Ты прав, никакой, а что касается профессуры, то я, конечно, не проверял… но рубаху, ради тебя, они снимать точно не будут. А зачем? Там это не принято. Если ты без рубахи ходишь, то это твой демократический выбор.
– У них всегда это было не принято. Короче, Ген, я там дышать не смогу… я там умру. Я не могу тебе объяснить, но оттуда мертвечиной пахнет.
– А у нас не пахнет, что ли?
– У нас свежий ветерок подул, а оттуда несет так, что дышать не возможно. Я вообще удивляюсь, как ты там живешь, а ты мне все: дом здесь, дом там, на берегу океана, девочки в бикини. Пахнет плохо, я здесь за тридевять земель, и три океана чувствую. Да и вообще, для меня Родина не пустой звук.
– А-а, так ты идейный! А я-то думал, что ты думающая, свободная личность, а я еще сижу тут этого поросенка два дня уговариваю, а он у нас идейный. Значит, по-твоему, я может еще и родину продал? Ты, может, на это намекаешь?
– Я ни на что не намекаю, я конечно с мамой посоветуюсь, но скорее всего, никуда я не поеду. Я еще икорки возьму?
– Клади обратно, поросенок. Я, профессор, миллионер, на него, на это ничтожество два дня потратил и кучу продуктов, на этого нищеброда. С женой, в Массачусетсе посоветуешься, придурок.
– Я у тебя еще и ром с виски и теилой пил.
– С текилой… деревня.
– Вот ты Гена, так меня по-разному сейчас обозвал, что я сразу представил себе, в какое изысканное общество американской профессуры я попаду.
– Извини, не сдержался. Короче, слушай меня, Серж, внимательно. Сроку тебе даю три месяца. Иди, советуйся с мамой, с кем хочешь, хоть с местным КГБ, но чтоб в конце лета, я лицезрел тебя, на берегу Северного Атлантического океана.
ГЛАВА 5
Одной своей стороной город выходил на реку, с трех других сторон его обступал лес. Сейчас была весна, первая зелень покрыла деревья, весь лес был наполнен шумом проснувшейся жизни, шелестом листвы под слабым ветерком. Вдоль проселочной дороги ветерок пронес паутину с прицепившейся к ней пауком, которая обогнула березу, пронеслась над кустарником, мимо стоящей на дороге золотистой Ауди, и исчезла среди деревьев. В знакомой машине сидел Геннадий и разговаривал с маленьким, толстеньким, одетым в дорогой костюм человеком.
– Да-а, – протянул толстяк, – откровенно говоря, жаль, вместо того, чтобы быстро решить проблему, придется рушить человеку жизнь. Ну что ж, если вы заинтересованы, чтобы он работал, то оно конечно, пусть работает, хотя, проще всего было бы отобрать у него лабораторию и дело с концом. Но я понимаю, если суть явления не понятна, то оно конечно, пусть трудится… стахановец. Не беспокойтесь, Геннадий Николаевич, клиента окружат такой заботой и таким толстым слоем ваты, что единственным его желанием будет уехать, куда глаза глядят.
– Только не переусердствуйте, мне нужно, чтобы он не на Колыму уехал, а на американский континент, и упаси Боже, если он на себя руки наложит, отвечать будете именно вы.
– Обижаете, вы все-таки имеете дело не с прощелыгой каким, а с профессионалом. Кстати, вы не уточнили, а на какой срок понадобится такая забота о клиенте?
– Я думаю, от трех месяцев, до полугода – а там посмотрим.
– Хорошо, что-нибудь еще, Геннадий Николаевич?
– Детали сами продумайте, а вот, что касается направления вашей работы, то подумайте вот о чем: круг общения – я имею в виду самые близкие люди. Я знаю, что он не женат, но проверьте, на всякий случай, может девушка есть.
– Слушаюсь.
– Нужно будет вокруг него незаметно создать такую, я бы сказал плотность трудностей, чтобы он в ней увяз, как муха в варенье. В общем, пусть поменьше думает о работе и побольше об окружающей его действительности. Пусть удивляется, поражается и подумывает о смене места проживания с дебилами, на места с нормальными людьми.
– Ну, вообще-то, не такие уж мы и дебилы, если вы, без таких Сергеев, у себя, в центре цивилизации, справиться не можете.
– Извините полковник, – косо глянул на него Генка, – погорячился. Ну, я в общих чертах вроде бы все вам обрисовал. Трудности на работе, трудности среди родных и знакомых, трудности в быту. Все должно быть, как бы само собой, не бросаться в глаза, но крайне эффективно. Через пару – тройку месяцев не я должен с ним «случайно сталкиваться», как в первый раз, а он должен меня искать и умолять об отъезде.
– Слушаюсь, Геннадий Николаевич… вопросик позволите?
– Вы, полковник, вопросов задавать можете сколько угодно. Для меня важно, чтобы вы все четко для себя сразу все уяснили, чем потом бегать и икру метать.
– Просто раньше мы работали с чиновниками несравненно более высокого масштаба и все получалось. Стоит ли этот инженеришка такого вашего внимания? Может пугануть его хорошенько и делов-то, потом пакуем его и на самолет до Майами, ну, или денег побольше. Ну, все же уже отработано… что с этим мудрить-то?
– Да нет, – раздражился Геннадий, – тут дело хуже. Мало того, что он честный, так он еще и идейный… подлец. Что же касается способностей этого инженеришки, то нам бы с десяток таких, весь мир бы нам пятки лизал. Потому и операция необычная, что человек попался настоящий, да еще и талант, с-скотина. Поэтому повторю еще и еще раз полковник – действовать нужно крайне осторожно, чтобы у него крыша не поехала, но настойчиво и главное – непрерывно. Он должен ощутить, что его жизнь из полосатой, как у всех, превратилась в одну сплошную черную полосу. Не мне вас учить, может он и на первой ступени споткнется и побежит маме жаловаться, а от нее ко мне. Я ему, подлецу, покажу любовь к родине… хочет по жизни чистеньким пройти и, нигде не испачкаться – чистоплюй. Может, и я так хотел бы… как хорошо: жены – нет, детей, наверное – нет, друзей – нет, врагов – нет, богатств, над которыми надо трястись – нет, ничего не надо – все кругом хорошо. Даже на машину не заработал, ничтожество. И почему Господь таким фраерам дает талант, а нам с вами, полковник, людям, умеющим радоваться жизни – нет, вот ответьте, где справедливость?
Полковник выбрался из машины, аккуратно хлопнул дверью и по мягкой земле углубился в перелесок. За перелеском, нахмурясь, пересек небольшую опушку, лесополосу из двух рядов старых тополей и вышел на гравийную дорогу к большому, черному, с тонированными стеклами Джипу, рядом с которым он казался просто карапетом. Хлопнула дверца, неслышно заурчал мотор и огромная, как броневик машина, мощно и резко набрав скорость, исчезла из виду. Остались только весенний, малахитовый лес, щебетанье птиц, порхающие там и сям разноцветные бабочки и умиротворение. Как хорошо, когда нет людей. Или, может… таких людей?
ГЛАВА 6
– Товарищ полковник, – докладывал молодой, красивый и здоровый, лет тридцати пяти сотрудник ФСБ в штатском, своему начальнику, – объект не имеет каких-то привязанностей личного характера. Нет ни жены, ни детей, ни любовницы, во всяком случае, при поверхностном его изучении. Встречается правда с девушкой, зовут Ольга, но отношения носят, с нашей точки, какой-то странный, платонический характер. Она в свободное от работы время занимается рисованием, ну, вот они и ходят в наш городской музей, либо на природу – она рисует… он смотрит.
– Он что, тоже рисует?
– Пока доподлинно не известно, но, по-моему, нет.
– Дальше.
– Мы за ней немного понаблюдали: у нее есть еще два ухажера, похоже, с серьезными намерениями, она девка красивая, но тянет, видимо выбирает, причем, мы навели справки, оба не бедные, поэтому, нашему, скорее всего, ничего не светит.
– Он что, ухаживает?
– Нет, по-моему.
– Дальше, – проговорил начальник, поглаживая пухлыми руками богатую полировку стола.
– Так, далее, м-м, вот, друзей значит у него нет. Вообще, товарищ полковник, в моей практике такое впервые, чтобы человека совершенно не за что было зацепить.
– Нас с тобой, майор, об этом предупреждали. Плохо, плохо, что ж это за человек такой, странно даже. Чем же он занимается-то целыми днями?
– Похоже только работой. Ему, видимо, интересна только она, не зря же он в институте часто ночует.
– Жаль человечка, ни сам радости жизни не понимает, ни другим радоваться не дает. Самые вредные люди на этой земле. Животное – только для себя живет.
– Так точно, товарищ полковник. В институте, в лаборатории, живет кот, но я не думаю, что у него к нему привязанность. Там все-таки окраина города – поля, лес, огороды, скорее всего, просто содержат как мышелова.
– Как звать?
– Кого, кота?
– Как меня звать – я знаю.
– Не знаю… узнать?
– Не надо, – полковник пожевал губами и слегка дернул головой, как будто ему мешал тугой воротник, – давай дальше. Какой делаешь вывод?
– Вывод, товарищ полковник не утешительный, – тяжело вздохнул майор, – видимо, у объекта нет настолько близких людей, через которых мы могли бы на него воздействовать.
– Либо есть, но мы его не знаем. Ладно, значит так, Шерлок Холмс, наблюдение продолжить, если что-то интересное, немедленно ко мне на стол… немедленно.
– Слушаюсь.
–Постарайся поглубже вникнуть в их отношения с этой, как ее, Ольгой. Не нравятся мне их отношения, это безобразие какое-то. Короче, я должен знать, о чем они говорят.
– Сделаем.
– Как наш сотрудник в институте?
– Тупой, на роль друга не подойдет, я с ним говорил. Кстати, он об объекте отзывается также, как я вам и доложил – то есть, с одной стороны общителен, не сухарь, не зазнайка, но новых знакомств не заводит, а старых не поддерживает, женщин сторонится…
– Животное.
– Да, так вот, сторонится…, кота кормит хорошо, гладит по голове, но привязан, или нет, – майор пожал плечами, – хрен его знает.
– А кот?
– Что… кот? Сторонится, или нет?
– Я тебя спрашиваю, привязан к нему кот, или нет? Чего ему его сторонится-то, если он его кормит?
– Не знаю. Узнать?
– Не надо, – полковник безнадежно махнул рукой, – ну что ж майор, придется тебе заняться созданием для нашего отшельника друга. Есть у тебя кто на примете?
– Товарищ полковник, я думал на эту тему и по зрелом размышлении пришел к выводу, что вопрос этот не простой.
– Неужели? – полковник иронически посмотрел на него.
– Да, не простой. Во-первых, мы не располагаем большим выбором среди наших сотрудников, которым мы могли бы довериться, из-за особой секретности проводимой операции.
« Хорошо излагает, – одобрительно подумал полковник».
– Во-вторых, – продолжал майор, – наш человек должен, хотя бы немного разбираться в технике, чтобы объекту было интересно с ним говорить, хотя бы на элементарном уровне. А мы даже не знаем, в какой области он работает, – майор вопросительно посмотрел на начальника.
– Да не знаю я… узнай ты.
– Слушаюсь. В-третьих, и это самое главное, объект должен абсолютно этому человеку доверять, а здесь и заключается самая главная заковыка.
Мне интересно, как я, за короткое время, должен найти для него друга, если он за шестьдесят лет своей жизни не удосужился этого сделать?
– Хорошо, не пыли, я от тебя же не требую костьми лечь в данной операции. Предположения же есть кое-какие, я же вижу.
– Ну что, предположения. Я тут почитал кое-какую нашу литературу, по психотипам людей и пришел к такому умозаключению. Получается, по всем раскладам, что наш подопечный нелюдим и холостяк не просто так, по свойствам характера, так сказать, и не потому, что он такой весь из себя трудоголик. Я вон тоже иногда по целым суткам из управления не вылезаю. А у меня, между прочим, товарищ полковник, семья, и я, даже премии за переработки не просил…
– Ты это чего? Это куда тебя понесло? Молодой еще, а, между прочим, благодаря мне, уже майора имеешь, да и в деньгах я тебя не обижаю, только уж, не обижайся, что не в белую. Или, ты уже на пенсию собираешься?
Обижается еще: недавно двухэтажный особняк отгрохал. Светишься там, в своем садовом товариществе, среди халуп одноэтажных, как дерьмо, посреди белой скатерти. Все туда же – денег ему мало. Идут пионеры, салют особняку майора, плывут пароходы, салют особняку, летят самолеты – продолжать?
– Не надо, извините товарищ полковник, понесло.
– Понесло… глаза бы мои на тебя не глядели, давай дальше, чудовище.
– Так вот, на чем это я остановился?
– На трудоголиках.
– Да, трудоголизм здесь тоже не причем.
– Неужели?
– Верно, среди женатых и общительных, трудоголиков тоже хватает.
– Это точно, если с женой повезет – станешь алкоголиком, не повезет – трудоголиком, давай, излагай дальше.
– С нашим клиентом, видимо дело обстоит таким образом, что он разочаровался в людях, ну, как в людях что ли. Видимо жизнь его потрепала прилично, много обид накопилось, ну и все такое. Невысокого мнения он о качестве человеческого материала. Хотя, возможно, предъявляет излишне завышенные требования к мужской дружбе и к чувствам женщин.
– Он что, из-за этого что ли, к Ольге прибился? Он там что, мужскую дружбу, что ли ищет? Она что… мужеподобная что ли?
– Да нет, говорю же – красивая. Хотя красота такая – необычная, такая – не броская, я бы сказал, такая…
– Не надо, давай закругляйся постепенно… философ.
– А я все вроде бы сказал.
– Вывод давай. Резюмируй свое выступление… Цицерон.
– Итак, если мои мысли верны, то наш сотрудник не подойдет.
– Конгениально, зал разразился громкими аплодисментами, переходящими в овацию.
– Да, не подойдет, – продолжал майор, стараясь не реагировать на такое невежество, – потому что наши хитры очень, меры не знают, границ не видят…
– Я о наших сотрудниках без тебя знаю, дальше давай.
– Вот я и клоню-то к чему – расколет он их.
– Ну не скажи, если с умением подойти, да густо ложь намазать, да сверху еще и лестью с горкой посыпать, такой бутерброд получится, что мало кто и устоит.
– Не знаю… не уверен. Мне кажется, именно этот и устоит, судя по тому, что я о нем узнал.
– Хорошо, давай закругляться, вон ночь уже на дворе… предложение.
– Остается только один вариант – Алексей.
– Охарактеризуй.
– Молодой, неиспорченный, наивный: я ему, недавно, рассказывал, где мне под пулями бегать довелось, как я в Африке воевал, ну так, решил пошутить – а он ничего, знаете, сидит, слушает, верит… ребенок еще. В армии он не служил. Только из-под маминого крыла вылетел. К нам попал по блату, говорят – по какому, никто не знает. Пришел честно служить России и этого не скрывает. Пока не выгнали, можем его использовать. Эти два дурачка, просто созданы друг для друга. Нашего… мы будем использовать в темную, вот в этой темноте пусть оба и плутают.
– Убедил.
