– Зря ругаешься, Парфен Каллистратович. Мы, между прочим, вашу работу делаем. Споймали бы этого Упыря, и дело с концом. Полиция и общественность – дело единое, испокон веку так было. Только вместе мы сможем навести порядок на улицах. Вон и студенты, – он головой указал на стоящих в стороне куривших парней, – решили помочь. Невмоготу им, видно, по домам сидеть, коли тут дела такие.
– Ты меня еще тут про общественность поучи! – Оскалился Дмитрий Харитонович. – А студенты твои пусть при университетах будут. Там куда спокойнее, нежели с тобой, рваниной, шляться. Да и пользы больше.
– А мы и в университете успеваем, Ваше благородие! – Крикнул один из ребят, но тут же спохватился. Поймал на себе злобный взгляд городового, да и Кузьмич на него шикнул. Не лезь, мол, коли не спрашивают.
– В море тебе идти надо, Кузьмич. Засиделся на суше. – Сказал блюститель правопорядка и повернулся к Петру Петровичу, давая понять Кузьмичу, что разговор окончен.
– Ладно, можете идти, но будьте предельно осторожны. Не мне вам говорить, что у нас тут происходит.
– Благодарю. Мы сейчас прямо домой. Прямиком, как говорится, не сворачивая.
Затем городовой опять обратился к Кузьмичу.
– В общем, я тебя предупредил. Еще раз увижу с дубинкой, закатаю по полной программе. Не в каталажку, так самолично проучу. Ты меня знаешь.
И так убедительно сказал, что Антон понял – не шутит. И вправду проучит.
Видно, понял это и моряк, потому что поднял руки в знак полного повиновения. Дубинку он отдал товарищу, у которого был кортик – от греха подальше.
Грозный городовой уже собирался уходить, но вдруг его кто-то окликнул: «Парфен Каллистратович! Парфен Каллистратович!». Все как по команде оглянулись.
Из-за углового дома выехала карета, запряженная четверкой лошадей. Приближаясь к стоявшим возле дороги людям, она сбавила ход. Из закрытой коляски по пояс высунулся прилично одетый господин, держа в одной руке початую бутылку не то вина, не то коньяка, а в другой какой-то белый предмет. Господин этот, вне всякого сомнения, был изрядно пьян, потому что помимо имени блюстителя порядка выкрикивал еще что-то, чего разобрать было невозможно, преглупо при этом улыбаясь.
Поравнявшись с городовым, лошади потопали рысью, очень медленно. Через несколько шагов и вовсе остановились. Пьяный господин передал блюстителю из рук в руки белый предмет, захохотав при этом так, что одна лошадь даже громко заржала ему в ответ, будто понимая, о чем речь.
– Ха-ха-ха, Каллистратыч, ха-ха-ха!!! Потерял, mon cher, ха-ха! Бежал сломя голову, да? Неужто народовольцы самого государя схватили, а ты побежал спасать, да? Ой не могу!
Городовой прервал эту бессмысленную тираду и выхватил белый предмет из рук пьяного. Теперь остальным было видно, что это белая фуражка, какие по форме положено носить городовым.
– А я еду, значит, от Быстряковых, обед у них был. – Ик! – А кучер мой и говорит: «Смотри, Евгений Палыч, – ик! – что это на дороге валяется? Никак шапка городового!» Ха-ха, шапка! Ик!
Смеяться уже, видно, у богатого франта не осталось сил, поэтому он начал икать.
– Да ладно тебе, чего уж там! – Нахмурился городовой, но опустил голову. Видно было, что он не хотел ронять своего достоинства, но ему все-таки было стыдно за потерянный головной убор.
– Да ладно, не летай главное так больше. Ик! Ты мне вот что лучше скажи…Ооо, Петр Петрович, моё почтение!
Франт в карете увидел Островского, чему, было видно, несказанно обрадовался.
– Здравствуй, Евгений. Какая встреча! – Поздоровался промышленник, подойдя к тротуару.
– Рад тебя видеть, друг! А я, представь, только от Быстряковых. Ик! В покер играли, тебя жаль не было. Вздул меня этот шельма Штурский, польская морда. Ик! Ну что же мне из этого, – ик! – пропадать, что ли? Выпить хочешь?
И он протянул ему бутылку. Петр Петрович вежливо отказался, сославшись на то, что они спешат домой.
– Так садитесь ко мне, – неожиданно предложил пьяный франт. – Я еще не забыл, слава Богу, где вы живете. Сколько вас?
– Я, дочь и вот этот господин.
Антон вежливо кивнул, хотя сам не знал, для чего. То ли выразить почтение, то ли показать, что именно он и есть «этот господин». Такое обращение ему немного польстило, потому что для господина, как он считал, был еще слишком молод.
– Очень приятно. Евгений Палыч Чернокуцкий. Залазьте, у меня как раз три места. Игнат! – Крикнул он кучеру. – В дом Петра Островского, да поживее!
Никто отказываться не стал, потому что очень уж сильно хотелось попрощаться с этой неприятной компанией.
Петр Петрович поддержал дочь за руку и помог подняться в экипаж, а затем влез туда сам. Таким образом, они оба разместились напротив Евгения Павловича. Последним зашел Антон, занимая свободное место рядом с хозяином пролётки. Приятно скрипнула под тяжестью его тела кожаная седушка.
Коляска была красивая, из дорогих, отделанная по углам золотистым цветочным орнаментом. Все внутри было темно-бардовым. Студент понимал, конечно, что так кажется только при скупом свете луны и фонарных столбов. На самом деле бархат, которым обита карета, был ярко-красного цвета. Причудливая игра света и тени показалась ему забавной.
После того как Евгений Павлович накричал на зазевавшегося кучера и экипаж наконец тронулся с места, он стал расспрашивать Петра Петровича о насущных делах, поскольку, как оказалось, они давненько не виделись. Но тот отвечал скупо, а иногда и вовсе отмалчивался. Когда же разговор зашёл о причине их столь поздней прогулки, захотел перевести разговор на другую тему, но дочь не дала ему этого сделать. С восхищением, достойным сентиментальной и ранимой девичьей души, выросшей на рыцарских романах, она принялась рассказывать. Упомянула и о том, как испугалась за отца, когда его волокли похитители, и о том, как сама чуть было не лишилась чувств. Ну и, конечно, не обошла вниманием ключевую фигуру – молодого спасителя, явившегося на помощь двум совершенно незнакомым людям.
Когда речь зашла об Антоне и его смелости, которая, как показалось самому Коврову, была несколько преувеличена, он покраснел и опустил глаза, чтобы не встречаться взглядом с Марго. Это, конечно же, не осталось незамеченным, и Антон это понял. Поэтому покраснел еще больше.
Свою же восхищенную тираду девушка закончила так:
– Если бы не этот человек, неизвестно, что бы с нами стало! Он очень милый и решительный. А еще очень неплохо дерется.
Словом «милый» Марго окончательно добила и без того смущенного блондина. Но Евгения Палыча интересовало вовсе не это.
– Так я – ик! – не пойму, почему вы так поздно гуляли?
Ответил Петр Петрович:
– Я же тебе сказал, дочь захотела пройтись. Ты ведь любишь гулять по вечерам, правда, дорогая? С тех пор как не стало нашей матери, девочка шумным собраниям предпочитает тишину. Бывает, допоздна гуляет, а я, старик, сижу да волнуюсь. Иногда с кем-то, а иногда сама. Если у меня есть время, то я составляю ей компанию. Вот и сегодня…
– Да, папа, это здорово, что ты у меня такой. Я очень тебя люблю. С тобой ничего не страшно.
Девушка улыбнулась и положила голову на отцовское плечо. Петр Петрович улыбнулся в ответ и погладил ее черные, шелковистые волосы, которые спадали ей на плечи. Потом поцеловал в макушку.
Боже, как же все-таки она была хороша!
– Ну допустим, – не унимался Евгений Палыч, – а что это за компания, которая осталась позади?
– Понятия не имею.
– Вы стояли с ними и даже не знаете, кто они?
– Трудно поверить, но это так.
– Я думаю, это сформированные отряды дружин. Из местных. – Поделился своим мнением Ковров.
– Дружин? – Не понял владелец экипажа. – Каких еще дружин?
– Я так понял, Упыря ищут.
Евгений Палыч покачал головой.
– Да, ну и дела-а-а-а! Серьезно.
Глава 2
Действительно, всё было очень серьезно.
Город был в панике. В городе объявился серийный убийца.
Действовал он всегда неожиданно и вместе с тем дерзко. Выбирал жертву в темном переулке или даже на улице, где не было поздних прохожих, подходил и бил ножом в сердце. Затем вырезал глаза и уходил. Уже было убито семь человек, и, похоже, останавливаться на этом неизвестный убийца не собирался.
У криминальной полиции сразу же возникли трудности. Во-первых, сами жертвы. Среди убитых были как мужчины, так и женщины, причем разных возрастов и социального положения. Были и две проститутки, которые в позднее время хотели заманить клиента побогаче, и известный в городе гуляка-картёжник, и извозчик, и продавщица с рынка, и купец, и мясник из лавки на Измайловском. Желание следствия найти хоть какую-нибудь связь между этими людьми не увенчалось успехом. Как, впрочем, и розыскные мероприятия. Раз между убитыми и убийцей не могло быть личных конфликтов, следовательно, и зацепиться было не за что.
Вторая трудность заключалась в том, что было непонятно, зачем он всё это делает. Попросту говоря, был не ясен мотив.
Версия ограбления отпала сразу. Ни у кого ничего не было взято. У купца Селиверстова, который поздно вечером возвращался домой после удачно проведенной сделки, было в бумажнике более двухсот рублей, да еще и золотой брегет. Убийца ничего не тронул, даже в карманы не полез. У других жертв все ценности также оставались при них. Таким образом, никакой ниточки не нащупывалось. Если не грабил, тогда что? Насиловал? Но следствие установило, что эти преступления не носили сексуального характера.
Вся надежда оставалась на патрулирование. Радовало хоть то, что убийства совершались не в разных частях города (даже страшно представить, если бы по этому делу работали все вверенные полицмейстеру объекты), а в трех прилегающих друг к другу районах. Можно было заметить на этой территории утроенное количество работников правопорядка, при этом далеко не всегда они ходили в форме. Любых, хоть сколько-нибудь подозрительных личностей забирали в управление. Потом, если алиби их подтверждалось, отпускали. Если же нет, держали еще какое-то время, но потом все равно освобождали, потому что загадочные убийства продолжались.
Хуже всего было даже не то, что полиция ничего не могла предпринять. Дело было в другом, и это было во сто крат хуже безуспешных поисков убийцы. Зарождалась паника.
Департамент полиции понимал, что массовые волнения не пойдут на пользу следствию, поэтому делал все возможное для того, чтобы не заострять внимание на возникшей опасности.
Но слухи – вещь упрямая, и уже совсем скоро местные заговорили о неуловимом убийце, который выкалывает своим жертвам глаза. Как это обычно бывает, реальные истории вскоре обрастают фантастическими подробностями, и уже заговорили о том, что глаза эти съедаются. Потом нашлись люди, которые утверждали, будто видели бродившего по ночным улицам вурдалака под два метра ростом с огромным ножом в руке. Чуть позже стали говорить, что убийца – не человек, а призрак из потустороннего мира, которого можно изловить только при помощи спиритизма, вступив в контакт с другими представителями загробного мира. Мол, убийца этот не имеет телесной оболочки, поэтому его до сих пор не поймали.
Выдумки все это, конечно, и никому, казалось бы, вреда от этого быть не может. Да и потом, помощь следствию, лишние глаза и уши. Но оказалось, что помощи как таковой оказано не было, а вот лишние проблемы появились.
Люди, то ли напуганные происходящим, а скорее всего просто ради остроты ощущений, ходили ночью по улицам и выслеживали этого Упыря, как они сами его прозвали. Теперь уже нередко улицы, что раньше в темное время суток пустовали, были полны людей из сформированных городских дружин. Народ это был разный, в основном молодежь из рабочих семей да местные пьянчужки, которым только дай повод кулаками помахать. Часто забывали, зачем вообще шли, и устраивали между собою драки. Иногда и до фабричных девок добирались, но это уже если сильно выпьют.
Один раз кому-то пришло в голову, что здесь замешаны евреи, хотя аргументировать это предположение никто не смог. Но такому народу, как говорится, только дай повод. Аргументация, разумеется, не потребовалась, и пять полупьяных мужиков ломанулись в дом известного в районе аптекаря Листермана, якобы для разговора.
Разговаривать особо не стали, а вот погром учинили такой, что не дай Бог. Хорошо, городовой вовремя подоспел вместе с подкреплением, а то неизвестно, чем бы дело обернулось. После этого случая полицмейстер, Афанасий Степанович Мурзеев, строго-настрого запретил самодеятельность среди местного населения и приказал пресекать любые их попытки вмешиваться в дела полиции.
Но одно дело приказать, а совсем другое – сделать. Полиция была просто не в состоянии запретить местным устраивать ночные вылазки, и поэтому в тех районах, где были совершены убийства, по-прежнему кучковались добровольцы, желающие «порвать Упыря на куски». Отрядам полиции оставалось только поддерживать порядок и не давать этим дружинам своевольничать, что, надо отдать должное блюстителям правопорядка, весьма неплохо удавалось. Когда каталажкой пригрозят, а когда и кулаками поучат, не без этого. В конце концов решили все-таки действовать сообща, полиция и местные. Как говорится, один глаз хорошо, а два лучше.
Но убийства продолжались. Казалось, Упырю покровительствует какая-то высшая сила, которая оберегает его от столкновения с многочисленными добровольцами-дружинниками.
Был один случай. Поздний вечер, улица, людей почти нет. Вроде бы только-только полицейский патруль прошел один переулок. Никого, тихо. Буквально через десять минут, когда возвращались назад, смотрят – возле мусорного бака человек лежит, без движений. Подходят ближе – колотая рана в сердце, и вместо глаз две черные дырки. Дунули в свисток, набежало народу. Да только Упырь как сквозь землю провалился. Стали всех допрашивать – может, заметили кого подозрительного, или слышали что-нибудь. Только никто ничего не видел и ничего не знал. Тихо, говорят, было, как обычно. Ну не мог он проскочить незамеченным мимо стольких людей! Однако все-таки проскочил. Получается, растворился! Тут уж и самые скептики поверили в то, что за всем этим стоит нечистая сила.
На секретном совещании, на котором присутствовал сам министр судебной палаты и поспешно прибывший из Петербурга граф Фролов, постановили: неизвестный убийца, терроризирующий город, должен быть пойман в самые кратчайшие сроки. Граф пригрозил, что если не будет принято экстренных мер, прибудет с высочайшим визитом сам государь, и тогда держитесь. После этого столичный гость отбыл, пообещав лично от себя прислать в помощь чиновника особых поручений. Видимо, приезд государя был не с руки и самому графу.
Такая вот обстановка царила в городе последний месяц. Нездоровая обстановка, нервная. Жители города уже не верили, что убийцу когда-нибудь поймают.
Глава 3
Карета Евгения Палыча тем временем свернула на Просторечный бульвар, прогрохотав по мостовой и сразу перейдя на мягкий ход. Лошади уверенно шли по асфальтированной дороге.
Антон отодвинул бардовую шторку и выглянул в окно. Они как раз проезжали Малый Щепкинский Театр, который горел сотнями огней. Мимо прогуливались интеллигентные джентльмены в сюртуках, держа под ручку своих дам. У самого же театра толпились извозчики, и какой-то парень бегал от одного прохожего к другому, предлагая купить газету. А прохожих было сегодня очень много, что странно для этого времени суток. Но потом он вспомнил, что через полчаса начнется «Ревизор», оттого и столько народа! А вспомнил потому, что и сам хотел сходить, но потом передумал. Театр театром, конечно, но тратить последние три рубля на билет, уж увольте. Эх, а ведь так хотелось посмотреть на городничего в исполнении Давыдова.
Евгений Палыч приказал остановиться и купил у мальчугана газету. Тот несказанно обрадовался, ведь ему удалось продать утренний выпуск «Вечерних ведомостей» вечером, да еще и получить на пять копеек больше! Довольный, мальчишка побежал торговать дальше.
– Сегодня весь день просидел у этой старой клячи Быстряковой, даже газет не покупал. – Посетовал Евгений Палыч, допивая коньяк.
Снова тронулись в путь. Граф был весел и все болтал без умолку, рассказывая о сегодняшнем дне у графини. Петр Петрович же, наоборот, казался хмурым и погруженным в свои мысли. Он совсем не слушал праздную болтовню своего друга, и только и мог, что вымученно улыбаться, когда тот говорил что-то смешное. Марго тоже улыбалась, но причина была иная. Она не сводила глаз с Антона.
Сам Антон тоже думал, но все о другом. Ему не давала покоя одна вещь, странность, объяснения которой он не находил. Долго думал, стоит ли спрашивать. Решил, что все-таки стоит.
– Петр Петрович, а ведь вы знаете, кто эти люди, так ведь? Ну те, кто хотел вас похитить?
Промышленник вопросительно на него посмотрел, как будто услышал нечто совершенно невероятное. Этого вопроса он явно не ждал.
– Простите, откуда я могу это знать?
– Петр Петрович, я сегодня рисковал жизнью, помогая вам. Думаю, я имею право знать правду.
Евгений Палыч заинтересовался разговором, и устремил полный любопытства взгляд на Островского. Нуте-с, нуте-с. Любопытно.
– Я действительно не понимаю, почему я должен знать этих людей? Это обычные бандиты. Рыцари с большой дороги, слыхали о таких?
Марго наклонилась к отцу и, гладя его руку, прошептала: «Папенька, скажи».
– А что, собственно, я должен сказать? – Развел руками Петр Петрович. – Я понятия не имею, кто это. Может, варшавские налетчики, которые недавно в городе объявились. Насколько мне известно, они грабят прохожих и богатые кареты. Только за последнюю неделю три ограбления да двое убитыми в придачу.
Чернокуцкий листал газету, и, остановившись на одной странице, посмотрел мутным взглядом на Островского. Затем улыбнулся.
– Боюсь, mon cher, этого никак не может быть. Вот, изволь полюбопытствовать.
И протянул «Вечерник ведомости». Петр Петрович взял их и принялся читать статью, на которую указал князь. Там было написано следующее:
ПЕРЕСТРЕЛКА В АЛТУФЬЕВО
КОНЕЦ ВАРШАВСКИМ ГАСТРОЛЁРАМ
