– Нет, – сразу вмешивается Кервин, – сам он не дойдёт.
Он идёт между ними, закинув руки на их плечи, на подгибающихся ногах, временами бессильно повисая, и их руки, сильные и горячие, поддерживают его, не давая упасть. Он плачет, чувствуя, как обмерзает лицо, плачет от боли, стыда и… и радости.
– Ребята, простите меня, это я… я подставил вас…
– Бредит? – озабоченно спрашивает Кервин.
– Возможно, – кивает Стиг. – Но ты его пьяного не слушал, он такое выдавал… уши вяли. Сейчас ещё ничего.
– Ребята, я не пьяный.
– Не знаю, не знаю. Спиртным от тебя несёт. Редактор, чувствуешь?
– Чувствую. Немного, но его развезло.
– Сажай его, я ему уши натру.
Они останавливаются, и его сажают на лёд, нестерпимо, обжигающе холодный, и горячие, ставшие необычно сильными руки Жука трут ему уши. Но у Жука никогда не было таких рук.
– Жук, это ты?
– А кто же ещё. Ну, очнулся? Вставай и пошли.
Он встаёт сам, ну, почти сам, и они идут дальше. И он уже может их разглядеть. Они… они совсем такие, как раньше. Кервин в своём неизменном костюме, без галстука, в вязаном жилете под распахнутым пиджаком. А Жук… в костюме, адвокатском, с галстуком, и… и никаких следов… Так что… как же это?
– И что на мне нарисовано? – интересуется Стиг.
– Жук, а как же…
– А, ты вот о чём, – смеётся Стиг. – А просто.
– Ты что, – смеётся и Кервин, – думал, я так и буду с дыркой в затылке ходить?
– Как это?
– Умрёшь, сам узнаешь.
– Я уже умер! – кричит он.
– Не выдумывай, – отвечает Кервин. – Это твои субъективные ощущения. А объективно ты жив, и делать тебе здесь нечего.
– Классно завернул, – одобряет Стиг.
Мучительный подъём по почти отвесной ледяной стене, темнота вокруг редеет и одновременно наливается розовым, красным светом, а под ногами уже не лёд, а жёсткий колючий песок, обломки камней. Стало заметно теплее…
Мелкие частые судороги пробегали по его лицу и телу, заставляя дрожать пальцы и дёргаться гримасой губы.
Нянька достала бутылку, налила коньяка в рюмочку и обмакнула палец.
– Осторожней, – предупредила Мокошиха, – захлебнётся ненароком.
– Знаю, – кивнула Нянька, смазывая ему губы и язык.
Показалось им или нет, но у него дёрнулся кадык.
– Сглотнул никак? – обрадовалась Нянька.
– Не спеши, – остановила её Мокошиха, – там ещё далеко.
…Чёрная спёкшаяся земля, оплавленные камни под ногами, сзади в спину бьёт твёрдый холодный ветер, и в лицо такой же твёрдый, только горячий.
– Ну, вот и дошли, – улыбнулся Стиг. – Стоять можешь?
– Да, – выдохнул он, потрясённо оглядываясь.
Впереди красное, багровое зарево, стеной, от чёрной земли до… он закинул голову и не увидел верхней границы огненной стены. Огонь? Так это и есть ты, Великий Огонь?! Справа… ощутимо тянет гарью, запахом горелого, нет, горящего мяса.
– Правильно, – кивнул Кервин, – там Тарктар.
Тарктар – огненные ямы с грешниками, а тогда…
– И опять правильно, – поправил очки Стиг. – А там Рлиймб, а за ним Эрлирзий.
– Нам пора, – извиняющимся тоном сказал Кервин. – Понимаешь, нельзя уходить далеко и надолго.
– За самоволку помнишь, что бывает? – рассмеялся Стиг.
– Нет, это не совсем самоволка, – поправил его Кервин. – Нас отпустили, но мы уже должны вернуться. Дальше тебе придётся самому. Справишься?
– Справится, – ответил за него Стиг.
Он молча смотрел на них, освещённых багровыми отсветами, совсем таких, как раньше, нет, всё-таки других, он только не может понять, что в них изменилось, но это они, они вывели его из Коргцита, а теперь…
– И не вздумай здесь оставаться, – строго сказал Стиг. – Скатишься опять туда, а во второй раз не вытащим.
– Он прав, Гаор, – кивнул Кервин, – такое бывает только раз. Конечно, я понимаю, тебе хочется…
– Мало ли чего ему хочется! – перебил его Стиг. – Не вздумай, понял? Ты нужен там. Это тоже дезертирство, понял?
Он кивнул.
– Всё, Адвокат, – Кервин нервно оглянулся на слышимый только ему зов и кивнул. – Да-да, идём.
– Да, пора, – Стиг поправил очки. – Давай прощаться, Отчаюга. Там не получилось, так хоть здесь. Удачи тебе.
Он беззвучно и бессмысленно шевельнул губами…
Трещавший метавшийся в плошке огонёк успокоился и стоял неподвижным жёлтым лепестком, отражаясь в чёрной густой жидкости. Мокошиха покачала головой.
– Не спешит, – кивнула Нянька. – Я же говорю, упрямый.
– Пойдёт, – возразила Мокошиха, – куда он денется. Ослабеет только сильно, потом тяжко придётся.
– Пусть выйдет, – вздохнула Нянька, – дальше уже мы поможем.
– Надо ждать, – Мокошиха поправила на плечах платок и строго посмотрела на плошку с огоньком.
…Он стоял и медленно озирался по сторонам. Что же ему теперь делать? Куда идти? В Огонь? Направо, к ямам, откуда несёт тошнотворным запахом горящих человеческих тел и слышится тоскливый стонущий вой – так кричат только от неизбывной, непрекращающейся боли? Нет, туда ему… незачем. Налево, следом, за ушедшими, растаявшими в красном тумане Кервином и Жуком? Он попробовал. И даже увидел. Поле оранжевых, как языки огня, лилий и колышущиеся над ними полупрозрачные то ли облака, то ли струи, слабо напоминающие человеческие фигуры. И даже вспомнил название огненных лилий – асфоделии. Но подойти поближе не смог. Воздух стал плотным и не пустил его, а от душного цветочного запаха запершило в горле и заслезились глаза. И он вернулся на холмик спёкшейся горячей земли, где в последний раз обнялся с друзьями. Они пожелали ему удачи и велели идти. Но куда? И назад нельзя. Сзади Коргцит, огромное ледяное озеро с крутыми скользкими склонами, если бы не Жук с Кервином он, даже и дойдя до берега, не смог бы выбраться. Это они своими горячими руками вытаяли для него ступеньки и помогли подняться. Нет, туда нельзя, в одиночку ему… нет, не сможет и… и он устал. Сейчас посидит, отдохнёт, соберётся с мыслями и силами и уж тогда… Он сел на колючую твёрдую землю, горячую, но терпеть можно, обхватил руками колени и уткнулся в них лбом. Вот посидит, совсем немного, ну хоть чуть-чуть…
– Опять трусишь? – строго сказал над ним знакомый голос.
Он вскинул голову, и оторопело заморгал.
– Сержант? Ты?!
– А кто же ещё?
Сержант возвышался над ним, не старый ещё, и уставной «ёжик» на голове чёрный, только слегка тронутый сединой на висках, и в кулаке зажата трубка, пуговицы и поясная пряжка блестят, только сапоги чуть присыпаны серым пеплом и оранжевой пылью, нет, пыльцой… пыльцой?
– Ты шёл через… лилии?
– Наблюдателен, молодец, – одобрительно кивнул Сержант. – Это ты правильно, без этого солдату не выжить. А вот что на вопрос не ответил, за это врезать тебе надо. И что приказ не выполнил, врезать вдвойне.
– Ну, так врежь, – устало ответил он, опуская голову. – В первый раз тебе, что ли?
– Дурак, – вздохнул над ним Сержант. – Рано, видно, я тебя сделанным посчитал. Как был разгильдяем, таким и остался.
– Я не разгильдяй, – угрюмо буркнул он, не поднимая головы. – Я лохмач.
– Нашёл чем хвастаться. Тебе что было приказано? Ну, так выполняй.
– Отдохну и пойду, – нехотя ответил он.
– Опять ты дурак. На марше сидеть, только дыхание сбивать. Давай вставай, ритм потеряешь, на марше тяжело будет.
Он помотал головой, стряхивая с волос чёрные чешуйки и ледяные, почему-то не растаявшие крошки, и встал, оказавшись лицом к лицу с Сержантом.
– Я звал тебя, помнишь? Ты не пришёл. Почему? Побрезговал, – он скривил губы, – на рабский голос отозваться, так?
Сержант вздохнул, но глаз не отвёл.
– Приходил я, а что молчал… А что я бы тебе сказал? Ты и так на него злобишься. Как привезли тебя, так и держишь. И на меня… а что я мог? Ты пойми.
– Ну да, ты выполнял приказ, понятно. А что он и тебе жизнь сломал, это ты понимаешь? Теперь-то… Простил его?
– Ты отца не суди, у него своё, а так-то… – Сержант по-прежнему не отводил глаз. – Брат он мне, понимаешь. Двое нас, против всех. А ты похож на него, такой же… злопамятный, зло лучше добра помнишь.
– А иначе солдату не выжить, – он насмешливо скопировал интонацию Сержанта. – Ладно, с ним ты сам рассчитываться будешь, когда он сюда придёт, может, и до Коргцита проводишь. Да, – вдруг спохватился он, – а ты что, свободно здесь ходишь?
Сержант отвернулся и ответил уклончиво.
– Ну… здесь свои Уставы.
– Так, – он вдруг задохнулся догадкой, – ты… отверженный?
Хрясь! Резкая пощёчина обожгла ему лицо.
– Ты это дяде родному?! Такое?! – заорал Сержант. – Да я тебя…
Он пощупал щёку и челюсть.
– Однако, – насмешливо сказал он, – что умеешь, то умеешь. Так, где тебе место определили? Здесь? Или в Тарктаре, но с прогулками.
– Да всюду помаленьку, – ответил, по-прежнему глядя в сторону, Сержант. – Далеко не захожу, на краю постою и обратно. Да что ты ко мне с расспросами лезешь? Я тебя как учил? А ну повтори!
– Смотри, слушай, и сам соображай, – привычно отбарабанил он памятную с далёкого детства фразу и посмотрел на Сержанта.
И опять удивился. Сержант вдруг стал маленьким, в какой-то грязно-серой рубахе, сморщенный и совсем седой, и трубка исчезла.
– Сержант, ты чего? – неуверенно, даже робко спросил он.
Сержант запрокинул голову, снизу вверх вглядываясь в него слезящимися глазами.
– А каким ты помнишь меня, я и такой, – и вздохнул. – И всегда так. Каким видели меня, таким и был. Сказали, ты – дурак, ну, значит, и так. Сказали, что старший, я и не спорил. Думал, не буду спорить – будут любить. Это вы вот, что Яржанг, что ты… всегда наперекор шли, а я… послушный был. Вот и решили, что бастардом мне быть… А ты иди, иди, не стой, ослабеешь – не пройдёшь, а тебе не место здесь, ты там нужен…
Смотреть на него, маленького и старого, не было сил, и он отвернулся, шагнул к огненной стене. И сзади отчаянный захлёбывающийся крик:
– Выживи! Кто выжил, тот и победил! Выживи-и-и!
– Спасибо, Сержант, – прохрипел он, не оборачиваясь и осторожно спускаясь по горячему неровному склону…
Огненная завеса, казавшаяся издали сплошной, и вблизи была такой же. Пламя стояло стеной, не перепрыгнуть, не обойти. На прорыв? Какой тут на хрен прорыв, он ещё вплотную не подошёл, а волосы на голове и лице уже трещат и скручиваются, вот-вот загорятся. И сколько шагов там в глубину, тоже неясно. Пламя сплошняком, и за ним ничего не просматривается, значит… значит больше двух и даже трёх шагов. Он сделал ещё шаг вперёд и невольно отшатнулся от ударившего в лицо и грудь горячего ветра, попятился, оказавшись на прежнем пригорке, где смог перевести дыхание. Ощупал себе лицо и грудь. Нет, вроде не обожгло. Так, лобовой атакой не пройдёшь, придётся поискать слабое место. Где можно прорваться? Вряд ли у Тарктара, попробуем взять левее, ближе к Рлиймбу, полю невинных так припекать не должно…
Огонёк в плошке метался и трещал, заставляя метаться и корчиться на стенах тени неподвижно сидящих Мокошихи и Няньки.
– Бьётся, – обронила Нянька.
– Вижу, – кивнула Мокошиха, – только не дотянуться сейчас.
