Русалочий плес
Екатерина Воронова
Тьма и древнее проклятие вплотную окружило небольшую лесную деревеньку. Молодой парнишка по имени Яр, оставшийся единственной опорой и защитой для матери и сестры, пытается выяснить откуда исходит угроза и отправляется на запретное озеро, где по преданиям живет русалка. Что он найдет там – ответы на вопросы, спасение или свою погибель? Стоит ли беспокоить темные воды, если не готов узнать их жуткие тайны?
Екатерина Воронова
Русалочий плес
Глава 1
В нашем озере жила русалка. Это знали жители деревни испокон веков. Там не рыбачили и не купались. Что и говорить – стоило водной глади проблеснуть среди деревьев – местные уносили ноги в обратном направлении.
Мы с сестрой Анькой, разинув рты, как обычно слушали рассказы старого Михалыча о черной, гнилой воде озера, где обитает нечисть. О том, что озеро затягивает и губит заблудившихся путников в своих глубинах, а потом они становится утопцами или чертями.
Мне больше всего нравились истории о огромных сомах, которые целиком проглатывали скот и людей, рискнувших подойти слишком близко к воде в знойный день. А Анька пищала и требовала рассказать о русалке.
– Дед Миша!! О русалке! Расскажи о Марильке!!
Полдень. Жара, зной. Старая нагретая на солнце завалинка.
– Кыш, мелочь. – отмахивался старик, от верещащей девчонки, набивая табак в трубку.
– Про Марильку… – жалобно просила Анька, усаживаясь рядом со стариком.
Я молчал, ожидая что если старый дед разговорится, поддавшись на уговоры моей сестры, то и про сомов и утопцев расскажет.
– Кхе… Далась она тебе, тьфу нечисть проклятая!
– Она красивая же?
Дед сплюнул в траву:
– Слушать будешь? То молчи! Красивая… Мало кто видел ее и остался жив, а те, кто болтают будто видели – брешут, что мой пес каждое утро.
Деревня стояла на окраине леса и от нее до озера пешим ходом было чуть больше часа, но в том направлении даже охотники не ходили. Зверье там не обитало, обходя «дурные» место стороной.
Дед кивнул в сторону верхушек деревьев на домами:
– Близко стал подбираться… Мало корма ему. Вы к окраинам деревни не ходите одни. Ни днем, ни вечером тем более.
– А днем-то почему? – спросил я.
Михалыч сощурился:
– Поживешь с мое – узнаешь. В жару полуденницы шуткуют. Утащат и с концами.
Полуденницы тоже была излюбленной темой Аньки, но сейчас она очень хотела послушать про Марильку.
– О чем это я-то… Хм… Мой дед сказывал, что очень давно, когда леса еще не было, озеро было чистым как слеза. И жили люди нашего селенья возле него. Жили в ладу со всеми домовыми, полевиками и грибовиками и прочей не опасной нечистью. Добрый был народ, дружный. Девушки в селении были одна краше другой. Веселые, здоровые хохотушки. Закружат в танце, обвесят венками из цветов и разбегаются, стоит лишь попытаться кого-то ухватить за сочные бока… Работали много. Скот разводили. Рыбачили. Рыбы много было, раков, ракушек, но больше чем надо и не брали. И жила тогда девушка…
– Марилька!…
– Кто знает уж как ее звали. – вздохнул дед. – Может и Марилька. Скромная была. Глаза бездонные. Грустная всегда ходила. Подруг у нее не было – девушки сторонились ее, но без причины. Добрая она была. То ежика принесет раненого – излечит. То птичку какую на крыло поставит. Тянулась к ней живность, что говорить… Потом, говорят, забрел в селенье заблудший путник. Он был чужих краев. Говорил не по-нашенски сначала. Потом прижился. Научился. Ну и глядят местные, а сдружились они с Марилькой. За ручку ходят.
Вот эта часть меня всегда вгоняла в сон, а Аньку, наоборот, жуть как интересовала:
– И целовалися? – с замиранием спросила она.
– Наверное и целовалися. – ткнул ей дед в курносый нос. – Ты мелкая еще про такое спрашивать.
Та насупилась:
– Ничего не мелкая. Мне шесть лет уже!
– Ах, шесть! То конечно! – смеялся Михалыч.
– Дальше-то что было?
– Ох утомила ты меня уже, ну слушай. Кончилась их любовь в один день. Почему, кто знает. Кто говорит, что он на родину собрался и не хотел забирать ее с собой. Кто – что влюбился он в другую. Разные версии были. Но все к одному – расстались они на берегу того озера. Вечор был. Плакала она, стояла на коленях, но он все равно ушел. Вот с горя и сиганула в воду.
Анька ахнула, прижав ладошки к лицу. Актриса. Сто раз слышала эту историю.
Издали донесся знакомый зов.
– Мамка зовет обедать. – сказал я. – Идем, Аньк.
– Дед, Миш, не забудь где остановился, вечером придем, да, Яр?
– Придем, придем.
– Эх, молоко скисло! – вздохнула мать, заглядывая в банку, вынутую из подпола. – Снова домовой шуткует…
– Дед Михалыч говорит, что его надо угостить. – важно заявила Анька, болтая ногами. – Иначе будет пакостить. Сахар дать или мед.
– Вот еще! Самим бы сахару хватило! Яр, ты поел? Сходи к Ольге, у нее утреннее молоко оставалось. Я кашу хотела сварить к отцову приходу.
Я кивнул.
Мать выплеснула молоко в помои, которые потом шли на корм свиньям, быстро ополоснула крынку под рукомойником, и насухо вытерев тряпкой, сунула мне.
Деревня была пуста. Зной загонял всех жителей в дома до самого вечера. Неутомимо пели цикады, наполняя округу звенящим трелем. Яркий пьянящий аромат травы и цветов кружил голову. Расплавленный воздух создавал миражи волн над лугами.
Я поспешил к дому. Хотелось поскорее нырнуть в прохладу сеней.
– Теть Оль!! Это Ярик! – открыв дверь прокричал я. – Меня мама за молоком послала.
Никто не отозвался.
Может в сарае? Хотя что там делать – их козы и корова с утра выгонялись пастись в стадо. Я задумчиво поплелся вдоль огорода к плетеному забору. Не принесу молока – маман и без ужина оставить может.
Стоило подумать про молоко – сразу стала мучить нестерпимая жажда. Рубаха липла к телу.
С этой стороны деревни лес отступал, и густой луг с разнотравьем тянулся от самого забора и уходил за холмы. Ни коз, ни тети Оли.
Я только собрался было вернуться, как что-то едва уловимое привлекло мое внимание. Я поставил ногу на перекладину забора и привстал выше. Сощурился.
В волнах горячего воздуха над травой за оградой мелькал силуэт девушки, то появляясь, то исчезая среди цветов. А затем будто заметя меня, призрачная фигура девушки, в неестественном танце двинулась в мою сторону. Нестерпимо приторно пахло цветами, пьянящий аромат дурманил голову.
Я заметил поодаль еще двух.
Нужно было бежать, но я словно парализованный продолжал стоять у забора, вцепившись пальцами в перекладину, не в силах пошевелиться.
А потом я услышал их зов. Увидел их пустые темные глазницы, обращенные на меня, и не владея собой, подался вперед.
– Яр!
Кто-то резко и сильно дернул меня за рубаху, стаскивая с забора.
Машка, дочка Ольги, прижала палец к губам, и заставила вжаться в подножье высокой крапивы. Оцепенение медленно проходило, но зов я слышал также явственно.
– Ты что сбрендил?! – прошипела она.
– Полуденницы… Ты их видела?
– Ползем к дому. Голову не поднимай.
За сараем перевели дух. Машка опасливо выглянула из-за угла:
– Ух, проклятые. Все танцуют на лугу. Всегда так в жару-то…
Я все никак не мог поверить в случившиеся. Хоть про Дев Полей я слышал не единожды, но видел впервые.
– Ты чего тут делаешь?
– За молоком мамка послала. – проблеял я.
– А в огороде что надыть было?
– Вас искал.
Машка строго смотрела на меня как на провинившегося щенка, хотя была младше меня на год и ниже на голову:
– Ну и дурень! Они же тебя чуть не утянули. Идем, налью. Мама к бабке пошла проведать, хворая та совсем стала. Никак помирать собралась.
Я зашел за ней в дом.
Откинув крышку в подпол и держа в одной руке банку, девчонка ловко спустилась по лестнице вниз. Послышался звук переливаемой жидкости.
– Вы же вчера брали, съели уже чтоль?
– Скисло.
– Домовому сахар положить пробовали?
Я вздохнул:
– Мало сахару осталось.
– Варенья остатки можно оставить.
– Это не мое дело, – отмахнулся я, принимая от нее банку. – Этим мамка занимается.
Машка вылезла из подпола, отряхнула с одежды и волос паутину и деловито проговорила:
– Их там трое всего. Полуденниц. Но чаще одна гуляет. Почти каждый день выходят в этом месяце.
