– Просто расскажи, – располагающе повторил просьбу Витя. Будь что будет! Саша начала с самого начала: – Последнее, что я помню, как отчим занес руку…, – и она говорила, говорила, щеки покраснели от огня – такого же древнего, как драконы. Воспоминания оживали, и улыбка украсила ее прелестное личико, за последние пять слишком серьезное от разлуки и тоски. Единственное о чем умолчала Александра, так это о романе с Аорони и подаренных им украшениях, волею судеб оказавшихся в этом мире. Прохоров слушал молча: не перебивал, ни удивлялся, смотрел то на костер, то на соседский забор. Когда рассказ закончился на возвращении в Москву и рассказчик замолчал, он спокойно спросил: – Ты уверена?
– В смысле?!
– Я бы сказал, что это выдумка, но сам недавно вляпался в историю, в которую без доказательств никто не поверит. А не могли мориспен попасть на Землю вместе с тобой? Они ведь предполагали такую возможность, поэтому и пытались похитить.
– Вряд ли. Это ведь не ящерица. Где-то в прессе промелькнуло бы.
– А может и промелькнуло. В век фотошопа такую сенсацию даже Куедиенская газета не напечатает. Если ты молчишь о Горыянцы, понимая, что никто не поверит, так и свидетели молчат по той же причине, ну или их попросту съели. Одинокие охотники, рыбаки, грибники. Куча людей пропадает без вести. Мориспен ведь не всем составом сюда перенеслись, вполне хватит на пропитание.
– Не знаю, – сильно сомневаясь, протянула Саша, которая такой вариант раньше вообще не рассматривала.
Возле дома прошли люди, и Прохоров с опаской обернулся. На что Саша усмехнулась. Вот он уже начал в каждом шорохе подозревать мори.
– Один мой друг…служили вместе, два года назад его перевели в закрытую зону за Екатеринбургом. Так вот перед приездом сюда, в Поиск, я заскочил к нему повидаться. Я этого человека раненного под пулями из окружения выносил, братан мой по войне. Понимаешь? Хотя, что ты понимаешь? Сначала всё шло норм, у него отпуск, там банька, шашлычки и на следующий день в барчик завалились. Если до этого я больше о делах рассказывал, то тогда я спросил: как, в общем, служба? И он ничего не ответил. Не, я могу понять: не могу говорить, военная тайна, все дела. Я так и спросил: – Тайна?
А он отвечает. Знаешь, что отвечает. Ничего. Ничего. Смотрит на меня и молчит. Он не отшутился, не перевел тему. Молчал почти весь вечер, сам не свой, на охоте только отошел. Я расскажу ему о мориспен, посмотрю на реакцию.
– Хочешь, расскажи, – пожала плечами Саша и подбросила полено в огонь. К Катерине пришел гость и весело похихикивая, она повела его в дом. Ухажер оказался с цветами, с красными розами.
– Я все-таки думаю, что всё из-за отца. Я написала куда нужно, обвинила в шпионаже и попросила запретить въезд в страну. Его нужно было остановить, вот он и завербовал Южакову.
– Что? Ну-ка, ну-ка, – глаза ВДВшника жадно блеснули.
– Это всё. Я не ту интонацию выбрала.
– Отчего же Павлик Морозов хотел остановить отца?
– Его действия и, правда, можно было расценить, как шпионаж.
– Полетела бы в Амэрику. Папочка научил бы стучать и зарабатывать.
Саша рассмеялась от этого предложения: – В Америке акулы, в Америке гориллы, в Америке большие, злые крокодилы. Не люблю аллигаторов, мори напоминают, а я итак год из-за кошмаров спать не могла.
– Значит, фобия. Не патриотизм, – усмехнулся Витя.
Повисло не напрягающее, легкое молчание. Сашка подумала, какой приятный вечер: и костер, и звезды, и воздух в поселке вкусный. После городского воздуха, здешний хочется зачерпнуть полными ладонями и «выпить», как живую воду. И вдруг вечер перестал быть томным. Витя наклонился с тарелкой, вроде как доложить Саше сосисок и неожиданно поцеловал в щеку и, проиграв бой решимости, пошел в дом. Обозначил намерение, обрисовал перспективы и ретировался. Этот нежданный поцелуй напомнил другой и с другим мужчиной и даже в другом мире.
– Неужели, наступит день, и я забуду Аорони? Моя жизнь коротка и что если ее не хватит на то, чтобы вернуться?
Обычно она гнала эти мысли, а теперь, если можно так сказать, они выросли перед ней стеной безысходности. Отложив тарелку, Саша вернулась на веранду, легла в кровать и уставилась в потолок.
– Я застряла меж двух миров: между земной жизнью и Горыянцы, между прошлым и будущим, в котором мы обязательно встретимся с Аорони, и по-другому быть не может. Мне не надо другого будущего! Не хочу! Зачем оно другое?! Забирайте себе. И если не будет так…то ничего не надо!
Начало четвертого. Саша быстро встала, достала из чемодана набор ножей, деньги, также бросила в сумку запасные шорты и блузку, достала из телефона аккумулятор и написала записку: «Буду через четыре дня». На самом деле это с хорошим запасом, чтобы не волновались. Потом она вышла во двор, где летнее солнце разгоняло короткую ночь. Села в машину и завела мотор.
До Владимира Саша ехала без долгих остановок и въехала в город к шести вечера. До Перми за ней увязались две машины, но в столице Пермского края отстали. Более ничего похожего на слежку не замечалось. Приходилось следить и за дорогой и за другими машинами, чтобы быть совершенно уверенной в отсутствии слежки. Во Владимире, так как город она знает не очень хорошо, хоть и жила здесь какое-то время, и заезжать в центр не планировала, то спросила прохожего о гостинице, и тот подсказал «Сирень» через пару домов. В здании бывшего завода комнаты сделаны в стиле лофт, окна большие, арочные. Приятное место. Разобравшись с ночлегом, Саша прогулялась по району, наблюдая, ведется ли за ней слежка – не хотелось бы ошибиться. Но нет. Владимирцы шли по своим делам, во дворах играли дети, никаких подозрительных взглядом и личностей. Потом она перекусила в столовой и купила по поддельному паспорту сим-карту и телефон, и «смешав» две последние вещи, позвонила маме. Ее телефон она знает наизусть. Мама взяла трубку с третьего раза.
– Алло, – донесся знакомый голос.
– Привет. Это – я, Саша.
– Пароль.
– В пустыне не растут огненные цветы.
– Хорошо.
– Нет. Теперь ты!
– Но ты же знаешь, что это я.
– Пароль, – настаивала Саша.
– Аааа…Пердимонокль.
– Как дела?
– Хорошо. Нашла для Гаррика хорошего логопеда.
– Мам, вы должны уехать в вариант номер три. Симку и телефон поменяй.
–Твоего отца не видно, не слышно.
– У него появились помощники.
– …, – мама вздохнула в трубку.
– Мам, нужно сделать. Прошу.
– Хорошо, – холодно ответила женщина и закончила звонок.От прохладного прощания стало не по себе.
– Я ведь правильно делаю! Стараюсь вернуть сыну – отца, отцу – сына. Я всё делаю правильно. Да, – говорила себе Саша, вспоминая слова мамы: – стараясь вернуть отца, лишила его и матери.
– Она тоже права. Вот дилемма. Мы обе правы и не правы одновременно. Жизнь – не математика, единственно верного решения нет, – с грустью подумала Саша, вернулась в «Сирень» и с заведенным на три утра будильником уснула. Утро выдалось дождливым, прохладным. Город умылся после первых жарких летних дней и наслаждался сонной прохладой. Перед тем, как покинуть город, Саша сделала пару кругов по району, а потом еще минут десять простояла на обочине с аварийкой и провожала взглядом редкие, проезжающие в столь ранний час машины. Чисто. На всяких случай был выключен даже навигатор и новый телефон. Дальше дорога хорошо знакома. По трассе через Словицы, едем, едем, третий неприметный поворот налево по грунтовой дороге к давно заброшенным садам. Покосившиеся деревянные домики-сарайки с облупившейся, выцветшей краской прорежены кирпичными домишками. Всё ценное вынесено, и местные старожилы наведываются сюда только в сезон за ягодами, яблоками и грушами. Компанию им составляют асоциальные элементы, продающие дары природы ради выпивки и закуски. В отсутствие людей, зимой это место похоже на кладбище садовых домиков, если такое определение уместно допустить, куда наведываются только дикие животные. Нива осталась стоять на окраине садов, в тени цветущего яблоневого закутка. Саша крутила головой, как на оживленной трассе, и прислушивалась.
– Паранойя и осторожность – разные степени одного и того же состояния.
Прекрасное, свежее утро. Птички поют, ежи ползают, смешанный густой лесок шелестит листвой, солнце, как и положено – встало. Беспокоиться не о чем. Брать пистолет – не брать, брать – не брать. Брать. Также она перекинула через плечо кожаный пояс с изготовленными по индивидуальному заказу кинжалами. И с таким набором для прогулок пошла по давным-давно протоптанным дорожкам. Синие метки на березах подсказывали путь. Так, неспешным шагом, скоро она свернула с дорожки в промокший от росы и дождя лес и услышала хруст ветки. Не то чтобы ветка сломалась, скорее надломилась. Судя по звуку, ветка тоненькая. Саша достала кинжал и замерла, прислушиваясь.
– Показалось?
– Показалось?!, – взвыл внутренний голос, – конечно, показалось. Самое время использовать это слово. Стой и жди!
Ждать пришлось недолго, из-за пригорка выскочил заяц и приспустил дальше в лес. Судя по первому приглашённому звуку надломленной ветки, источником звука вполне мог быть заяц.
– А чего это он приспустил?!, – не унимался голос.
– Догони и спроси. Я откуда знаю, – нахмурилась Саша и пошла дальше, и шла так по меткам в лесу минут пятнадцать и дошла до высохшего озера, забитого на подобии болота илом. Оставшиеся позади участки строились вблизи этого озерца – в жару можно было искупаться, видны проплешины из песка. Озеро облагораживали для отдыха, а потом оно начало сохнуть, а ближе к городу и поселку стали организовывать садовые кооперативы с электричеством и подачей воды. Так это место и забросили. Противоположный край озера не видно из-за висящего над ним тумана. Озеро обрамлено крутым спуском, спуститься по нему сложно – легче обойти. За озером метки нашлись не сразу, так что пришлось побродить. Вот метка, и вот еще одна: краска еле видна. Саша в последний раз огляделась, убедилась, что она здесь одна и разгребла прошлогоднюю листву под последней помеченной березой, а потом расчистила землю ножом, который так звонко встретился с малахитовой шкатулкой, что она невольно еще раз оглянулась. Сердце от волнения зашлось тахикардией. Два украшения: кольцо и браслет. На глаза навернулись слезы, от тепла и воспоминаний, что хранились в этих симпатичных вещицах. Она импульсивно расцеловала их и горячо прошептала: – Я так скучаю. Если б ты только знал: помоги мне хоть немного. Должен быть способ вернуться в Горыянцы, – и она дыхнула на укрешения, словно они замерзли, и на губах появился вкус соли от слез.
Невероятно чувствовать две эти вещицы в своей ладоне: наполняет и окрыляет далеким-далеким светом. Настроение в миг стало совершенно необыкновенным: мягким, бархатным, счастливым и она совершенно позабыв об осторожности, не заметила, как уже на выходе к садовым домикам из-за ели вышел мужчина и остановился, глядя на Сашку. Их взгляды встретились.
– Здравствуй, Александра, – ровным, как дорожный каток, голосом сказал Максим Сумецкий, а взглядом добавил: – Я предупреждал! И просил по-хорошему.
– Я ж настучала, куда нужно, – вместо приветствия сказала Саша, быстро осознав всю бедственность положения, но давая понять, что без боя не сдастся.
– Российская безалаберность.
Отец изменился куда сильней, чем в его возрасте может измениться мужчина. Дело даже не столько во внешности, сколько в энергетике. Если во время первой встречи перед ней предстал успешный эмигрант, сильно американизированный и гордящийся тем, что сбылась его американская мечта – вот так простенько и со вкусом – то теперь на лицо громадная внутренняя перестройка. Вся горячность и страсть, с которой умный мужчина может чего-то желать принадлежит двум украшениям, совершенно точно созданным в другом мире. Это свело его с ума. Эта страсть изменила всё. В один с виду самый обычный день он просто вышел из своего ухоженного, американского дома, через день подал на развод через адвоката, не удосужившись перед этим объясниться с женой и попытаться хоть что-то объяснить детям. Так рухнул брак Максима Сумецкого. Близкие люди, отношения, которые выстраивались годами, оказались не нужны.
– Я думала, ты хоть год был любящим отцом.
Если в нем что-то и ёкнуло, то он не подал вида.
– Эти вещи должны принадлежать человечеству.
– То есть – тебе, – усмехнулась Саша.
– Я найду им правильное применение и точно не закапаю в лесу. Люди станут сильнее. Отдай. И можешь идти.
– Ты же умный человек: где там у тебя самокритика? Пора активировать. Кризис среднего возраста, страх смерти, желание прославить имя в веках.
– Смерти больше не будет. Твои вестники – люди, нашедшие способ значительно увеличить продолжительность жизни. Человеческая женщина не сможет родить ребенка от представителя другого вида, а все их фокусы – для отвода глаз, чтобы ты не смогла понять принцип действия их творений. Или как они говорил – созданий? В тебе говорит страх маленькой идеалистки и плохое питание – один хлеб. На нем жутко тупеют, портится кожа и еще пару лет, никакая молодость не поможет, отложится жир. Увы. Я не знал, что дела твои так плохи. Могла бы сказать, на еду – подкину без всяких условий.
Отец не обернулся на звук приближающихся шагов, с тропинки в лес сошли две крепкие, натренированные фигуры в одинаковых черных костюмах и белых рубашках. Физическое преимущество на стороне отца так очевидно, что Саша даже не обратила внимания на их лица. Фигуры и фигуры. Но что хуже еще один подошел сзади, со стороны садов почти незаметно. Ему оставалось три-четыре шага, а в руках у третьего носовой платок и бутылек, надо полагать с хлороформом. Саша достала из кобуры пистолет, сняла с предохранителя и навела на наемника с хлороформом.
– Стой! Выбрось! Подними руки вверх!, – приказала Саша.
Отец сделал шаг вперед и показал ладони, доказывая, что оружия у него нет.
– Давай договоримся: отдай мне браслет и уходи с кольцом. А может, вдвоем поработаем? Мое предложение в силе. Саша, у тебя сейчас есть ребенок, – еще шаг, – самый страшный родительский страх – причинить вред своему ребенку. Так ведь?,– еще шаг, – мы оба знаем: ты не выстрелишь в человека, тем более в отца.
– Беги, Саша, беги, – с иронией произнес внутренний голос, как бы намекая на отсутствие шансов выйти из ситуации без потерь, а бегать в принципе полезно, тем более по лесу. И Саша побежала, лес, да поляны, лес, да, поляны. Укрыться негде. Километров семь после озера к вышке, а там дорога и возможно успею остановить машину. Из преимуществ: обувь и одежда наемников не удобна для бега. В такой только двери барону наркомафии открывать.
– Саша! Это бессмысленно! Ты окружена: будет хуже!, – кричал отец.
– Заманил дочь в ловушку. Вот такие нынче «Отцы и дети», – с укоризной подумала Сумецкая, – и почему это я плохо питаюсь? Что за претензии? Что б его. Где я прокололаааась…
От бега она раскраснелась, сердце перешло на усиленный режим, правда, больше от волнения, нежели от вполне посильной для молодого тела нагрузки, от прилива кислорода прояснились мысли: надо осмотреть машину, возможно, там завелись «жучки». Добежав до засохшего озера, она обернулась и подумала, что вряд ли успеет поймать машину. Три «кабана» несутся куда быстрее, чем можно было ожидать. Саша побежала к дальнему концу озера, в туман. На краю обрыва пышно разросся кустарник волчьей ягоды, и если оббежать его, то получится, что небольшой отрезок пути придется двигаться в сторону преследователей. А это потеря времени. Саша сбежала по крутому обрыву, затормозила, чтобы не упасть в озеро-болото, благополучно шлепнувшись на пятую точку – природа знала, какую часть тела сделать мягкой – тут же подскочила, и побежала дальше, вдоль берега. Левая нога то и дело проваливалась в жижу, хотя зрительно берег выглядел надежным: под тонким, подсохшим слоем жижа, тягучая и влажная. Утренний туман скрыл Сашку от преследователей, позади слышались их голоса, и они удалялись, удалялись, затихали. Добежав до удобной тропинки на склоне, она подняла голову и закричала. На краю обрыва стоял мориспен.
Уверенно можно признать: следующие Сашины действия не были ни продуманными, ни осознанными. Обычно хорошая реакция на стресс обалдела от такого поворота, попятила ее назад, нога провалилась и потянула за собой в холодную жижу из водорослей. Одежда намокла, потяжелела, водоросли запутали тело. Можно было выбраться, если двигаться в сторону берега. Но не в этот раз. Кто хоть раз тонул в ловушке мориспен, тот на всю жизнь приобрел липкую фобию. Воспоминания о том, как ужасно она тонула на Горыянцы, захлестнули разрушенной дамбой. Она быстро теряла силы и все больше запутывалась. Вырвавшись на мгновение из цепкой болотной хватки, Саша жадно вдохнула и ударила запястьем по вязкой озерной жиже, и еще раз, и еще. Под один из ударов попала змея, и черное, скользкое тело промелькнуло перед глазами, и поплыло дальше. Браслет распался, серебристые камешки, отшлифованные в мире Горыянцы, неотвратимо опускались на дно болота во Владимирской области на планете Земля. Рядом плюхнулась палка и мужской голос приказал: – Лови! Держись, давай!
Сумецкая ухватилась за палку, и скоро ее из болота вытащил отцовский наемник. Тот, что успел раздеться до трусов, вошел в озеро-болото по пояс, и даже кинул пиджак, как веревку, который она не заметила. Остальные двое стояли на берегу. Стуча зубами от холода, она огляделась и не увидела мориспен, но это точно не галлюцинация. Пистолет промок и толку от него немного.
– Надо …бежать, – прошептала она.
– Приказ: привести тебя, про «бежать» ничего не сказано, – с усмешкой победителя доложил один из наемников, пока второй командос стоял возле обрыва с самым профессиональным выражением лица, которое только можно представить у наемника.
– Бежать, – повторила Саша и побежала. Ну как побежала: в кроссовках вода, чудо, что они не слетели в борьбе с водорослями, с одежды и волос капает. И они втроем со спасителем, успевшим натянуть штаны заулыбались на этот побег и загоготали в голос, когда беглянка поскользнулась и упала. Обидно, да! А на краю обрыва появились морды мори: много-много. Зеленые морды резко поворачивались из стороны в сторону, оценивали ситуацию и прислушивались к издающему странные звуки завтраку.
– Там!, – закричала она и показала пальцем.
– Да-да, верим, – с иронией сказала громила-спаситель, а другой, тот что находился ближе к обрыву обернулся, и вытащил пистолет. Саша побежала по-настоящему быстро, настолько, насколько позволяла обувь. Для спасения этих людей она сделала всё возможное. Лес во Владимирской области ожил необычайной жизнью, новый разум влился в тихий лесок, мирный покой этого места нарушили резкие звуки выстрелов.
– Бегите, глупцы!, – закричала Саша, и прошептала, так как сперло дыхание, – и отстреливайтесь.
Послышались крики, звуки борьбы, три выстрела и всё стихло. Саша добежала до тропинки и сошла с нее сильно правее и отца не видела и не слышала, а вот он ее услышал, и вздохнул когда к нему подбежало не менее двух десятков мори, а следом на тропинке появилась блондинка в ярко-розовом брючном костюме на белых каблуках-шпильках с именем Евгения Южакова.
– Интересно, это она научилась одеваться по-человечески или еще нет, – с усмешкой подумал он, оценивая ядреный цвет костюма и высоту шпилек. Они встретились взглядом.
– Ее перехватят на дороге, – сказала Южакова.
– Хорошо. Евгения, мне всё трудней находить помощников. Можно их как-то не жрать.
– Эти новенькие, не успели пометить. Восемь миллиардов – вообще не вижу проблем.
Южакова подошла к Максиму, по пути поймав и съев жирную жужжащую муху.
– Столько пищи! Не могу привыкнуть и понять: зачем люди ее жарят.
– Опасаемся паразитов, – скромно парировал Максим и поймал на себе плотоядный взгляд красавицы, к которому успел даже как-то привыкнуть и находить прелесть в том, что она сдерживает свои гастрономические порывы, потому что он нужен мориспен.
– Паразиты, – с аппетитом протянула Евгения, – и их тоже попробуем. Возле машины мори, она может пойти в обход.
– Я надеюсь, у нее есть метка.
– Когда?! Я ее даже не видела.
– ….!
– Я дала указания: сегодня еда только мужского пола, – уверенно заявила Евгения, на что Максим Сумецкий достал из кобуры Смит Весеен и одни боги знают, как он его провез из штатов. И взяв курс на садовые домики, отчитал свою спутницу: – Я понимаю, что одна человеческая жизнь мало что для вас значит, но это – моя дочь и мы договорились: ты придержишь своих прямоходящих крокодилов. К тому же, Саша и тебе нужна живой.
Евгения шла по лесу на шпильках. Выглядела нелепо и красиво, пошатывалась с непривычки, то пыталась идти бодро и подворачивала ногу, оттого трудно заподозрить в этой с виду хрупкой, утонченной девушке силу, с которой она припечатала Максима Сумецкого к березе, развернула к себе и необычайно хладнокровные, неземные глаза оказались пугающе близко от его лица.
– Ты служишь мориспен. И это большая честь для твоего чуть менее тупого человеческого разума, чем у всей остальной пищи. Помни. Пищи. Больше никогда не смей отчитывать меня. Если что-то случится с ключом от Горыянцы, страшной смертью уйдешь, а теперь иди и приведи мне Ключ.
Максим потер шею, громко проглотил слюну, прохрипел: – Понятно, – и еще что-то невнятное. Раньше все исходящие от мори угрозы казались скорее шуткой. Такой человек, как он нужен мориспен, ценен, а теперь…что теперь?
– Я сам перешел черту, – подумал он, оправдывая этот всплеск агрессии. То есть это с его, человеческой точки зрения агрессия, а для мори – обозначить позицию, напомнить о полномочиях. Он поднял оружие, растерянно оглянулся, и быстрым шагом отправился к садам.
Саша этого разговора не слышала. Сейчас ее волновала необходимость спасти собственную жизнь. Крики и выстрелы стихли, погони нет. Нет? Вроде никого не видно. Она остановилась возле размашистой сосны с двумя стволами, спряталась за нее, чтобы отдышаться и решить, что дальше делать. По Владимирскому лесу пробежался ветерок, отчего промокшую Сашу затрясло с новой силой.
– Стоит ли идти к машине? Если они выследили Сашу по «жучку» в машине: наверняка, там будет засада. С другой стороны, в мокрых кроссовках, да пусть даже и в сухих – ноги мори быстрее человеческих. На их месте я бы оставила возле машины двух-трех мори. Они не знают, что после возвращения из Горыянцы мои кинжалы и пули летят точно в цель без промаха. В противном случае вообще без шансов, у меня нет столько метательных кинжалов, сколько там было голов. А в машине второй пистолет. Вдалеке послышались шаги и Саша поняла, что передышка кончилась: достала метательный кинжал и пошла прямо.
– Щрршща, щрр, – шептал лес речью мориспен, – щщрищшица.
Скоро она вышла на край садового товарищества и по краю леса свернула налево, к машине. Скрыться за домиками легче, но там так все заросло, что не проберешься. Возле машины крутились трое мориспен. Какие же они быстрые, шустрые, и вот это их подзабытое: – Щррырыщщрыыр.
Отожрались на вожделенной Голубой Длани: и вширь, и в высоту подросли, если на Горыянцы они доходили Саше до плеча, то эти трое мори на голову выше ее и шире раза в два. Отика Уэарз говорил, что представители этой расы могут менять свои «данные» в соответствии с имеющимся пропитанием без изменений в «настройках», то есть в генах. Еще бы, столько за историю расы над собой опытов поставили: сначала уменьшались в размерах, чтобы меньше потреблять ресурсов, а тут на тебе – разбухли. Еще у одного на спине по позвоночнику растет нечто похожее на жесткий плавник. Возле машины следы крови, и следы эти ведут в лес и, подойдя ближе, Саша увидела, как возле кустов двое мори жесткими когтями разрывают четвертого отцовского наемника. По меркам нашего мира как мы будем судить мориспен? Ведь они убивают ради пропитания. Такой мотив сами люди считают вполне уважительным. Тут уже не до юриспруденции – битва за господствующий вид.
