Денис прошёл вперёд по узкому коридору между блочными стенами и «сарайками» жителей. Освещался подвал неоднородно, «островками». Там, где в патронах были лампочки.
Заканчивался коридор темнотой. Василиса Павловна жила в угловом подъезде, и Денис понимал, что ему нужен именно тот дальний отсек, утонувший во тьме. Хотя, какое-то пятно света проглядывалось.
Денису узкие помещения дискомфорта не доставляли. Он чувствовал в них себя свободно. Однажды, в шутку предположил, что они его не пугают, может, потому, что он рождён в год китайской мыши – такой же увёртливый. Слово "крыса" он предпочитал не использовать, поэтому вычитав в стареньком календаре о знаках зодиака и символах рождения, применял исключительно слово «мышь». Что такое «китайская», Денис из той старой книжечки в интернате, не узнал. Наверное, особый вид.
В квадратном помещении под потолком зияло окно. В него, совсем немного вверху, виднелась полоса улицы и ноги проходящих мимо людей.
В самом отсеке не было засохшей смеси грязи, щебня и вытекших отходов, но были сырые пятна под трубами, с которых капал конденсат. Пропитанная влагой земля, пахла гнилью. Противно, но не сказать, что сводит с ума. Неужели Василисе Павловне, дай ей Бог здоровья, этот запах не давал жить? Так теперь она узнает другой, не менее слабый. Денис полил хлоркой углы отсека, над которым по его расчётам должна находиться квартира, прошёл к стене левее от окна и наткнулся на проход. Оттуда резко пахнуло. Денис достал свой динамо-фонарь. Задержав дыхание, зажужжал ручкой фонарика и вошёл. Проход этот вёл в узкий кармашек – помещение вдвое меньше того отсека, где сейчас он проводил санобработку.
На полу валялась куча тряпья. Денис, морщась от вони, водил лучом фонарика. Вроде чья-то куртка. Воняло палёным и противно-кислым. Старой мокрой тряпкой. Денис надел перчатки и брезгливо откинул одежду в сторону. Рюкзак. Грязный, но целый. Ремень, плетёный. Денис видел такие в магазине. Стоят прилично. Он размышлял: забрать себе или отдать в переработку. Чья эта комната? Не дворника точно. Среди кучи блеснуло. Денис присел и поводил лучом света, пытаясь снова отловить эту маленькую вспышку.
Надо же. Крохотный осколок стекла. Он осторожно прилепил его к пальцу и поднёс к глазам.
Сильно удивиться Денис не успел. Раздались быстрые шаги, и в лицо ударил яркий свет. Денис прикрылся рукой, одновременно пытаясь встать.
– Надо же, знакомые все лица, – вкрадчиво сказал знакомый голос. – Бык, хорош, в него светить. Включи лампу.
Комната на секунду ушла во тьму и тут же наполнилась мягким, но ярким светом. Такие фонари выдавали ремонтникам. Можно светить лучом, а можно включить лампочки на корпусе, и будет светильник. Перед Денисом стояли трое мужчин. Их взгляды его парализовали. Сердце застучало так, что хотелось прижать его рукой, а то выскочит из груди.
Из троицы выделилась худая лысая фигура и подошла к Денису. Иванов, из той самой бригады, которая ходит и проверяет за всеми. На фоне светящейся лампы он казался чудовищем. Не большим и угрожающим, а противным, тонким и опасным. Двое из его «команды» тоже подошли. Низкий, с вечно выпученными глазами и жирными губами, Шелютов, сразу же зашёл Денису за спину. Он почувствовал, как предательски задрожали руки. Второй, Быков, хмуро смотрел на Дениса из-под кустистых бровей. Этого взгляда хватало для испуга.
– Слышь, Иваныч, – с наглецой в голосе сказал Шелютов. – Вот кто наш схрон обнёс.
– Закройся! – цыкнул Иванов, внимательно смотря на Дениса. Он, видимо, не хотел сообщать Денису слово «схрон». – Как тебя там зовут…? Баркин? Это твой двор?
– Бардин, – ответил Денис. – За мной закреплён.
– Слушай, дворник, а чего ты сюда забрёл? Проблемы в подвале? Хотя, тут замок просто так висел. Из-за этого полез?
– Я его заменил, – Денис очень старался унять дрожавший голос. – А, вообще, пошёл проверить вонь, жильцы жаловались. Ну и нашёл комнату.
Иванов сверкнул взглядом на Шелютова. Затем секунд десять помолчал. Подошёл к Денису довольно близко, чуть ли не воткнулся носом. Дениса обдало вонью изо рта мужика.
– Слушай, э-э-э, как тебя зовут? Денис вроде? Так вот, Денис, тут ситуация получается. У нас тут сумочка лежала. Такая, знаешь, звякающая. С нашими вещичками. Мы вот вчера приходим – а её нет. А сегодня ты есть.
Он замолчал, давая Денису время подумать. Или время осознать опасность.
– Да я только пришёл. Ничего не трогал. Я только сегодня этот закоулок, вообще, нашёл.
– Ага, езди-езди по ушам, щенок, – Шелютов жутко ухмыльнулся и вытер рукавом губы, будто собирался Дениса съесть. – Я ж говорю, Иваныч, кто-то стырил. Ты зря наехал на Шишу и приказал…
Шелютов не договорил, сообразив, что снова болтает лишнее. Иванов глубоко вздохнул, покосился на болтуна и аккуратно, двумя пальцами, взял за край куртки Дениса. Будто ткань в магазине выбирает.
– Нехорошо получается, Денис. У нас тут товарищ… пожертвовал собой ради этой сумки. А тут оказывается, ещё и левый человек шастает по нашим местам. Согласись, некрасиво.
Иванов сверлил Дениса взглядом и еле заметно улыбался.
– Так это… это ваши места? – Денис сам понимал, что несёт ерунду, но он совершенно растерялся. Адреналин бил в виски, заставляя тело чуть ли не вибрировать. «Пожертвовал собой» не выходило из головы.
– Наши, – кивнул Иванов. – Ты же не будешь никому про них рассказывать?
Денис молчал.
– Ну и молодец, – по-своему понял это молчание Иванов и отпустил Денисову куртку. – Мы же не звери, Денис. Мы люди, и хотим жить по-людски. А разве красть у своих – это по-людски?
Денису тут же захотелось спросить – а как же бутылки? Где они их взяли? Но Иванов его опередил. Он мотнул головой в сторону пола.
– Мы нашли эти бутылки. Сам знаешь – народ у нас всякий есть. Стало страшновато за них. Сразу отнести в переработку не успели, вот и решили положить пока здесь, в укромном уголке.
От всех этих откровений становилось всё напряжённее. Чего это Иванов так перед ним распинается? Хотят сильно избить? Убить?
– Ну, так вот, Денис, тару надо вернуть, – совершенно спокойно сообщил Иванов. Он так по-доброму смотрел на Дениса, что становилось жутко. Сбоку противно щерился Шелютов, а Быков так и продолжал хмуриться, сжимая-разжимая кулаки.
– Так… я не брал, – неуверенно сказал Денис. – У меня же ничего нет.
– Денис, – скорчил физиономию, будто съел кислую ягоду, Иванов. – Ну, мы же, вроде, договорились – по-людски. Ну что мне тебя, пугать что ли? Ты же из другого города?
– Да, интернатовский крысёныш, по распределению, – вставил Шелютов. – Овцой невинной прикидывался.
– Ну, так вот, хоть ты и одиночка, но мы за своё готовы постоять, Денис. Ты на опасной работе находишься. Всякое бывает. Ты знаешь, как людям ломают ноги контейнеры, как напарываются на вилы. По неосторожности. Бывает, случайно руки суют в машину для пережигания листьев.
Денис не знал, но тут же, всё это себе представил.
– В общем, давай ты нам вернёшь наши двадцать бутылок и всё. Вопрос будет закрыт.
– Да где же я…
– Есть места. Я даже тебе подскажу, где лучше попробовать взять.
– Так, а в кредитах…
– Бутылки, Денис, бутылки.
– Я же не смогу…
– Найдёшь! – снова встрял Шелютов. – А не то мы тебя найдём. Слышь, Иваныч, чё он тут…
– Короче, – отрезал Иванов, – иди, Денис, домой. Подумай. Как нас найти – знаешь. Жду после праздника. Я тебя провожу и расскажу. Бык, пропусти человека. А то он стесняется тебя попросить.
Быков отошёл, продолжая угрожать Денису взглядом. Ноги не гнулись, и он даже боялся, что выглядит комично. Нашёл чего бояться. Когда Денис вышел, Иванов подошёл вплотную к Шелютову. У того с лица исчезла улыбка.
– Что ж ты, козлина, двери не закрываешь?
– Да я ж думал, что вот вернёмся…
– А что за вонь наверху? Почему этот мелкий припёрся?
– Да я Шишины вещи забрал. Ну, хотел спалить, как ты сказал. Они ж провонялись, пока он лежал. На хрена нам, вообще, этот щенок? Популярно бы ему объяснили про молчание и всё.
– Надо, – жёстко ответил Иванов. – Тут снова всякие шорохи насчёт потаскивания из шахт через наш департамент. Этот мальчонка, куда попрётся за стеклом? Конечно, на добычу, не машину же грабить. Его там по любому спалят. Если что – поможем, эсбэшники его возьмут, повесят на него всё, что есть и будут довольны.
– А-а-а, – уважительно покивал Шелютов. – Теперь понятно.
– Понятно, – Иванов брезгливо передразнил «приятеля». – Ладно. За пацаном приглядываем, вдруг рыпнется куда. Хотя не должен.
– Может, стоило ему втащить разок, для памяти?
– Может, – задумчиво сказал Иванов. – Но мне кажется, на таких слово действует сильнее. К боли можно привыкнуть. К страху сложнее.
Услышь это, Денис, безусловно, согласился бы. Его трясло. Не верилось, что всё это происходит с ним. Где Денис Бардин, спокойный работящий человек, а где банда Иванова, разборки и всё вот это. Как он мог в это вляпаться? Да и он же, вообще, ничего не сделал. Как же быть? Пожаловаться? А что, если они в сговоре с кем-то в СБ ЖЭУ? Да если и нет – пока там ход делу дадут, его реально переработают на удобрение. Нет – его не убьют сразу, а будут делать очень больно. Покалечат.
Он не заметил, как дошёл обратно до конторы. Он закрыл подвал? Или Иванов с компанией сами закроют? У них же точно есть ключ. Двадцать бутылок. Бутылки ведь даже не займёшь. Нечего сдать в ломбард. Хотя там всё равно ведь дают кредиты, а не бутылки. Они же не хотят кредиты в стоимость бутылок. Им нужно чтобы… чтобы он их украл. «Это, вообще, самый реальный вариант их добыть», – подсказала подлая совесть. Денис подумал – где и как это можно сделать и тут же себя одёрнул. Нет, кража – это преступление, а он не преступник. А кто он? Жертва… Попавшая под атаку матёрых хищников. И некому помочь. Идти в леса, искать, копать. Но там можно лишиться здоровья. Да и кто отпустит с работы, кто будет вечно его ждать.
Денису стало и физически нехорошо. Он с трудом закончил смену, работая механически, не видя и не слыша ничего вокруг.
Вернулся в общежитие, сел на кровать и просидел наедине с мыслями, пока не стемнело. Даже не вспомнил про мокнущий в тазу рюкзак.
5
Цветные флажки развевались на ветру, призывая граждан тоже быть радостными. Главный городской праздник, древнейшее изобретение, работающее также надёжно, как, например, колесо. Как раз это самое «колесо» в День ЖЭУ совершает оборот и начинается отчёт нового года. Каждый сотрудник ЖЭУ (каждый работоспособный житель) прекрасно помнил все свои жизненные проблемы, все внутренние жалобы на начальство, на условия работы, но в День ЖЭУ всё это исчезало. Сотрудник ЖЭУ чувствовал, как гирлянды флажков, большие флаги на подставках, транспаранты, вообще, вся энергия этого дня обращается именно к нему. Сегодня он, этот самый сотрудник, самая важная часть города. Он идёт и купается в лучах этой мимолётной славы. Его ласкает гордость, за то, что он держит этот мир на плечах, на своём труде. Во второй половине дня люди сливались в ручейки, идущие в центр города. Там и тележки с горячими сосисками, которых никогда так не хочется, как на долгой прогулке. Для детей – столики с цветастыми леденцами, дешёвыми игрушками с мигающими лампочками.
Возле Администрации построили сцену, покрасили. Вокруг неё – вертикальные полотна с логотипом ЖЭУ. Рабочие устанавливали звуковое оборудование, протягивали кабели. Приятная городская суета. Даже солнце вышло на это посмотреть.
Олегу вся эта атмосфера казалась давящей, напряжённой. Хуже, чем обычно. Вроде и хочется отдохнуть, впитать эту энергетику праздника, но внутри, на душе, было паршиво. Он бы, наверное, и не пошёл на площадь, но отец заставил.
Утром Олег предложил ему провести день вместе. Погулять, пока солнце вышло. Может, даже съездить к лыжной базе. Купить пива, колбасок с вкраплениями мяса, посидеть вдвоём. Отец тепло улыбнулся и взял Олега за руку. Сказал, что пива могут попить и дома, на балконе. Он понимал, что поездка только на словах такая семейная и приятная. Но на деле, Олегу придётся помочь ему одеться. Потом выволочь, считай, на себе из подъезда. Посадить в троллейбус, где будут коситься недовольные задержкой пассажиры. Отец ещё раскашляется, и начнут морщиться, а он засмущается. Ну, а потом ещё дойти, разместиться. Не успеешь поесть – обратно. Жалко ему было сына, который потратит на это редкий свободный день. И Олег понимал эту жалость, злился на отца и любил одновременно. Договорились первую половину праздника провести вдвоём, а потом Олег обязательно сходит на площадь. Встретит друзей (отец думает – они есть), съест сосиску, может, познакомится с девчонкой. Где, как не там.
Олег на неделе снова ходил в больницу. Там всё так же: анализы проверили, лекарства выписали, что вам ещё надо? Вылечить нельзя, увы. Ну а, может, в другой город переправить? Там другой врач, может, подскажет решение: операция, или медикаменты. Нет, вся система единая. Нет в другом городе каких-то иных технологий. Даже в Серове, там, где медицинский институт. Да и не положено перевозить. Олег бы, может, и сдался, но как-то на почте тётки разговаривали о болезнях. Одна из них была «приезжей» – передавала привезённую из Серова корреспонденцию. И вот, она рассказывала, что есть в том городе некий доктор. Неофициальный. Преподаватель или кто-то из мединститута. И вот он, якобы, может помочь в тех случаях, где местная медицина сдалась. Волшебник, что ли, какой, усмехались тётки. Или травки-листики собирает, сушит, потом заставляет есть? Они-то ехидничали, но Олег видел интерес на их лицах. Он и сам напрягся. Не знаю его методов, говорила пришлая тётка, но знаю человечка, которому он реально помог. Чуда не сотворил, но жизнь облегчил.
После этого разговора Олег и загорелся мыслью перевезти отца в Серов. Там уже найти этого доктора и попытать счастья. Ещё был вариант поехать самому и уболтать доктора приехать в Синьевской, но это вряд ли. Не согласится, ведь просто так не поедешь. Нужна причина, направление, регистрация по приезду. Вывезти отца было два варианта. Первый – оформить перевод в другой город. Может, даже вместе с собой. Подать заявку, придумать причину, протолкнуть заявку. Но это всё – очень много кредитов. Очень. На почте столько не выдают даже за год, и то, если не питаться. Можно договориться с почтовиками и поехать «грузом». Но тут и отцу валяться в кузове будет нелегко. Обнаружить тоже могут. Страшного наказания не будет, но проблем не оберешься. Могут в исправительный лагерь даже кинуть на месяцок. А это вдали от отца.
От всех этих мыслей Олегу страшно хотелось есть. Нет, жрать. Будто не кормили неделю.
– С двумя, – сказал он продавщице за тележкой и показал два пальца.
– Горчица, кетчуп…
– Всё.
Пока готовили еду, Олег, прищурившись, смотрел на сцену. Скоро туда выйдут власть имущие. Им можно ездить куда надо. У них Дела. Ну, а в чём проблема – самому себе выписать любую бумагу. И все вокруг так радуются, какое счастье. Олегу было стыдно за такие мысли. В чём виноваты вон те трое мелких пацанов, скользящих среди толпы, бегущих куда-то со своей мальчишеской целью. Да ему самому-то восемнадцать, а иногда кажется, что все сорок. Познал жизнь. Олег злился на себя за злость к остальным. Чего он тут распространяет недовольство на общем празднике. Но унять это в себе было трудно. Забрав свою еду, он буркнул «спасибо» и побрёл по площади. Есть на ходу неудобно. Вон, возле памятника есть местечко. Туда Олег и уселся. Увидел возле большой ёлки типа в рабочей куртке Уборщика ЖЭУ. Она у них и рабочая, и праздничная. Тоже взял булку с сосиской, откусил. Олег не поверил глазам – выплюнул, прямо под ёлку. Что-то попалось или впервые в жизни пробует? Вот урод, выбросил остальное! Ничего себе, какой крутой. Покачав головой, Олег с удовольствием впился зубами в свою еду.
***
Денис до обеда занимался домашними делами. Вывесил рюкзак. Подмёл в комнате. Сходил в магазин дяде Толе за продуктами. Это помогло отвлечься от мысли про долг. Долг, который не занимал.
Постучался в дверь, хотя уже тысячу раз заходил к дяде Толе. И вообще, тот двери не запирал.
Дядя Толя сидел на кровати в мешковатых штанах и растянутой майке. Хотя называл его Денис «дядей», это был дед Толя, которому, если он правильно помнил, стукнуло восемьдесят. Голос тоже состарился, но парадоксально стал выше и напоминал тоном детский. Некоторые люди навсегда остаются «дядями» для окружающих. Старик крутил ручку радио, делая немного громче.
– А, привет, Денис, – обернулся с кряхтением дядя Толя.
– Здравствуйте, дядь Толь. Вот ваш заказ, – Денис поставил сумку на стол. Взгляд выхватил стоявшее в углу ведро с крышкой.
– Спасибо. Тебе хватило кредитов?
– Да, – Денис вынул из кармана несколько монет и отдал. – У Вас всё нормально? Ничего не надо?
– Поговорить, – дядя Толя вновь вернулся к радио и выключил звук. – Если не спешишь, присядь на минутку.
Денис не спешил и, не ожидая ничего необычного, присел на табурет напротив дяди Толи.
– Чтоб долго тебя тут не мариновать, говорю сразу. Мне осталось уже немного. И не возражай. Я всё это чувствую. Я знаю, что вы – молодежь, не верите в такие стариковские штуки и считаете, что мы просто уже устали и жалуемся на жизнь, но поверь, если я в чём-то и был уверен в последнее время, то именно в этом.
Денис действительно собирался открыть рот и возразить. Безусловно, он понимал – возраст дяди Толи, как говорится, «на грани», в любой момент может уйти, но соглашаться с таким считается невежливым, или даже неправильным. Денис проглотил слова, которые собирался сказать изначально, и спросил:
– Так вас же… увезут в дом престарелых? Или в больницу?
Дядя Толя криво усмехнулся:
– Я и так уже в доме престарелых. Здесь разрешают жить при условии, что у тебя есть на что. Наша общага отчасти и так заполнена людьми на финише. Из неё они уже тоже вряд ли куда-то переедут. А дома престарелых, о которых ты говоришь… я даже не знаю есть ли они на самом деле. И туда могут отправить только по медицинским показателям. Если ты уже умираешь, а кредитов нет. А я вроде как ходить, есть-пить могу сам. Да и не стремлюсь я туда. Был бы там такой парень как ты.
Денис улыбнулся в ответ.
– У меня кроме этой комнаты ничего нет, да и то не моя. Вот эти штаны и майка – всё мое наследие. Ну, ещё, кучка кредитов, которую растягиваю уже, как могу. Но… – лицо дяди Толи вдруг обрело хитроватое выражение, которого Денис ещё никогда не видел. Старик наклонился и достал из-под матраса ключ на куске обычной верёвки. – Вот, кое-что припас.
Он протянул ключ Денису.
– От чего он? – ключ был крупный, массивный, не такой, как плоские от обычных комнатных дверей.
– Он, Денис, от спокойствия. Точнее – для.
Денис вопросительно поднял бровь.
– Было время в моей жизни, когда мне понадобилось уединенное место. Такое, чтоб никто не доставал. Чтоб никто не нашёл. Знаешь, бывает, что самые скрытые места у всех, на самом деле, на виду. Все о них знают. Ты же ходил мимо трамвайного парка? Или играл в детстве? А, ты же приезжий.
– Я там был, – кивнул Денис. – Точнее, шёл мимо. Там всё заброшено. Жизни нет.
