Олег Алексеевич Барышников "Посох Инорога"

Мальчишки подхватили рыбу, положив концы остроги на плечи, и пошли по тропинке к городу, оставляя в пыли мокрые разводы воды, стекающей с одежды. Пойманная рыбина уже не трепыхалась. Сейчас она казалась ещё больше, особенно в сравнении с невысоким Мизгирём и свешивалась с остроги, волоча хвостом по земле.

– Тяжёлая форелька-то! – сгибаясь от тяжести, пробормотал Тишок. – Мамка зажарит, вот вкуснятина-то будет.

– Мне не забудьте дать кусочек, – девушка отжала косу и забросила её за спину.

– А, то! Лучший кусок твой, Марьяшка.

Марьяна зашагала следом за приятелями, размахивая полами промокшей понёвы, стараясь скорее обсушить мокрую одежду, прямо на ходу. Негоже дочери князя ходить в таком неприглядном и мокром виде по улицам. Вот раньше было проще. Марьяна любила носить мальчишескую одежду и коротко стричь волосы, как парни. В таком виде её никто порой за девчонку и не принимал. Особенно те, кто не знал её в лицо. А сейчас….

В какую бы мальчишечью одежду не рядись, всё одно видно, что не парень она, а девка. Ей уж, через седмицу, шестнадцать сполнится и девичьи округлости, как не старайся, всё равно не скрыть. Да и косу пришлось отращивать, как-никак всё ж девка на выданье и должна соблюдать обычаи. Тем более что с годами Марьяна, ох как похорошела: темные каштановые волосы с медным отливом, коса до пояса толщиной с руку, алые слегка припухлые губы, идеально изогнутые брови, под которыми сверкают синие небесного цвета глазищи в пол лица под пушистыми ресницами. А уж, когда Марьяна улыбается, то жемчужные зубки, да ямочки на щеках, просто здорово смотрятся, на бронзовом от загара овальном лице.

И хотя все почему-то считают, что девица должна быть лицом кругла, кожей бела да щеками румяна, Ольгерд всё равно говорит, что краше Марьяшки нет никого. Да она и сама стала это замечать, то и дело, ловя восхищённые взгляды не только парней, но и зрелых мужчин. А старики, те вообще прицокивают языками, утверждая, что молодая дочь князя дюже на мать свою похожа и лицом, и станом.

Мама.

Какая она была? Марьяна задумалась, пытаясь вспомнить её лицо, но почему-то вспоминаются только ласковые руки, которые гладят засыпающую маленькую Марьяну по головке, да потеплее укутывают её тёплым одеялом.

Марьяна, как и Ольгерд рано потеряла свою мать. Ольгерд, же потерял ещё и отца, когда его мать уже на сносях была. Потом мать Ольгерда умерла при родах, и парень вовсе сиротой родился. Поэтому отец Марьяны, князь китежский Ярослав, воспитывал паренька как родного, тем паче с отцом Ольгерда Трувором в побратимах ходили.

Марьяшки тогда ещё и на свете не было. Ольгерд старше её на две зимы. А когда девочка у князя с княжной родилась, пацан взялся опекать её, будто взрослый муж уже, хотя самому от горшка два вершка было, а туда же. Вот так и росли они вместе – не разлей вода.

В Китеже уже никто и не сомневался, что как сполнит княжна совершеннолетие, так Ольгерд непременно сватов зашлёт к князю. Да и князь не откажет, знает, как относятся друг к другу молодые.

Да и породниться с варягами для Китежа дело полезное, не зря Ярослав отпустил Ольгерда к родне, что живут на Варяжском море. Ну и варягам то ж выгоден такой союз – Китеж княжество не только сильное, но и на торговых путях удобно стоит. Всё это князь понимал.

Когда прошлой осенью из Греков караван купцов варяжских шёл, да в Китеже остановку сделал ну и упросил Ольгерд с караваном тем пойти. А караваном этим тогда дядька Ольгерда правил – Сигурд. Трувор ему родным братом приходился, хоть и младшим, стало быть, Ольгерд для него родная кровь. Охрана у купцов справная была, так что Ольгерду ничто не грозило. Да и сам молодой Труворович уже не раз с малой дружиной китежской в походы ходил, порубежье оберегал, и сам мог неплохо своим мечом варягам помочь. Ну и уехал. Как только санный путь стал, так и уехал.

А Марьяна тут осталась.

Вот скоро исполнится ей шестнадцать вёсен, недолго уже осталось. Всего-то седмицу переждать. Ольгерд обещал к нужному дню вернуться, а после и сватов заслать. Марьяна уже сильно соскучилась по верному другу своему. Так надолго он ещё никогда не уезжал. Сердце девичье истосковалось.

Вот поэтому она и отправилась с мальчишками на озеро, «агромадную рыбину ловить», как зазывал Тишок. Тишок с Мизгирём эту рыбину уж третий день заострожить не могут. В последний момент она словно чует что-то и уходит вглубь озера. И когда парни ей предложили на рыбину пойти, она с радостью согласилась. И рыбу поймать и время скоротать в разлуке с милым.

Тогда как, Ольгерд был для княжны всё ж будущий жених, хотя с детства росли они как брат и сестра, то Тишок с Мизгирём были с Марьяной лучшими друзьями-приятелями. И, разумеется, они с княжной тоже росли вместе среди дружинных воинов, среди железа и удали молодецкой. Ольгерд, так тот вообще за братьев младших их считал и везде горой за них стоял. А мальчишки, со своей стороны, души в витязе не чаяли и браткой звали молодого Труворовича.

Тишок младше Марьяны на пару годков. Он сын сотника княжеского, воеводы Кукши, и живёт с семейством, как и положено ближникам князя в детинце вместе с княжеским двором. Зим восемь назад Тишку волк сухожилье на левой руке порвал. Волки тогда дюже оголодали в лесу и один, не побоявшись, напал на ребятню, что в проруби на озере, рыбу таскали. С тех пор Тишок не может владеть левой рукой так, чтоб воинским делом заняться, как и положено сыну воеводы. Купец Могута его к себе взял, к делу купеческому приучает теперь.

Мизгирь, тот из городских, ему годков дюжина всего-то. Он младший брат Всеслава, справного молодого воина, которого пестовал сам воевода Ратибор. Сейчас-то Всеслав уже сам десятком правит. С Ольгердом Всеслав погодки, вместе нынче с дружиной ходят на порубежье.

Ну и Мизгирь, когда старший брат в походе или надолго по делам куда уезжает, в княжеский терем перебирается. Что малому дома-то одному делать. Хозяйство у них не большое, за ним и соседи присмотрят ежели что. А там глядишь, брательник-то старший и возьмётся сам Мизгиря натаскивать. Ведь кроме старшего брата у Мизгиря никого и нет, почитай, разве что тётка – седьмая вода на киселе. Мамка их умерла сразу, как младшим разродилась, а вслед за ней и отец их ушёл в Вирий.

Было то, двенадцать лет назад, во время великого мора, в который умерла и мать Марьяны. Много тогда жизней унесла смерть. Говорили, что мор тот напустил сам Мрак, чародей из Чёрной башни, которую он отстроил далеко за краем земли.

Что в том правда, а что вымысел сейчас и не узнает никто, но с тех пор уцелевших сирот и тех, кто многих своих потерял от мора, взяли под своё крыло и защиту почитай все горожане. Кого дружинные приютили, кого купцы, да ремесленники к себе пристроили. Многие сироты семьи новые обрели. Не бросили на произвол никого. Помогали, кто, чем может. Потому и выжил Китеж, потому силу былую набрал быстро, да разросся больше прежнего.

Вон он Китеж. Во всей красе вырос, как только Марьяна с мальчишками из-за поворота вышли: до того город-то камыши закрывали. А вот сейчас любо-дорого посмотреть.

Китеж стоял на большом холме. На самой вершине был выстроен княжеский детинец, окружённый крепким дубовым тыном. За этим тыном располагались княжьи палаты, да три десятка дворов с подворьями, где жили ближники князя с семьями, да челядью.

Когда город только появился, один детинец почитай и был сам город. Даже не город, а просто застава сторожевая. С тех пор много зим утекло, и Китеж сильно разросся вокруг холма. С начала как выселки, вокруг княжьего терема. Позже весь холм обнесли стеной из морёного дуба и лиственницы. И теперь уж это не выселки, а собственно город и есть. Четыре сотни дворов, да амбары, да конюшни, да казармы дружинные, да прочие постройки. Почти к самому Светлояру стены подходят.

Снова князю надо думать, а не обнести ли новой стеной, то, что теперь является выселками. Ещё почти тыща дворов к стенам, что выходят на озеро, примыкает. Тут и пристани и склады купеческие и ремесленные селятся и рыбаки. Защита этому люду тоже требуется.

Вон у греков, купцы сказывают, все пристани под защитой крепких стен внутри города стоят, а это значит, что при осаде можно по воде в город и подмогу и провиант подвозить, да и вода… вот она, под боком, стало быть, жажда городу уже не страшна.

Ну а зимой, когда лёд станет, тоже отбиться можно. Большое-то войско лёд не выдержит, со дна озера много тёплых ключей бьёт, и лёд в тех местах никогда толстым не бывает, да и в устье реки тоже течение сильное, вода там вообще не замерзает всю зиму. Горожане-то знают, где коварные места и стороной их обходят, когда зимой по льду озера по надобностям идут. Вона, какие тропы хитроумные прокладывают да петли накручивают. А кто не знает… – вмиг под тонкий, как слюдяное оконце, лёд уйдёт, да и не выплывет, затянет.

А с малым врагом…, так можно на сваях стены в озеро вынести, да ворота широкие, чтоб корабль купеческий или боевая ладья пройти могли, поставить. Тогда хоть зимой, хоть летом отбиться можно.

Марьяна с мальчишками, волочащими на своих плечах рыбину, только подошли к выселкам, как из-за угла ближайшего дома выскочил Посташка и чуть не врезался в Тишку с Мизгирём. Увидев Марьяну, он набрал в лёгкие воздух и выпалил на одном дыхании.

– Марьяшка, там Олька приехал! Тятьку велел срочно бежать на озеро тебя искать. Вот! Ну, я сразу и побёг, за вами. Тишок-то мне объяснил, куда вы идёте и где вас искать. Поймали рыбину-то? Ух, ты, какая огромная. Можно потрогать? А можно я помогу нести?

Посташка, младший брат Тишка, вытаращил восторженные глаза на трофей, который несли мальчишки. По сравнению с ним рыбина была просто огромной. Правда и было ему всего-то шесть годков.

Ольгерд! Как? Когда?

Марьяна глянула на озеро. Действительно у причала уже стоял большой, величественный корабль варягов. Широкий, гораздо шире узких, но более манёвренных славянских ладей, драккар варягов гордо возвышался над всеми своею красной драконьей головой. У его синих бортов уже суетились люди. Разгружали бочки, ящики и какие-то тюки.

Как же ребята его пропустили не заметив? Наверное, увлечённые охотой на неуловимую рыбину, они даже не услышали (из-за камышей-то видно бы корабль всё равно не было) ритмичные резкие «кий-йех» варяжских гребцов.

– Ольгерд вернулся! Здорово! Мальчишки, ну я побегу тогда, ладно?– Марьяна подобрала подол, чтоб не мешал, и помчалась вверх по холму, к воротам не дожидаясь ответа от своих друзей.

– Вот так всегда, – проворчал Тишок. – Стоит Ольгерду объявиться, как она тут же забывает про старых друзей. Одно слово, девчонка, хоть и княжна.

– Значит, говоришь пятьсот мечей?– князь сидел на резном стуле с высокой спинкой и слушал рассказ Ольгерда о путешествии к варягам.

Ярослав был не стар. Ему не было ещё и сорока лет. Возраст князя как нельзя лучше подходил для того, чтобы править своим народом с умом и рачительно. И нет уже той молодой горячности, что приводит ко многим ошибкам, и исправлять кои уйма сил, а то и жизней людских, требуется. Но и умудрённой дряхлости, которая больше смахивает на упрямство выжившего из ума старика, из которого даже песок уже не сыплется, тоже нет. Волевой, сильный духом и телом мужчина, прирождённый вождь, сидел в своей горнице и слушал рассказ молодого витязя, что только вернулся из земель варягов.

Хоть и посеребрила седина виски да бороду Ярослава, и прорезали морщины высокий лоб красивого, мужественного лица, то не от возраста – от забот княжьих седина и морщины. Серые глаза князя лучились мудростью, и равно способны были, как метать молнии гнева, так и загораться безудержным весельем и молодецким задором или же нежною лаской согреть.

Ярослав был одет в простую домотканую рубаху, из неокрашенного льна. Такие же простые синего цвета штаны были заправлены в сапоги, коричневой кожи. Будучи у себя дома, князь всегда одевался просто. К чему излишнее? Он же не греческий базилевс, провозгласивший себя сыном солнца, дланью богов или кем там они себя объявляют? Он князь. Отец и сын своего народа. Плоть от плоти земли родной.

Что роскошь и богатство? Тлен.

Жил бы народ и земля родная всегда бы родила, своим во благо и на зависть соседям. Ему не зазорно есть с походниками из одного котла, спать на простой земле, положив под голову седло, жить, как живёт простой народ. Да и в родных стенах он порой забывает поесть толком. Не о том голова должна болеть.

– Да, княже. Пятьсот мечей. Это только у дядьки моего, Сигурда. Да у побратимов его по две сотни. Всего почитай дюжина драккаров будет, а то и больше.

– Хорошие вести.

Да, действительно хорошие, коли, варяги пришлют свои дружины в помощь Китежу, буде случится война. А то, что война может случиться, князь почему-то не сомневался. Не тот колдун Мрак, чтобы просто сидеть в своей башне до старости. Его приход на Рось это лишь вопрос времени.

А потому, девять сотен варягов под водительством дядьки Олгердова, которые тот обещал своему будущему тестю, будут не плохим подспорьем китежской дружине.

Нет, конечно, Ярослав и без союза с варягами отдал бы дочь в жёны молодому Труворовичу. Знает ведь, как молодые любят друг друга. Тем более что, сам растил его словно сына, душу вкладывая. Да и князь из Ольгерда выйдет толковый. Вот опыта поднаберёт, возмужает, тогда можно и передавать стол. Не вечно же Ярославу сидеть на одном месте. Пора и честь знать, молодым дорогу уступать. А Ярослав будет с внуками нянчиться, молодых витязей взращивать.

А пока же у князя насущными делами голова болела.

Скифы вон, сказывают, что участились набеги прислужников Мраковых на их приграничье. Силу скифов проверяют. Но стоят крепко скифы на своей земле, хотя и многих справных витязей положили в той войне с Мраком.

Они ведь тогда первыми поспели на помощь берендеям, когда Мрак с мечом к тем пришёл. А ведь Мрак сам из берендеев. Сын царя Картауса, тогдашнего правителя. И ведь поднялась у поганца рука не только на народ свой, на самого отца родного со злом поднялся. Молва сказывает, что Мрак, то ли самолично убил его, то ли держит в темнице в цепях, как раба. А народ свой частью истребил, частью поработил.

Росы тогда тоже на помощь спешили, да только не поспели. Всего и смогли, так это скифам подсобили отбиться: те как раз отступали, хоть и, сохраняя порядок, но многих оставили на земле берендеев. Много зла призвал Мрак к себе, когда уселся на престоле отцовском. Башню чёрную выстроил, волшбой чёрной стал промышлять много, и соседей окрестных порабощать стал.

Мрак.

А ведь немало чего с этим именем у Ярослава в памяти осталось. Раны эти никогда не затянутся. Нет-нет, да и дают о себе знать старые шрамы. Только Ратибор знает, что у Ярослава на душе происходит при каждом упоминании имени чёрного колдуна.

Старый Ратибор, верный сподвижник братом старшим был для Милолики. Как же Ярослав скучает по своей красавице жене. Уж сколько лет минуло, а не отпускает князя тоска-печаль. Только вот в дочери своей, Марьяночке находит он утешение.

После смерти жены чуть руки на себя не наложил, в проруби хотел утопиться. Ратибор тогда вовремя появился. Как оглоушил кулачищем по темени, да не якшаясь, схватил за шиворот и так волоком по снегу в терем и притащил. Бросил у кроватки Марьяшкиной и ушёл. Стражу у дверей выставил и велел, ежели что, так не смотреть, что князь – бить не жалеючи, пока дурь из башки не вылетит.

Первое, что увидел Ярослав, когда в себя пришёл это испуганные глазёнки Марьяны. Она сидела на своей кроватке, смотрела на него и тихо, беззвучно плакала, словно говоря ему: «Что же ты, совсем меня сиротой оставить хотел?».

Так и нашёл их потом Ратибор, сидящими на полу в обнимку. Марьянка спала у Ярослава на груди, обвив шею маленькими ручонками. А князь нежно покачивал её, сидя с закрытыми глазами и тихо поскуливая: одно, что воин каких поискать. И по щекам его катились крупные слёзы.

С тех пор всю свою любовь князь обратил к дочери. Да и дружина, понимая как тяжко князю на душе, Марьяшку опекать стала. Удивительно смотреть было, как тёртые и битые жизнью суровые воины нянчатся с малой девчонкой. Хоть князь и запретил дружине баловать дочь, но кто ж устоит, когда живой вихрь радости и задора днями крутится вокруг.

Ну и дружина старалась на совесть. Заодно и премудростям кой-каким обучили. Из лука-то Марьяна весьма ловко стрелять научилась. Да и Ратибор ухваткам разным с ножом боевым (меч да топор, как ни крути, всё ж тяжел для девчонки) обучил. А уж на коне ездит Марьяшка почище некоторых воинов, одно, что те сызмальства к седлу приучены были.

Ну, а уж, купцы заезжие, дочери князя старались угодить всячески, одаривая её подарками разными. Понятное дело, что как-никак, будущая княжна и если не самим, купцам, то детям их всё одно здесь торговлю вести. Посему задел должен быть. Один арамейский купец даже научил Марьяну ухваткам хитрым, коими владеют далёкие воины, то ли из Индии, то ли из Китая.

Ну и Марьяна не преминула воспользоваться ими. В одном из потешных поединков с дядькой Ратибором, в те разы, когда он обучал её с ножом управляться, княжна и применила одну хитроумную ухватку супротив воеводы.

Когда от очередного, безуспешного выпада княжны воевода, выбив деревянный нож из её руки, снова уклонился уходом в сторону, Марьяна неожиданно присев, крутнулась вокруг себя и подсекла Ратибора ногой.

Упав на спину, воевода мгновенным перекатом вскочил, было на ноги, но получил ногой в живот. А Марьяна отскочив назад, встала в какую-то невообразимую позу, подняв согнутую в колене ногу и, немыслимым образом, раскинув над головой руки.

Не ожидавший от своей ученицы ничего подобного воевода, так и сидел в пыли с раскрытым от удивления ртом. Все кто наблюдал за этим потешным поединком, грянули хохотом, распугав всех кур и гусей по округе.

Воевода поднялся, потирая ушибленный зад, и расплылся широченной улыбкой. Давненько никому не удавалось его повалять в пыли, да ещё кому – пестышу! Не важно, что не сам Ратибор научил княжну этим ухваткам, а вот что многоопытный ветеран так попался и проглядел удар, будто необученный ещё отрок, это вызывало восхищение. Ратибор с гордостью смотрел, тогда на Марьяну, а та смущённо опустила глаза, мол, прости дядька Ратибор, не зашибла ли?

Правда, с тех пор княжне так и не удалось больше применить свои хитрые ухватки. Ратибор не был бы воеводой, если позволил бы себе снова такую оплошность. Теперь он знал, что от Марьяны можно ждать не только того, чему сам же её и обучал.

Да и воины дружины заинтересовались новыми приёмами. Пришлось Марьяне показывать им всё, что она запомнила из того, чему научил её тот арамейский купец. Ну а дружинные быстро смекнули, что из нового мастерства можно и должно применять в бою, да ещё и сами развили и придумали многое, благо опыта и воинской смекалки было не занимать. Так и родилось новое и весьма полезное умение воинское, которое стали широко использовать в бою, даже будучи раненым или безоружным против более сильного врага.

Тот арамейский купец называл сие мастерство заумно: «самооборона без оружия против вооружённого противника, нужная с целью выживания самому и победы над своими врагами», но кому охота произносить такие длинноты? Так и родилось у этих ухваток своё название.

По примеру купцов, которые предпочитают в своих записях сокращать слова до первых буквиц, или вообще до хитрых закорючек, то ли чтоб места много экономить на восковых дощечках, то ли просто из-за стремления к тайности своих подсчётов, стали называть это мастерство просто и не затейливо – «собор».

– Олька!– Марьяна ворвалась в горницу и бросилась на шею варягу. – Ты что так долго там гостил? Я уж извелась вся. Привет, тяту.

– Ну ладно, – Ярослав хлопнул по подлокотникам кресла и встал. – Не буду вам мешать. Вижу, хотите побыть наедине. А я пока пойду, распоряжусь на счёт твоих воинов, Ольгерд.

Ярослав потрепал дочь по непослушной чёлке и вышел, слегка пригнувшись, в дверь.

– Каких воинов? – Марьяна подняла глаза на любимого.

Ольгерд был статным молодцем. Но, будучи почти на голову выше Марьяны, всё же был немного худощав. Тем не менее, витязь был крепок и силён. Старше Марьяны всего на два года, он уже считался вполне зрелым и опытным воином. Не раз бывал с малой дружиной в приграничье, когда туда наведывались в набег прислужники Мрака, и имел уже достаточно стычек кровавых за плечами.

У юноши были густые, цвета спелой соломы волосы и серые, как у Ярослава, глаза. На волевом подбородке уже вовсю росла, хоть и редкая, борода да усы. Его можно было бы назвать красавцем, если бы не многочисленные мелкие оспинки на его лице. Это были следы того мора, что унёс много жизней в городе. Ольгерду тогда повезло, он выжил, но вот следы на лице остались.

Правда, Марьяне не было дела до внешности своего милого. Не за это она его любила. Более нежного и преданного друга у неё не было. Нет, конечно, Тишок с Мизгирём тоже её друзья, но они как младшие братья. А Ольгерд…. За ним она как за крепкой стеной, ничего не боится. С ним хорошо. Ну, ещё отца она тоже любит так же сильно, да дядьку Ратибора, но то – отец и родич. И теперь её любимый обнимал её за плечи и нежно смотрел в глаза.

– А! Что? – очнулся Ольгерд, вынырнув из глубины глаз своей любимой.

– Про каких, спрашиваю, воинов отец говорил?

– А. Так, они ж со мной пришли. Мне дядька Сигурд драккар дал. На нашу свадьбу дарит его. Ну и семь десятков воинов, кто захотел со мной пошли. Князю нашему теперь служить будут. А я их сотник теперь.

– Правда? – Марьяна прижалась к варягу, положив ему на грудь голову. Ольгерд прижался щекой к её волосам и закрыл глаза.

Так он и стоял, прижав к себе девушку и вдыхая аромат её волос. Незаметно для него самого, его руки спустились сперва на талию девушки, а потом, видно решив проявить самостоятельность, скользнули ниже к упругим девичьим ягодицам.

– Ты чего это удумал, а? – Марьяна резко отпрянула от него и, уперев руки в бока, склонила голову, сверкнув на Ольгерда синими глазами.

– Марьян. Дак, мы всё равно ж скоро поженимся. Чего ты?

– Вот когда поженимся, тогда и будешь руки свои распускать, – Марьяна ткнула пальцем в грудь юноши.– А пока, терпи. Негоже раньше времени…счастья, говорят, не будет.

– Да ладно, потерплю уж.

– Вот и терпи, витязь, – констатировала девушка, и, сморщив свой носик, всё же не удержавшись, высунула язык, стремясь подразнить любимого. – Ты так смешно закраснелся, прям как девица.

– Ах ты, – варяг попытался схватить Марьяну, но та увернулась.

– А ты чего такая мокрая-то?– спохватился Ольгерд.

Когда девушку обнимал, до него не сразу и дошло, что она в сыром платье да с мокрыми волосами, так соскучился по любимой.

– А! Так мы ж с мальчишками рыбу поймали. Совсем забыла. Вот такая рыбина, представляешь? Хвостом меня в воду скинула. Чуть не утопла.

Марьяна развела руки, чтоб показать Ольгерду каких размеров достигала пойманная рыба. Ольгерд недоверчиво мотнул головой.

– Да ну?

– Да! Я ж прямо с берега. Мне Посташка как сообщил, так я сразу сюда бежать, даже переодеться не успела.

– Ты спешила меня увидеть?

– Вот ещё, – Марьяна надула губки и, отвернувшись, скрестила на груди руки. – Нужно мне видеть, такого, который сразу руки, куда нельзя протягивает. Отцу бежала сообщить.

– Марьяш, ну ты что, в самом-то деле? Сердишься?– Ольгерд привлёк девушку к себе. – Ты же знаешь, что я ничего такого…. Я ж люблю тебя.