Олег Алексеевич Барышников "Посох Инорога"

– Знаю, – Марьяна прижалась к нему и потёрлась щекой. – Я соскучилась.

– Я тоже по тебе скучал.

– Только рукам своим воли не давай больше, ладно? А то обижусь,– девушка вновь посмотрела на Ольгерда, слегка приподняв красиво изогнутую бровь.

– А давай хотя бы поцелуемся?

– Ты что? Очумел?– Марьяна чуть дар речи потеряла. – Да и увидит вдруг кто, вот сраму-то будет. Нельзя же нам пока.

– Да кто увидит-то?

Марьяна огляделась вокруг. Кроме них в горнице никого не было, но вдруг домовой кого принёс, а они и не заметили.

– Ну, нет же никого. Сама видишь, – Ольгерд развёл руки в стороны.

– А боги-то видят же.

– Да нечто они прогневаются? Им же только в радость, что молодые любят друг друга. Да и осталось-то до свадьбы, всего ничего. Ну не проклянут же они нас, за один-то поцелуй!

– А ты умеешь?

– Ну…, нет. Но я видел, как целуются.

Несмотря на то, что витязь уже считался взрослым мужем, он действительно не умел целоваться. Да и не пытался научиться, считая, что само придёт. Хотя, будучи у родичей, ему выпадала возможность познать радость женщины. У варягов с этим проще было, да и дядька Сигурд намекал, мол, только скажи, от девок отбоя не будет. Да только Ольгерд хранил себя для одной Марьяны, которую единственно по-настоящему любил.

– Я тоже не умею. А, ладно, – махнула рукой Марьяна. – Только один разок, слышишь? И больше ни-ни.

Марьяна встала на цыпочки и потянулась губами к своему любимому. Их губы неумело сомкнулись. Всего лишь короткое мгновение, показавшееся вечностью, губы Марьяны прижимались к губам молодого варяга. Потом молодые отпрянули и посмотрели друг, на друга, заливаясь краской.

Чуть придя в себя, Марьяна осторожно протянула руку к лицу Ольгерда и коснулась его юношеских усов.

– А они пушистые и вовсе не колючие оказывается.

Ольгерд схватил её пальцы, прижал к своим губам, одновременно обнимая за талию и притягивая к себе. Марьяна быстро отскочила, и спрятала руку за спину.

– Хитрый ёжик! – она погрозила ему пальцем.

– Давай ещё разок, а?

– Не-а! – Марьяна засмеялась, и быстро повернувшись, выбежала из горницы. – Потерпи! Скоро уже.

Ярослав, выйдя из горницы и оставив наедине молодых, спустился по узкой лестнице, пригнулся в дверях и вышел во двор. Поймав за шкирку пробегавшего мимо мальца, что-то ему сказал и, получив утвердительный кивок, отпустил.

– Давай, дуй! Одна нога здесь, а другая там.

Во дворе вовсю кипела стройка. И хотя работа длилась уже не первую седмицу, всё ж, протекала быстро и близилась к завершению. Осталось крышу закрыть и резные наличники навесить, да ещё по мелочи. А украшать дом внутри уж бабы будут. Вернее не дом, а пристроенное к терему крыло (для этого пришлось в глухой стене княжеского терема разобрать часть брёвен), где молодые обитать станут. Свадьба-то не за горами уже, но поспеть должны, вон как споро мастеровые работают.

Князь не занимал весь терем, жил в восточном крыле. Остальные клети занимали работники княжеские, да помещения были хозяйственные. Ну и, разумеется, были палаты и для официальных церемоний, хотя, если была возможность, князь нужный народ прямо в своих покоях принимал. Так проще, да и по-домашнему уютнее вопросы решать.

Сейчас же расширяться потребность назрела – молодым ведь тоже жить где-то надо. В покоях Марьяниных уже вдвоём тесновато будет, а там детишки пойдут, так и вовсе не повернуться будет.

А Ольгерд-то всё с ратниками дружинными жил последние годы. Как с ними стал ходить на порубежье, так ближе к ним и перебрался. Раньше он в соседней с князем горнице обитался, под княжьим приглядом был. А теперь, как ни крути, свой угол должен иметь.

Два дюжих работника подавали бревно тем, кто был на крыше. Скрипели блоки и трещали верёвки. Хорошая балка, прочная, должна лечь точно в приготовленный для неё паз.

– Давай навались, мужики!

Бревно оторвалось от земли и, скрипя верёвками, медленно поползло наверх.

Ярослав оглянулся на звук шагов.Во двор зашёл Ратибор.

– Звал, княже? – произнёс подошедший воевода.

Старше князя зим на пятнадцать, воевода Ратибор был, тем не менее, довольно-таки моложав и подтянут, и по-прежнему считался лучшим бойцом. Простая кольчуга ладно сидела на мощном, бугрящемся мышцами торсе воеводы. С бритой, чёрной от загара, головы одиноко свисал длинный седой чуб, который воевода по обыкновению забирал за левое ухо, украшенное скифской серьгой из серебра. Седые же густые усы воеводы свисали ниже бритого подбородка, едва не касаясь груди. От тёмно-синих, почти чёрных, глаз воеводы Ратибора, веяло сильной волей и многоопытной мудростью. Широченные мозолистые ладони могли в равной степени, как держать тонкую рукодельную иголку, заплатку пришить иль одёжку заштопать, так и крутить, складывая смертельные узоры, тяжеленную боевую булаву, что невесомое пёрышко.

– Звал, воевода. Надобно варягов, что с Ольгердом пришли, разместить. Среди дружинных или по домам разобрать.

– Уже позаботились, княже. Могута, купец, свою новую житницу не пожалел. Хотел под товары использовать, но, узнав такое дело, ладно, говорит, берите. Варяги ж селиться общинами привыкли, вот пусть под общинный дом используют. Перегородят по-своему, места там ещё на стольких же хватит.

– Надобно Могуту-то одарить.

– Подарок, говорит, на свадьбу для славной дружины молодого Труворовича. Чай защитниками городскими станут, в дружину княжескую вольются, стало быть, не чужие уже, а китежские. А я, говорит, не обеднею.

– Ну, добро, коли так.

– Ну, что, поспеваем, княже?– воевода пригладил усы, оглядывая кипящие работы мастеровых, строящих жильё для молодых.

– Поспеваем. Даже не верится, воевода, что дочь замуж скоро выйдет. Только вот малая по двору бегала, а, поди, ж ты…, невеста! Почитай совершеннолетняя уже, седмицу только переждать и осталось.

Воевода кивнул.

– Ольгерд-то тебя в сваты, небось, заприметил?– князь, усмехнувшись, поддел Ратибора локтем. – А, друже?

– А, то! – Ратибор усмехнулся в усы.

Седмицу спустя, почитай, чуть не с раннего утра, к княжьему двору начал стягиваться народ. Все пришли по такому случаю, приодевшись во всё лучшее и праздничное. Во дворе детинца перед красным крыльцом стояли, и дружинные и простой люд. Места занимали чуть не с вечера, но всё равно всех желающих двор вместить не мог: забрались даже на тын и сторожевые башни, ребятня, так и вовсе оседлали ближайшие крыши. Тем, кому во дворе места не хватило, расположились перед крепостцой, заняв все прилегающие улицы. Остальные улицы и внутри и на выселках словно вымерли, даже тех, кто сам идти не мог, принесли.

Князь сидел в своих палатах, приодевшись, как подобает князю в таких случаях. Расписная белоснежная рубаха лучшего заморского шёлка, добротные штаны заткнуты в узорчатые сафьяновые сапоги. Позади и по бокам князя сидели его ближники и старосты посадов, да окрестных деревень и хуторов, что приехали в город по случаю праздника, все, как и князь, в праздничных одеждах.

Самих-то молодых, ради коих собственно всё и было затеяно, видно нигде не было. Они в данный момент по своим светёлкам сидели, в одиночку ожидая, что там старшие решат. Хоть и знали, чем всё закончится, но волновались всё ж, как без этого.

В двери, пригнувшись, ступил воевода Ратибор, сменивший кольчугу на дорогой атласный кафтан, подпоясанный расписным кушаком. Следом за ним вошли остальные сваты, в числе коих был и купец Могута. Двое варягов внесли тяжеленный сундук.

– Добро тебе, князь! Добро вам, старейшины!– Ратибор и остальные вошедшие, низко поклонились сидящим князю и старостам.

– И вам того же, люди добрые, – в глазах князя плясали весёлые огоньки.

– Ведомо ль, тебе, княже, с чем мы пожаловали?

– Ой, не ведомо. Поведайте же, люди добрые.

И хотя все присутствующие прекрасно знали, что привело воеводу, но, стараясь сохранить невозмутимость на лицах, всё ж не могли удержать в глазах пляшущее веселье. Как бы ни известно, да решено, всё было за ранее, обычай надобно соблюдать.

– Слыхал ли ты княже, об Ольгерде, сыне Трувора?

– Слыхал, как не слыхать. Справный витязь.

– Послал он нас к тебе, князь, чтоб от имени его просили мы у тебя, Ярослав, сын Мстислава, руки дочери твоей – Марьяны. И шлёт он тебе для выкупа за неё виру богатую, – по знаку Ратибора, варяги вынесли на середину сундук и поставили его перед князем. – Отдашь ли ты, князь Ярославну в жёны Ольгерду Труворовичу?

Люди во дворе и на улицах гудели как растревоженный улей. Всем не терпелось, чтоб воевода поскорее вышел из княжьего дома и сообщил радостную весть. Наконец их терпение было вознаграждено. Ратибор появился на крыльце и стал спускаться к народу. Люди во дворе сдали назад, освободив пустое пространство в две дюжины шагов. Ратибор остановился на последней ступени и, заткнув руки за кушак, оглядел собравшихся горожан.

– Князь, дал добро! – провозгласил воевода. – Свадьбе быть!

Он ещё не успел договорить, а толпа уже разразилась ликующими криками, которые волнами побежали, охватывая всё больше и больше жителей. Быть свадьбе! Быть! Ох, как гулять будет, Китеж!

Глава 2

Толстый хомяк шнырял в траве, собирая и запихивая в рот семена. Обе щеки уже надулись до неимоверных размеров, но зверёк продолжал совать зёрнышки – чем больше наберёт за раз, тем меньше будет ползать в траве, а принесёт домой сразу гораздо больше обычного.

Много будет зерна в кладовой, значит, зимой можно не экономить. А то в прошлую осень поленился лишний раз сходить, чуть с голоду зимой не пропал. Набрав столько, что уже не помещалось во рту, хомяк потрусил к норке.

Солнце уже село, скоро стемнеет и на охоту сова отправится, надо успеть, хотя бы раз ещё сходить туда и обратно. Солнцеворот давно прошёл, на дворе осень и сумерки теперь стали короче, но одну ходку сделать можно.

Хомяк освободился от зерна и снова вылез наружу. Вдалеке послышался едва уловимый рокот, будто камни в горах обвалились. Гроза что ль идёт? На небе ни облака, но хомяк мал, ему не всё видно из-за травы. Может там, за виднокраем, уже собираются тучи. На всякий случай надо поспешать.

Он огляделся ещё раз, втянул носом воздух и принялся за работу. Когда он уже наполнил обе щеки, земля неожиданно качнулась, и хомяк растянулся, едва не выплюнув, с таким старанием, собранное зерно. Что за чудеса? Устал поди-ка за день, вот лапки и не держат.

Земля вновь качнулась, на этот раз, подбросив его гораздо сильнее. Ударившись об неё опять, он всё-таки не сумел удержать зерно во рту. Вновь подняться хомяк уже не успел. Земля под ним заходила ходуном. И тут же зверёк понял, что это вовсе не гроза рокочет.

Спасаться. Спасаться немедленно.

Зверёк заметался, не зная – то ли бежать, то ли попытаться собрать по пути хоть часть обронённого зерна.

Огромный чёрный конь выскочил на взгорок. Хомяк упал, вжимаясь в землю. Копыта, размером много больше самого хомяка, поднимая ветер, пронеслись у него над головой.

Уф! Это, пожалуй, пострашнее совы будет, едва уцелел. Надо спешно собрать, что можно и в норку прятаться. А то вона… земля как дрожит не переставая. Не иначе табун следом несётся.

Взлетев на взгорок, Тугарин осадил коня. Перед ним расстилалась широкая долина, удобная для устройства лагеря. Здесь и будет он собирать армию, достойную величия своего господина. Здесь же будет ждать дальнейшего приказа. Время у него есть, тем более что часть войска уже движется у него за спиной.

Солнце село и землю мгновенно, словно боги опустили полог, накрыла ночь, потому всадники, скачущие вслед за Тугарином, выглядели жуткой чёрной тучей опустившейся на землю и накрывшей степь от края и до края. Они текли мимо Тугарина, переваливались за гребень холма, разливались по долине широкой рекой. Их было много. Но должно быть ещё больше.

Воины-киммеры, составляли основную силу армии Мрака. Жившие некогда в Киммерийском каганате, они, после покорения их колдуном, верой и правдой служили новому хозяину. Не было на земле более злобных и безжалостных воинов. Ещё во времена, когда ими правил каган, они уже сыскали славу кровожадных убийц. Совершая внезапные набеги на окрестные земли, грабили и вырезали всё, до чего успевали дотянуться.

Но в те времена, соседние народы объединёнными усилиями могли всё же сдерживать алчность киммерийского кагана, держа на границах сильные дружины. Однако всё изменилось, когда Мрак сверг тогдашнего вождя киммеров и подчинил своей воле жестоких воинов.

Первым делом колдун привёл эту безжалостную армию в земли своего народа. Огнём и мечом он сломил сопротивление берендеев и воссел на престол своего отца. За очень короткий промежуток были покорены все соседние государства. Теперь пришёл черёд свободных народов живущих по эту сторону степи.

Тугарин ещё раз окинул своё воинство, уже разлившееся по долине. Тут и там кипела работа по обустройству лагеря. Ставили шатры, зажигали костры, стреноживали коней. Раздавались гортанные крики, лязг железа.

Хорошая армия. Сильная.

Чёрный ворон опустился Тугарину на плечо и скосил глаз, заглядывая, в пустую глазницу шлема. Где-то в глубине шлема, птица уловила посланный ей безмолвный приказ. Ворон мотнул головой, переступил своими лапами по плечу воина и, взмахнув крыльями, с резким отрывистым хрипом, сорвался в темноту ночи.

Колонна псиглавов, мерно печатая шаг, двигалась по ночной дороге. Мрак созывал свои войска, и псиглавы шли без остановок на отдых, покрывая огромные расстояния за день.

Их было много. Очень много.

Рослые люди с головами собак, которые можно было бы принять за искусно сделанные шлемы, хотя на самом деле являлись именно головами, для многих народов являлись лишь легендами. Теперь эти легенды, вырванные колдуном из мрачных глубин мира, шли на соединение с войском Тугарина.

Ловкие, сильные и неимоверно злобные, они и голыми руками могли натворить много бед, а уж оружные и вовсе представляли собой не шуточную угрозу. Вооружённые, как правило, боевыми булавами да секирами псиглавы презирали доспехи. Лишь кожаные кирасы прикрывали их мощные торсы, рельефно подчёркивая и без того ужасающую мускулатуру.

Ворон с хриплым карканьем пал с неба и пронёсся в голову колонны. Шедший впереди воин, должно быть командир, взмахом руки остановил колонну. Глянув на приближающегося ворона, он вытянул вперёд руку, сжимающую секиру. Ворон плавно опустился на протянутое оружие и, усевшись на крестовине, сложил крылья.

Каррр!

Главарь молча ждал, прищурив жёлтые глаза и оскалив ужасные клыки, что поведает ему ворон. Он знал этого ворона. Именно он прилетал тогда, несколько седмиц назад, и позвал их на войну. Теперь ворон передавал псиглавам новый приказ.

Карррр! Карррр!

Главарь коротко кивнул и ворон, с хриплым карканьем взлетел в чёрное небо. Повернувшись к своему воинству, псиглав прорычал команду и махнул оружием в сторону степи. Повинуясь приказу своего командира, колонна начала движение, сходя с дороги и углубляясь в чернеющую степь. Главарь понаблюдал какое-то время, стоя на дороге и двинулся следом.

Жрать. Как же хочется жрать.

Толстый упырь, наполовину вылез из своего болота. Он вертел уродливой головой во все стороны, пытаясь высмотреть хоть что-то, что годилось бы в пищу. Хорошо бы конечно вкусить человеченки, но теперь, с голодухи, годится даже тощая лягушка.

Его блёклые, слегка светящиеся глаза, рыскали вокруг не мигая, но не находили вожделенной добычи. Даже лягушек в этом болоте не было. Всё сожрано уже давным-давно.

Вообще-то упырю еда была без надобности. Мертвяк, которому нет смысла питаться, чтоб поддержать жизненные силы. Но память о том, что когда-то давно ему доводилось, есть пищу настойчиво стучала в, покрытом гнилостной слизью и плесенью, мозгу. Вернее том, что от его мозга уже осталось.

Людские отбросы, безжалостные враги, тати, потерявшие человеческий облик. Проклятые души не достойные быть принятыми в Вирий, в объятия Пресветлых богов. Они так и оставались гнить после смерти не захороненными, не прошедшими очистительного обряда. Даже Мать-земля не желала их принимать. Так и гнили они, постепенно превращаясь в упырей.

Жрать!