Стивен Крейн "Путешественники поневоле"

– Нет у меня одежды, – быстро ответил капитан. Лицо его покраснело, а глаза блестели.

– Ладно, – сказал высокий. – тогда можете нам одолжить денег?

– Нет у меня денег, – еще быстрее ответил капитан, не выдержал и захохотал.

– Разрази вас гром! – заревел высокий. Он снова схватил капитана, у которого начались судороги. Высокий пытался разорвать его голыми руками. – Проклятый негодяй, – кричал он. – Все это – какой-то гнусный заговор, и вы в нем замешаны. Я вас точно убью!

Редкие усы капитана нервно задергались, будто какой-то безумный демон решил сплясать у него на подбородке. Глаза его выпучились, а многострадальная подтяжка заскрипела и натянулась, как снасть, удерживающая парус.

Внезапно высокий отпустил капитана, а на его лице отразилось встревоженное ожидание.

– Сейчас она точно порвется, – воскликнул он, потирая руки.

Но капитал взвыл и исчез в небе. Тут веснушчатый решился приблизиться, весь исполненный сарказма.

– Ну, теперь все, – сказал он. – Ты точно решил все вопросы. Капитан сейчас – единственный, кто во всем мире нам может помочь. Теперь он, разумеется, сделает все, что в его силах.

– Да ладно, – ответил высокий. – Не нравится, как я веду дела – не надо было вообще из дома выходить.

Они опять начали ссориться.

Наконец, они поднялись на палубу. Капитан стоял на корме, обращаясь к носовой части корабля с оскорбительными речами. Увидев путешественников, он замахал руками.

– Я вас скоро высажу, – заорал он.

Путешественники уставились друг на друга.

– Гм, – буркнул высокий.

Веснушчатый, взглянув на товарища, сказал самодовольным тоном:

– Видишь, он нас собирается высадить.

Высокий, пожав плечами, начал расхаживать по палубе.

– Ну-ну, посмотрим, как вы это сделаете, – вызывающе сказал он.

Капитан потянул за какой-то канат, и по его зову появилась шлюпка.

– Посмотрю я, что у вас получится, – повторял высокий.

Невозмутимый матрос в резиновых сапогах спустился в лодку и взялся за весла. Капитан жестом указал вниз, и его ус торжествующе дернулся. Путешественники посмотрели на шлюпку.

– Ну, полагаю, нам придется туда спуститься, – пробормотал веснушчатый.

Высокий стоял неподвижно, напоминая гранитную статую.

– Еще чего, – сказал он. – Не собираюсь. Ты как хочешь, а я туда не полезу!

– Да, но… – возразил его спутник.

Разгорелся ожесточенный спор, во время которого капитан метался по палубе, делая угрожающие жесты, но приблизиться к высокому не решался. Команда, ставшая значительно меньше после спуска невозмутимого матроса в шлюпку, наблюдала за происходящим с носовой части корабля.

– Ты дурак, – сказал веснушчатый в завершение спора.

– И что? – спросил высокий с крайним раздражением.

– И что? Ну, раз ты думаешь, что такой умный, давай сядем в лодку, и там увидишь, что к чему.

Он спустился в шлюпку и со зловещим видом уселся на корме.

– Вот увидишь, – сказал он своему спутнику, пока тот с трудом спускался в лодку. – Увидишь!

Матрос в резиновых сапогах спокойно направил шлюпку к берегу. Пока они отдалялись, капитан, перегнувшись через ограждение, хохотал. Веснушчатый сидел с торжествующим видом.

– Ну, разве мы не правильно сделали, в конце-то концов, а? – спросил он довольным голосом. Высокий не ответил.

VI

Когда они приблизились к причалу, у веснушчатого вдруг возникла какая-то мысль.

– Боже мой, – пробормотал он, уставившись на берег, который становился все ближе. – Господи, Томми, что же нам делать, – дрожащим голосом произнес он.

– Ах, вот как ты теперь заговорил, – воскликнул высокий. – Ты же был так доволен. – И он грубо захохотал. – Черт, вот будет умора, когда ты высадишься в этом костюме.

Этот смех ранил веснушчатого в самое сердце, и он обезумел.

– Разрази тебя гром, поворачивай назад! – заревел он. – Сию же минуту греби обратно на корабль! Святые угодники, я не могу… поворачивай лодку, слышишь?

Высокий с кормы смотрел на своего спутника горящими глазами.

– Еще чего не хватало, – сказал он. – Плывем дальше. Ты же сам этого хотел. – И он продолжал издеваться над своим несчастным другом.

Веснушчатый вскочил и замахал руками.

– Быстро сядь, – сказал высокий. – Лодку перевернешь.

Но тот продолжал кричать.

– Садись, говорю, – снова сказал высокий.

С губ веснушчатого срывались бессвязные слова, которые, казалось душили его, пока он отчаянно жестикулировал.

Шлюпка подошла к причалу. Высокий изо всех сил пытался сохранить равновесие, пока его товарищ опасно раскачивал лодку.

– Сядь на место, – все повторял он.

– Не сяду! – кричал веснушчатый – Я вообще ничего делать не буду. – При этих словах лодка закачалась.

– Послушайте, – продолжал он, обращаясь к матросу. – Просто разверните лодку, хорошо? Куда вообще вы нас везете, разрази меня гром?

Матрос посмотрел на небо, подумал и ответил:

– Я, эта, только делаю, как капитан сказал.

– Ну, а я плевать хотел, что там ваш капитан сказал! – проревел веснушчатый. Он сделал резкий шаг вперед. – Быстро поворачивайте обратно, или я…

Маленькая шлюпка накренилась и одним бортом зачерпнула воду. Веснушчатый, вскрикнув от страха, бросился на другой борт. Высокий отдавал команды матросу, который старался, как мог. С секунду шлюпка вела себя, как рвущаяся с цепи собака, а потом перевернулась

– Сядь, говорю! – в последний раз прокричал высокий, падая в воду. Матрос бросил весла, чтобы ухватиться за борт. Погружаясь в воду, он издавал проклятия на неведомом языке. Веснушчатый, захлебываясь, выкрикивал извинения и объяснения.

Два или три буксира, издав удивленные свистки, продолжили свой путь. Какой-то человек, дремавший на причале, проснулся и вздрогнул. Пассажиры проходившего мимо парома бросились к борту.

На их счастье, некий человек, который в маленькой лодке покачивался на волнах возле пирса, поспешил к месту кораблекрушения. Там он обнаружил водоворот, посреди которого появилось темное днище лодки, похожее на кита.

Вдруг из-под воды появились две головы.

– 839! – крикнул веснушчатый, закашлявшись. – Вспомнил! 839!

– Что такое? – спросил высокий.

– Это номер дома того парня, который живет на Парк-плейс. Я только сейчас вспомнил.

– Ах ты ж… – сказал высокий.

– Я не виноват, – перебил его спутник. – Если бы ты не… – Он попытался объясниться жестами, но одной рукой он держался за киль лодки, а другой поддерживал тело матроса, который потерпел поражение в неравной битве со своими гигантскими резиновыми сапогами.

Спаситель в маленькой лодке ринулся на помощь. Приблизившись к утопающим, он протянул руку, схватил высокого за шиворот и втащил в лодку, прервав поток его блестящего красноречия, направленный в адрес веснушчатого. Матроса-гребца с потерпевшего крушение судна осторожно перенесли через борт и положили на дно лодки. Затем, пыхтя и отдуваясь, туда же повалился веснушчатый.

– Ты и эту лодку перевернешь раньше, чем мы до берега доберемся, – заметил высокий.

Повернув к берегу, они увидели, что на ближайшем причале толпятся люди. Веснушчатый застонал. Но пристальные взгляды зрителей были прикованы к обмякшей фигуре матроса в резиновых сапогах. Десятки рук протянулись к ним, чтобы поднять его тело на причал, где какие-то люди схватили его и начали бить и подбрасывать. Находившийся тут же полисмен активно расталкивал зевак. Каждый в волнующейся толпе старался не отрывать взгляда от посиневшего лица матроса в резиновых сапогах. Зрители метались взад и вперед, пока полисмен лупил их направо и налево.

Путешественники, не привлекая внимания, поднялись на причал и, съежившись, уставились на толпу. С мгновение они стояли, с замиранием сердца ожидая, как кто-нибудь первым с удивлением покажет на них пальцем.

Но толпа все беспокойно волновалась, пытаясь увидеть матроса в резиновых сапогах, чье лицо так привлекало их внимание. Казалось, путешественников совсем никто не замечал. Они стояли в стороне и шептались.

– 839, – сказал веснушчатый.

– Хорошо, – ответил высокий.

Под безжалостными руками спасителей матрос начал подавать признаки жизни. Путешественники увидели, как он протестующе лягнул ногой, издавав сердитый стон.

– Ему лучше, – сказал высокий тихо. – Давай-ка убираться отсюда.

Вместе они бесшумно двинулись с причала. Вскоре им встретились шесть экипажей, стоявшие в ряд. Стоявшие на козлах извозчики были полны любопытства. Они недавно приехали сюда от соседней паромной переправы, когда узнали о случившемся. Стоя на цыпочках, они пытались разглядеть, что происходит в толпе.

Путешественники, сделав небольшой крюк, быстро направились к одному из экипажей. Когда они приблизились, высокий, задрав голову, тихо позвал:

– Эй, извозчик.

Тот не ответил.

– Возница, послушайте, – прошептал веснушчатый.

Они с мгновение стояли, умоляюще глядя вверх.

Извозчик переступил с ноги на ногу.

– Черт подери, держу пари, он уже помер, – сказал он с волнением и снова превратился в статую.

Веснушчатый простонал и всплеснул руками. Высокий забрался в экипаж.

– Давай залезай сюда, – сказал своему спутнику. Веснушчатый забрался внутрь, и высокий захлопнул дверь, а затем высунул голову в окно.

– Извозчик! – проревел он громким голосом. – 839, Парк-плейс, и побыстрее!

Возница взглянул вниз и встретился взглядом с высоким.

– А?.. что? 839? Парк-плейс? Да, сэр. – Он неохотно хлестнул лошадь кнутом. Когда экипаж с грохотом тронулся, путешественники откинулись на грязные подушки и с облегчением вздохнули.

– Ну, вот, все позади, – сказал, наконец, веснушчатый. – Скоро все будет хорошо. И даже скорее, чем я думал. Намного скорее. А то я уже начал думать, что мы обречены. Слава Богу, что все так закончилось. Я так рад. И я очень надеюсь, что ты… ну, я не хочу… возможно, сейчас не самое лучшее время, чтобы… то есть я не хочу читать тебе мораль в неподходящий момент, но, мой дорогой, дорогой друг, я думаю, что настало время указать тебе, что твое упрямство, твой эгоизм, твой вредный характер и все другие твои недостатки могут доставить много неприятностей тебе самому, мой дорогой товарищ, а не только другим людям. Ты же видишь, до чего ты нас довел, и я искренне надеюсь, мой дорогой, ненаглядный друг, что скоро увижу, что ты, наконец, становишься мудрее.

Аукцион

Некоторые считали, что Фергюсон больше не был матросом потому, что устал ходить в море. А другие говорили, что причиной этого стала любовь к женщине. На самом деле, он устал ходить в море и полюбил женщину.

Он увидел ее лишь раз, и она стала для него символом всего того, чего он лишался, выходя в море. Он теперь не думал о старой серой богине, которая вечно рокочет, повинуясь приказам луны. Его больше не волновали ее прелести и сокровища, улыбки и припадки гнева, ее гордость и тщеславие. Он последовал за простым маленьким человеком, и теперь его мысли всегда были заняты этой женщиной, в то время как океан заставлял его думать только тогда, когда он был на вахте.

Он теперь лишь ухмылялся, когда речь заходила о могуществе моря, и в насмешку решил продать красно-зеленого попугая, который совершил с ним четыре плавания. Женщине, однако, нравилось оперение птицы, и она приказала Фергюсону оставить ее, хотя сама частенько забывала ее покормить.

На свадьбу попугая не пригласили. Он остался дома и ругался в адрес мебельного гарнитура, купленного в рассрочку и расставленного в ожидании прибытия жениха и невесты.

Будучи моряком, Фергюсон испытывал сильную привязанность к портвейну и теперь, постоянно находясь в берегу, пытался превратить свою жизнь в бесконечный праздник. Он совсем не был примерным семьянином. В маленькой квартирке стало затруднительно даже умываться, потому что Фергюсон занял раковину льдом, в котором были бутылки пива. И вот, в конце концов, торговец подержанной мебелью согласился выставить их обстановку на аукцион. Из-за чрезвычайно широкой трактовки одного пункта в договоре попугай и клетка были тоже выставлены на торги.

– Что, серьезно? – орал попугай. – Что, серьезно? Что, серьезно?

По дороге на аукцион жена Фергюсона с надеждой в голосе сказала:

– Кто его знает, Джим, может, кто-то из них начнет торговаться, и мы получим почти столько же, сколько сами заплатили за мебель.

Аукцион проводился в подвале, так забитом людьми и мебелью, что, когда помощник аукциониста переходил от одного предмета к другому, ему приходилось расчищать себе путь. Присутствовало удивительно много старух в причудливых шляпках. Шаткая лестница была заполнена мужчинами, желавшими покурить и избавиться от компании старушек. В свете двух ламп все лица казались желтыми, как пергамент, зато даже самая плохая мебель выглядела вполне презентабельно.

Толстый аукционист выглядел хитрым и насмешливым человеком. Его абсолютно невозмутимый помощник двигался так величаво, что был похож на какой-то огромный портрет на колесах. Когда чета Фергюсонов пробила себе путь к подножию лестницы, помощник заревел:

– Лот двадцать два!

– Лот двадцать два! – крикнул аукционист. – Лот двадцать два! Прекрасное новенькое бюро! Два доллара? Начальная ставка два доллара! Два с половиной! Два с половиной! Три? Три доллара. Четыре! Четыре доллара! Прекрасное новенькое бюро за четыре доллара! Четыре доллара раз! Четыре доллара два! Четыре доллара три! Продано за четыре доллара.