур радостную реакцию, он похлопал баронессу по плечу.
– Ну, пока еще точно ничего не решено. Главное, поставить в известность девочку. Вдруг она откажется?
– Ой! – баронесса махнула рукой. – Не откажется, не бойся!
Тут Йохан вытащил из кареты огромный букет белых роз и отпустил извозчика.
– Боже! – снова затрепетала баронесса. – Как я счастлива!
***
Разговор с виконтами внезапно прервало появление матушки на террасе. Она выглядела очень взволнованной и возбужденной. Жестом подозвала к себе Лею и завела ее в дом.
– Мы пойдем с тобой наверх. Приехал господин Моррант, и сейчас он скажет кое-что очень важное. Ты должна его выслушать и принять предложение, – она пытливо вперилась в дочь. Лея покорно кивнула, хотя не понимала, о чем идет речь.
На втором этаже в огромной гостиной их ждал одетый в праздничный костюм мужчина средних лет. Он был хорош собой, хотя волосы его уже слегка были тронуты сединой, а под глазами образовались первые морщины. Йохан встал, когда женщины вошли, схватил лежавший рядом букет роз и вручил его Лее. Девушка смущенно приняла подарок и промямлила слова благодарности. Она все еще не понимала, к чему эта встреча, хотя уже смутно начала догадываться.
– Присядем же, – скомандовала баронесса. Она приготовилась к лучшему моменту в своей жизни – она увидит, как дочь выходит замуж за достойного мужчину. В последний раз она испытывала такую эйфорию, когда после родильной горячки ей дали в руки новорожденных девочек.
Лея села напротив Йохана на диван. Она не знала, как себя вести и просто рассматривала белые цветы в руках.
Йохан сам несколько стеснялся, хотя это был его второй брак. Первый, к сожалению, завершился трагично – любимая супруга скончалась от туберкулеза после пятнадцати лет совместной жизни, так и не подарив ему наследников.
– Дорогая Лея, – начал Йохан. – Мы с тобой давно знакомы, все эти годы я видел, как ты растешь. Смешная девочка превратилась в прекрасную девушку. Последнее время, когда я общался с тобой, изредка бывая в гостях у вашего отца, то вдруг понял, что уже больше не вижу в тебе ребенка. Ты покорила мое сердце своей кротостью и умом, – он сделал паузу, будто собираясь с мыслями. – Возможно, ты думаешь, что я староват для тебя, но поверь, мой жизненный опыт – это гораздо лучше глупой юношеской горячности. Хотя когда-то я и сам был таким, юным и глупым…
Они с баронессой переглянулись и понимающие улыбнулись.
