– Шут, скажи.… А владельцы «Максимуса» действительно такие… необычные?
– Ты им сейчас польстила, – отозвался парень, сунув руки в карманы потертых джинсов, пиная подвернувшуюся под ногу банку из-под газировки. – Там такие челы… Я от зависти готов удавиться своей коллекционной футболкой с «Горшком»!
– А что в них такого? – невольно удивилась я, искренне не понимая.
Я видела разных владельцев питейных и общепитовских заведений. Злые, желчные тетки в возрасте, жадные и скупые армяне, солидные пузатые дяденьки и даже элегантно выглядящие мужчины. Но кто же мог владеть элитным клубом, если не такой же человек?
– Ты помнишь, я тебя затащил пару лет назад на выставку мотиков на набережной? – хмыкнул вдруг парень, не ускоряя ленивого шага. Благо торопиться нам было все равно некуда, а теплая сентябрьская погода вполне позволяла неспешно прогуляться.
– Помню, сколько туда стоил вход, – невольно вздохнула я. – Но да, помню. Там было красиво.
– А помнишь тот шикарный «Харлей», на который я пускал слюни и молился? – усмехнулся Шут, которого на самом деле звали просто Лёша.
– С которым не давали даже сфотографироваться? – припомнила я всю степень печали моего друга детства по этому поводу.
– Ага, тот самый, – кивнул Шут и ухмыльнулся. – И того рыжего детину помнишь?
– Который скинул двух парней прямо в реку, когда те, наплевав на запрет, решили пощупать мотоцикл? – припомнила я огромного байкера, который пришел в ярость, увидев двух нахальных пареньков рядом с дорогущим мотоциклом. Меня тогда еще удивило, как спокойно к этому инциденту отнеслась охрана выставки… В голове будто что-то щелкнуло. – Подожди, Лёш… Ты хочешь сказать, что он…
– В точку, Ришка, – довольно гоготнул Шут. – Именно вот этот байкер и есть один из владельцев «Максимуса». Там половина мотиков с выставки ему принадлежала. Часть – его банде. Ну, помнишь, тусовалась там колоритная такая группка?
– Которыми ты еще восхищался? – удивленно спросила я. Да, я их помнила. На фоне обычных толстых рокеров с неопрятной одеждой, некрасивыми патлами и бородками, группа молодых, ухоженных парней в косухах и банданах выглядела весьма… странно. И непривычно.
– Да я прусь с Харлея и его банды, – произнес вдруг парень с каким-то уважением и уточнил. – Харлей – прозвище рыжего. Он и его друг, Михаил Алехин, кажется, еще колледж закончить не успели, как начали строительство клуба. Они оба детки богатых родителей, одолжили начальный капитал, открыли свой бизнес и быстро вышли из тени своих предков. Отсюда и вседозволенность – кого им, нахрен, бояться, если они сами огромные бабки зашибают? А байкерская натура, она, знаешь, чужое мнение в игнор пускает… Плевать им, короче, Риш, на всех остальных богатеньких сынков и их выверты. Сказали, будет по ихнему, значит так оно будет. А тех, кто не согласен, ждет что-то типа окунания в реку, не смотря на бабки, регалии, связи и прочую хрень.
– Весьма странные… рокеры, – задумчиво произнесла, пытаясь осознать то, о чем мне поведал сосед. – И все-таки. Так ли уж они отличаются от остальных? Байкеры в основном неприятный народ.
– Меня как-то Алик провел в «Максимус», – покосился на меня парень. – Там круто. И там работает почти вся банда Харлея. Ришка, прикинь – золотые детки и сами вкалывают! Каков разрыв шаблона, а?
– Да уж, – невольно согласилась я, застегивая пуговицы на своей джинсовой рубашке – к вечеру становилось прохладно. – И все-таки…
– Недоверчивая душа, – фыркнул парень, устремляя взгляд в небо, совершенно не глядя себе под ноги, благо мы проходили по тихой, пустынной улице частного сектора. – Рок – это состояние души, а не призыв вести себя, как наглая, бухая, жирная свинья. Не, Харлей бухает так, что моя пропитая печень тихо поскуливает от границ ею неизведанных. Да только, он может себе это позволить – употреблять в компании образованных приятелей в банданах дорогущий коньячок, да раскатывать на коллекционном байке. Короче, Ришка, они отъявленные рокеры. Но рокеры из элиты, с башкой на плечах и прочными принципами. «Своих» они в обиду не дадут, башку даю на отсечение. В том числе и персонал. Да и зарплаты там, ни чета твоей «Анромеде»… Кстати, чё уволилась-то?
– Да просто, – пожала я плечами, машинально сунув руки в задние карманы черных джинсов. – Две недели учебы прошло. Трудно совмещать. Второй курс ведь уже, не первый.
– Ты сейчас кому туфту в уши пытаешься напихать, соседка? – скептично посмотрел на меня Лёша, останавливаясь возле дороги. – Ты с четырнадцати лет по забегаловкам с подносом мотаешься, спишь по три раза в неделю и нифига. Круги под глазами, да легкая головная боль, плюс все экзамены на «отлично». И тут покидаешь хлебное местечко якобы из-за универа? Ришка, педагогику свою другим чеши.
– Шут, я, правда, ничего не успеваю, – улыбнулась я и, увидев разрешающий сигнал светофора, потянула парня за собой на дорогу. – Я не для того в университет поступала, чтобы так и остаться работать официанткой. Я хочу получить хорошее образование и хорошую работу, где не придется таскать горы грязной посуды и терпеть хамское отношение клиентов.
– Тогда иди в «Максимус», – хмыкнул Шут, шлепая подошвами старых кед по брусчатке тротуара, проложенной вдоль всей улицы. – Там тебе точно ничего не грозит. Ришка, без бабла вы с батей просто и печально сдохнете. У меня хоть маман вкалывает, пока предок в запое, я перебиваюсь с подработки на подработку. Твой-то, сколько получает?
Я поморщилась, но не ответила, признавая правоту друга. Нормальной работы отец лишился почти год назад после смерти бабушки, своей матери – та хоть как-то его в руках держала. Меня же он не слушался, увы. Командовать я никогда не умела, да и… не могла. Просто не могла.
Я знала причину его постоянных запоев, понимала его, как никто другой. И прощала, не смотря на беспорядок, творившийся у нас дома, печальную финансовую ситуацию в нашем семейном бюджете и собственную нелегкую жизнь.
И все-таки, я старалась особенно об этом не думать. Топиться в жалости к самой себе не было никакого смысла. Жить-то как-то надо, верно?
– Ладно, соседка, – едва мы свернули к нашему дому, широко зевнул Шут. – Если мой предок у вас, гони его нахрен в шею, а то мать опять на меня всех собак спустит. Лады?
– Лады, – пожала я плечами. – Но лучше ты сам его забери. Хорошо? И… ой!
– Ри-и-иш? – удивленно посмотрел на меня Лёша, точнее на то, как я прячусь за его спину, торопливо утягивая назад, за угол двухэтажного кирпичного дома. – Ты какого икса в партизана поиграть вздумала?
– Да я не играю, – невольно поморщилась, выглядывая из-за угла, с отвращением и испугом одновременно разглядывая новый черный «мерседес», припаркованный возле детской площадки во дворе, образованном тремя обычными двухэтажками и одним гаражным массивом. Я точно знала – этого авто тут раньше никогда не было! Да и номера слишком знакомы… – Шут, просто… Открой дверь и подержи, ладно?
– Ла-а-адно, – ухмыльнулся парень, забирая у меня протянутые ключи. Не задавая вопросов, он вернулся на асфальт, прошелся по дороге, как положено, спокойно оглядывая двор. Дошел до подъезда, знакомо пропищал датчик домофона… И Леша замер, прислонившись спиной к распахнутой двери.
А я же, набрав в грудь воздуха, быстро прошмыгнула вдоль стены, под окнами бабы Гали, которая жутко не любила, когда там кто-то бегал, и, перепрыгнув через низкую лавочку, оказалась в подъезде.
– Значит, говоришь, из-за учебы уволилась, – многозначительно посмотрел на меня друг детства, возвращая связку ключей, но не отлипая от распахнутой двери, которая надежно скрывала нас от взоров тех, кто находился сейчас и на детской площадке, и на парковке за ней. – Ришка, опять?
– Шут, не надо, – вздохнула я. – Ты все равно ничего не сможешь сделать.
– Ну да, ну да, – злобно хмыкнул парень. – Куда ж нам, простым смертным, да супротив богатенького владельца «Андромеды», решившего затащить в койку собственного работника. Сразу сказать, бл*, не могла?
– А что бы это изменило? – растеряно посмотрела я на него и, не выдержав злого взгляда, успокаивающе погладила Шута по плечу. – Лёш, все нормально. Я уволилась, не дожидаясь его приезда. Поэтому он здесь. Сейчас посидит, подождет и отстанет. У него еще целый штат таких, как я.
– Таких хорошеньких – вряд ли, – недоверчиво усмехнулся Алексей. – Риш, тебе, короче, либо что-то с внешностью делать надо, либо крутого парня искать. Чтобы остальные даже в твою сторону зыркнуть боялись!
– Я лучше хорошую работу найду, – невольно улыбнулась я и привычно поблагодарила. – Спасибо, что помог.
– Обращайся, – махнул рукой парень и, отлепившись от железной двери, направился в сторону второго подъезда этого же дома, где, собственно и жил. Ну, когда не пропадал у Дани в гараже.
Проводив его взглядом, я поднялась на второй этаж и, открыв обычную деревянную дверь, обитую старым коричневым пластиком, очутилась в крохотной прихожей.
По ушам сразу ударил мужской хохот, а в нос забился насыщенный запах табачного дыма… Вздохнув, я привалилась спиной к двери, бросая ключи на холодильник, стоящий тут же, в коридоре.
Парень… какой тут может быть парень? Кто станет встречаться с девушкой из бедной семьи, у которой отец-алкоголик, крохотная квартирка почти на окраине города, образование на уровне техникума пищевой промышленности и несколько лет тяжелой работы обычной официанткой?
Кто позарится на такое?
Разве только внешность, да и та…
Стянув обычные джинсовые кеды, я подошла к старому трюмо советского производства, стоящему в коридоре, напротив дверей в ванную и туалет, и внимательно вгляделась в свое отражение. Я знаю, как я выгляжу. Одеваюсь неброско, совсем обычно, предпочитая скромные джинсы юбкам. Да и финансы не позволяли ходить даже по простым магазинам, не говоря уже о хоть каких-то бутиках.
И всё равно. Несмотря на простенькую обертку, мне достались огромные синие мамины глаза, хрупкая фигура и миловидное лицо. Настолько миловидное, что у многих возникало непреодолимое желание потискать меня за щечки. Я ненавидела себя за эту внешность, на которую постоянно кто-то обращал внимание, иногда даже чересчур навязчивое.
И если от обычных парней вполне удавалось отделать при помощи Шута и его друзей, то с мужчинами постарше и побогаче возникали трудности. У них «играли комплексы папика», как говорили девочки старших курсов в нашем университете. Именно они заставляли тех, кто в возрасте, не сводить с меня масленого взгляда, от которого у меня внутри все передергивалось от отвращения.
От таких приходилось просто бежать, меняя место работы, понимая, что избавиться от их преследования уже не поможет никто. Где мои друзья, мой отец и те, кто имеет хоть какую-то власть и деньги?
Что мы можем им противопоставить?
Я уже привыкла к этому. Почти. У меня еще был шанс выкарабкаться из этой бесконечной рутины грязной посуды, похабных улыбочек и откровенных домогательств. Нужно было потерпеть еще чуть-чуть, чтобы окончить университет, и получить, наконец, хорошую работу…
Да только и на этой ниве было не все хорошо, как хотелось бы. Пожалуй, я не солгу, если скажу, что как раз там-то в последнее время мне стало хуже всего, что приходилось терпеть раньше.
От размышлений оторвал звон разбитой посуды и мужской хохот.
Собрав волосы в пучок, я свернула направо, в узкий коридор, тянувшийся от прихожей до самого зала, заставленный с одной стороны длинным старым шкафом с узкими дверцами и зеркалами.
У нас почти вся мебель дома была такой, сделанной еще советскими мастерами. Бабушка, уж не знаю почему, запрещала ее менять, и переубедить ее было невозможно.
– Ой, Аришенька вернулась, – смерил меня прищуренным взглядом мой непутевый родитель, сидящий за небольшим столом, стоящим вплотную к книжному стеллажу почти сразу около входной двери. Столик был завален банками с консервами, на газете лежала криво порезанная селедка, на блюдце огромными кусками накрошенная колбаса, тут же стояли мутные стопки и на половину уже пустая бутылка водки. Почти закончившийся хлеб крошками усыпал клеенчатую скатерть, а на полу валялись окурки, вперемешку с пеплом и осколками.
– Доча, здравствуй, – пьяно улыбнулся мужчина в возрасте, сидящий ближе к двери. Второй стул, почти в самом углу, занимал мой нетрезвый отец.
– Пап, вы бы хоть окно открыли, – не обращая внимания на привычное обращение, поморщилась я, разгоняя ладонью клубы сизого дыма от вонючих папирос. С трудом протиснувшись между родителем Шута и сервантом с прозрачными дверцами, в котором пряталась посуда, дошла до второго угла и приоткрыла окно на проветривание. Меня и отца сейчас разделял только диван, стоящий у стенки напротив серванта – больше сюда ничего не влезало. Разве что справа от окна притулился старый низкий бар с холодильником времен девяностых, на котором стоял старый, еще выпуклый, но вполне рабочий телевизор.
– Санька, какая ж у тебя доча заботливая, – покачал головой мужчина с залысинами на круглой голове. – Не то, что мой, оболтус!
– Лёша уже домой пришел, – сообщила я и, убедившись, что дым потихоньку стал рассеиваться, пошла обратно в коридор, не обращая внимания на речь отца Шута, как всегда ругающего своего единственного отпрыска, на чем свет стоит.
Никогда не понимала этого. Но понимала Лёшу, точнее его разгульный образ жизни, зачастую неопрятный внешний вид и абсолютное нежелание учиться. Кем он еще мог вырасти, с рождения наблюдая все это вокруг себя?
Мне повезло, у меня была мама. И отец не пил… во всяком случае, пока ее не стало. Он всегда винил себя в ее смерти. Ее и моего старшего брата. Папа не смог справиться этим горем, а потому и топил его в алкоголе, не замечая, как под откос летит уже его собственная жизнь.
Что до меня… Со своей я как-нибудь справлюсь сама.
– Вау, какая девочка! – в дверях ванной я неожиданно столкнулась с неприятным, высоким и довольно молодым мужчиной. Нетрезвым, конечно же. – Откуда?
– Ты, охренел, Юра? – послышался голос отца. – Это дочь моя, Арина! Тронешь – башку оторву!
– Понял, был не прав! – выставил вперед ладони бритый почти наголо тип и, ухмыльнувшись, показательно обошел по дуге меня, не скрывая, впрочем, похабной улыбки.
Я торопливо заперлась в ванной и уже там, в крохотном помещении, уперлась руками в край раковины, чувствуя, как глаза начинают щипать слезы.
Я устала от всего этого.
Черт побери, я очень устала…
Убирать разбитую пепельницу я уже не пошла, не рискнула, пока третий в их запойной компании оставался в зале. Отца Шута я знала с детства, его нечего было бояться, а вот данного мужчину я видела впервые.
И потому, прошмыгнув в комнату, закрыла тяжелую деревянную дверь и уже там, задвинув щеколду, устало прислонилась к стенке шкафа, стоящего слева от входа. Потирая влажный после умывания холодной водой лоб, машинально осмотрела свою жилплощадь.
Именно свою – папа спал в зале. Мне же досталась комнатка с двумя узкими кроватями, небольшим проходом между ними, ведущем к окну и старым комодом за одной кроватью и письменным столом за другой.
Небогато, конечно, и место мало, но зато здесь чисто, почти тихо и не пахнет табаком. Я жила здесь с бабушкой и, признаться честно, это были далеко не самые лучшие времена.
Она бродила ночами, могла в три часа греметь посудой на кухне, не позволяла выключить лампу, стоящую на комоде у меня в изголовье и постоянно ворчала. А еще готовила ужасную еду, пытаясь сэкономить каждую копейку, бережно хранила все старые вещи и была, можно сказать, педантом. Папины вещи в шкафу в коридоре были разложены по цветам, носки были свернуты по образцу, про остальное и говорить нечего.
И все равно, не смотря на это, бабушка поощряла отцовские пьянки. Ворчала, конечно, но мешать ему не смела.
Не могу сказать, что я ее любила. Да, может это и бессердечно с моей стороны и жестоко, но первым, что я почувствовала, узнав о ее смерти после долгих месяцев разных болячек, было облегчение, а не скорбь…
От размышлений оторвало короткое пиликанье и вибрация в кармане телефона.
Достав обычную раскладушку из кармана, я открыла новое сообщение, прочитала строчку… И телефон выпал из ослабевших пальцев.
Прижимая тыльную сторону ладони ко рту, пытаясь сдержать рвущийся наружу всхлип, медленно осела на пол, желая только одно – стереть из памяти то, что только что прочитала.
– Ариш, – в дверь неожиданно постучал отец. – Ты там?
– Да, пап! – откликнулась, торопливо вытирая сбежавшие по щекам слезы и, подхватив телефон, поднялась. Глубоко вздохнув, пытаясь взять себя в руки, и открыла дверь, впуская родителя. – Что-то случилось?
– Риш, денюжка есть? – неловко помялся папа, проведя рукой по сальным, темным, некогда роскошным волосам. Они были единственным, что я от него унаследовала. – Ты вроде расчет должна была получить…
– Нет, еще не дали, – привычно соврала я, пытаясь улыбнуться.
– Ну, соточка? Соточка хотя бы?
– Соточка есть, – вздохнула я. И сама предложила. – Сходить?
– Риша, ты у меня самая лучшая, – обнял меня отец, вдруг сильно прижимая меня к своей груди, привычно пахнущей сигаретным дымом, потом и машинным маслом. Уткнувшись в болотного цвета кофту, я расклеилась, обнимая родителя за талию… На миг захотелось, как в детстве разреветься, все рассказать, и попросить наказать гадких мальчишек, дергающих меня за косички. Да только в детстве меня всегда защищал Шут, а от тех, кто обижал меня сейчас, не способен был оградить уже никто. Над ухом досадливо хмыкнули. – Я плохой отец, да?
– Пап, ты лучший, – отстранившись, улыбнулась я, уже ни капли не привирая. Да, он не идеал. Да, в чем-то он ужасен. Да, я не могу на него положиться и всё-таки… Он мой папа. А потому он и, правда, самый лучший.
– Врешь ты все, Ришка, – меня легонько щелкнули по кончику носа. – А хочешь, я сейчас всех разгоню?
– Разгони, – хмыкнула я, понимая, что последует за этим. Естественно, вечное и незыблемое:
– Сейчас чуток посидим и разгоню. Беги, пока окончательно не стемнело.
Кивнув, я вышла в коридор, машинально обулась и, прихватив ключи, спустилась вниз. Да, было неправильно покупать отцу алкоголь, но… Лучше куплю я сама и что-то приемлемое, чем они пойдут сами и притащат паленую бутылку. Такое бывало уже ни раз и даже не два. Магазин тут, за углом дома, по дороге зайду к Лёшке и утащу его к нам, так спокойней будет. Да и отца своего он заберет в скором времени.
Сегодняшние их посиделки вопрос, к счастью, решаемый. Вот только… Что делать с остальным?
Убедившись в том, что парковка пуста, я вышла из подъезда и неожиданно сама для себя села на лавочку вместо того, чтобы идти дальше. Мысли откровенно путались.
Как выходить из положения, я просто не знала. Бросить универ? И что тогда? Или попробовать перевестись в другой? Конечно, меня предупредили, что делать этого не стоит, да и вряд ли получиться, но попытаться мне же никто не мешает, верно?
Если не выйдет, сбежать с учебы я всегда успею, главное, чтобы было куда сбегать. Но если я лишусь учебы, работа мне тем более станет необходима. На стипендию прожить невозможно, но это хоть какие-то деньги. А без них что?
Решение пришло неожиданно. В конце концов, что мне уже терять?
Достав из кармана телефон и визитку, я быстро набрала номер, не давая себе времени передумать:
– Алло, Алик? Это Арина…
ГЛАВА 2.
– Итак, делаем ваши ставки, дамы и господа, – раздалось дурашливое позади меня. – Придет ли на семинар наш милый Сашенька, али нам всем наступит внеочередной пипец?
– Ты реально думаешь, что Сашка нас как-то спасет? – насмешливо посмотрела на сокурсника моя соседка по парте. – Педагогику учить надо было.
