– Проходи, раз уж тебя отец позвал, – Мухсин[18 - Мухсин произносится с гортанной «х».], другой стражник отступил в сторону. – Не стой как вкопанный.
Эрадж же со своим круглым восторженным лицом протянул Азиму руку.
– Так вот он каков, юноша, которому дали выбор? Я очень рад встретить тебя воочию, – заулыбался он, пожимая руку Азима.
Юноша хотел опустить руку, но Эрадж не отпускал. Он обнял Азима за плечо другой рукой и, не смолкая, повёл его ко входу на базар.
– Ну… сделал выбор? Ещё нет? Наверное, от девиц отбою нет, – в его голосе слышалась нотка зависти. – Или от их матерей? – усмехнулся он. – Бегают за тобой, да бы подлизаться, а?..
– Я как-то об этом ещё не думал, – с серьёзным голосом перебил Азим. Ему мало было Вомика, так теперь его этот вофи будет донимать. Он вытянул свою руку из крепкой руки Эраджа и вышел из его дружеского объятия.
– А что же не думал? Дела поважнее есть? – неугомонно продолжал Эрадж. – Ах, мне бы такой выбор? – замечтался он. – Так нет! – и тут же прервал себя. – Выдали мне троюродную сестру, которую я терпеть не мог, и живи с ней теперь. А она ворчит, как дышит, – пожаловался он, качая головой.
От его слов Азиму стало ясно, в чем заключалась зависть в голосе Эраджа. Так уж заведено в Ахоруне – на ком родители скажут, на той и женишься. Юноша не стал отвечать стражнику.
– Быстрее, – на облегчение Азима позвал Комил. – Твой отец уже заждался нас.
– Стражи без хлопот, господа, – с рукой у сердца пожелал Азим и пошёл за Комилом.
Мухсин, что стоял под куполом, поблагодарил его кивком, а вот Эрадж последовал за ними.
На стенах внутри рынка через каждые пятнадцать газов висели масляные лампы. Их света было недостаточно, чтобы осветить ларьки и лавки и, тем не менее, Комил заметил двух детей с метлой у лавки.
– Что тут делают дети?! – в недоумении спросил он.
– А-а, эти, – довольно протянул Эрадж. – Гадкие карманники. Сам поймал их, когда они пытались обчистить одну пожилую тётку, – с полной грудью похвастался он.
Комил в негодовании развёл руками и покосился на стражника.
– Они ведь дети, как-никак. Им пора домой.
– Отработают и пойдут, – буркнул Эрадж. – Я сам их отведу, да с родителями их хорошенько переговорю, – пригрозил он детям.
Азим поравнялся с Комилом и нашёл одного взглядом. Мальчик, лет десяти, с дерезовой[19 - Дереза – кустарниковое растение.] метлой больше его роста устало подметал за лавкой. При виде мальчика Азиму не стало его жалко. В какой-то момент, у него возникли осуждения. Неважно кто ты, за нарушение законов и порядков нужно отвечать. Этот мальчик и тот второй, его подельник по старше, который чуть дальше собирал мусор в грязный мешок, не исключение.
Карманники, так вам и по делам! Благо, вас не бросили в темницу, думал Азим, глядя на сорванцов.
– Ладно! – позвал Эрадж, не выдержав выжидательный взгляд Комила. – Идёмте, я отведу вас домой.
Он был одним из двух караульных, стороживших весь рынок в ночи. Он совершал обход и теперь должен был проверить стража у северо-восточного входа.
– Ждите там, я скоро к вам подойду, – он указал им на северо-восточный купол, а сам повернулся к Азиму. – Позволь, дать тебе совет, юноша. Когда бы ты не решился сделать выбор и кого бы ты не выбрал, – продолжил он, когда Азим повернулся к нему, – сделай это по любви, ибо только любовь стоит всей жизни. Без неё нет смысла всему.
– Я учту ваш совет, ака, – с почтением сказал Азим.
Когда Азим бывал на главном рынке днём, он не мог отвести глаз от его величия и красоты. И хотя ночь сейчас пожрала все его краски, рынок не стал менее привлекательным и даже выглядел таинственно. Вдоль стен те же остроконечные арки, скрывающие занавешенные лавки. Под тусклым светом луны на этих занавесках можно разглядеть узоры, олицетворяющие продаваемые товары. За ними днём продают одежду, обувь, украшения, вещи для хозяйства, а продовольствия продают на внутренней площади.
На этой внутренней площади в строгую колонну выстроились прилавки с проёмом посередине, чтобы можно было обслуживать покупателей с двух сторон. Прилавки были сделаны из тёмного камня, среди которых превалирует зелёный цвет.
– Каждый прилавок или какая-то его часть одолжена одному торговцу, и он платит с него одну тринадцатую с ежемесячной выручки, – пояснил Комил, заметив, как внимательно Азим рассматривает всё вокруг.
– «Я знаю», – про себя сказал Азим.
Каждый прилавок не меньше двадцати газов и в голове Азима снова возник вопрос: «Как один человек может справиться со своим делом, если к нему подойдут сразу несколько покупателей?».
– Конечно, этот торгаш может нанять помощников, либо привлечь своих родных, – продолжал свой урок Комил.
– Разумеется, – сдержанно улыбнулся Азим.
Отец уже ответил ему на этот вопрос похожими словами, но он также заметил, что некоторые торговцы работают одни. Вот Азим и гадал, как они справляются в одиночку?
– Прилавки разделены на деления, которые мы называем «колоннами», – добавил Комил. – В каждой колонне пять прилавок. Всего на этом рынке двадцать пять колонн. – Он внезапно остановился и с горящими от восторга глазами повернулся к Азиму. – А ты знаешь, почему именно двадцать пять?
Азим остановился не сразу.
– Отец рассказывал мне историю рынка, когда мне было вдвое меньше тех мальчишек. Я уже не помню её, – за время своего обучения Азим не спрашивал об этом и был не против послушать её снова.
– Дело в том, что, когда султан Хорун распорядился открыть на этом месте базар, его угостили виноградом. Так как султан любил счет, разумеется, он посчитал все виноградины в грозди – их оказалось двадцать пять. Султан Хорун велел, чтобы на базаре было двадцать пять ларьков и двадцать пять прилавок, – рассказал Комил.
Это было очень давно, вспомнил Азим, где-то в пятом или шестом веке Эпохи человека. С тех пор прошло больше двух тысяч лет и главный рынок неоднократно перестраивался и обновлялся. Теперь же те двадцать пять прилавков стали группой прилавок, заключенных в двадцать пять колонн, а вдоль стен внутри рынка было по двадцать пять ларьков, на втором же этаже было по двадцать пять комнат различных размеров и использовались они в качестве рабочих кабинетов членов Торгового совета.
Азим пошел дальше к большой арке посередине правой стены, а Комил задержался. Он в полумраке высматривал Эраджа. Комил хотел убедиться, что стражник отвел детей домой.
– Да-а-а, – осуждающе протянул Комил. – Уж слишком суров был Эрадж с этими детьми. Я с ним не согласен! Нельзя, чтобы они убирались здесь всю ночь. Они ведь дети, не так ли? Нельзя их так наказывать, чтобы они ни совершили, – он поравнялся с Азимом и убежденно посмотрел ему в глаза.
– Я с тобой не согласен, – заявил Азим, заставив Комил встать в изумлении. – Мой дед учил нас, что поступки детей – это отражение их воспитания. Потому детей нужно воспитывать с детства, чтобы не выросли архаровцами, – добавил он, остановившись и посмотрев на Комила.
– А ты жёсткий, – прокомментировал Комил.
Азим не ответил на это и снова пошёл в сторону арки.
– С другой стороны, за серьёзные проступки детей нужно наказывать родителей, – подумав, сказал он.
– Это тоже говорил твой дед? – поинтересовался Комил.
– Да, – коротко ответил юноша.
– Повезло тебе. Своего деда я не застал. Он умер до моего рождения, – прояснил Комил.
– Я не так уж и хорошо помню своего деда, – сказал Азим. – Мне было четыре года, когда Зелёная хворь забрала его… Отец повторяет нам его наставления, – промедлив, добавил Азим.
– Зелёная хворь унесла и мою мать, – негромко сказал Комил.
Разразившаяся шестнадцать лет назад Зелёная хворь унесла бессчетное количество жизней. Это было настоящей трагедией для всего Ахоруна. Никто так и не понял откуда она пришла – эта треклятая зараза, но во всём до сих пор винят ведьм. Ведь именно тогда на-султан устроил на них травлю.
– Сожалею, – прошептал Азим и Комил молча покивал.
Они оба притихли и так дошли до арки.
– Впрочем, – заговорил Комил под аркой, – это послужит им уроком.
Азим удивленно скосил на него взгляд, но ничего не ответил. Наверно, переменчивость свойственно Комилу, подумал он.
– Нам направо, – сказал Комил и, почесав затылок, пошел вверх по лестнице.
За аркой находились две лестницы, ведущие на второй этаж. Азим хотел последовать за Комилом, но его взор снова зацепила изящная резьба полногрудой девицы с пышными бёдрами на двери с широкой голубой рамкой и зелёным растительным узором. Сокровенные части её груди были скрыты под плоскодонной корзиной с виноградом, которую она соблазнительно предлагала смотрящему. Её голое тело извивалось так, что левое бедро скрывало самый сочный и вкусный её фрукт.
Большие миндалевидные глаза вырезанной девицы будто бы играли с Азимом. Юноша ещё не видел женских прелестей, а она, хоть и не живая, была нагой и каждый раз смущала Азима. Увидев её в первый раз, он побагровел и опешил.
– Не засматривайся на Мохнур[20 - Мохнур произносится с гортанной «х».], тебе всё равно на ней не жениться! – подшутил Комил сверху.
Услышав Комила, Азим убежал от чарующей вырезанной девицы, быстрыми шагами переступая через красно-коричневые деревянные ступени.
Стены на втором этаже украшены мозаикой, плитки которой с пола до потолка в три раза увеличиваются в размере. Мозаика представляет собой замысловатую арабеску, а на куполообразных делениях потолка изображают зеленовато-голубое небо с белыми перистыми облаками, обрамлённые вишнёвыми и виноградными ветками. Проёмы между арок на втором этаже ограждены деревянными перилами с решётками. Напротив этих арок, в тени собственных глубоких проёмов скрывались резные двери. Все они, кроме одной – третьей слева, были закрыты. Из той, единственной приоткрытой двери выходил свет свечей и масляных ламп. Комил поджидал Азима в нескольких шагах от неё. Азим подошёл ближе и услышал голоса, доносившиеся изнутри. Один из голосов был явно взволнован.
Комил вошёл первым, осторожно открывая дверь, которую закрыл за собой Азим.
– Явились, наконец! – бросил недовольный взгляд на юношей человек с короткой бородой. Он сидел справа на плетёном стуле. Над его головой на выступающем гнезде горела масляная лампа.
– Мне не было велено спешить, аки Имран, – беззаботно ответил Комил.
– Доброго вечера, отец, – Азим, прижав руку к сердцу, обратился к отцу, а затем приветственно кивнул мужчине, за спиной отца, и Имрану справа. – Вы посылали за мной? – негромко спросил он у отца.
Зачем он позвал его именно сюда, думал юноша, ведь они бы и так встретились дома.
– Полагаю, вы успели познакомиться, – Аъзам указал на Комила. Его вид, как и его тон были серьёзными.
Азим без всякого восторга смерил взглядом Комила и снова посмотрел на отца. Раньше он не видел своего отца таким озадаченным.
– Да, раис, – вместо него с ухмылкой ответил Комил.
Аъзам одобрительно кивнул. Он сидел, скрестив ноги под собой, на широком деревянном стуле с мягкой обивкой за своим рабочим резным столом. На правом углу стола, на старом глиняном подсвечнике горела толстая желтоватая свеча. На левом углу бумаги аккуратно сложены в стопку, а рядом стояла чернильница с пером.
– У меня к тебе есть поручение, сын, – Аъзам сразу перешёл к делу.
– Очень важное поручение, – подчеркнул, мужчина за спиной Аъзама, и продолжил нервно ходить из стороны в сторону, отчего колебалось пламя свечей на подоконнике. Он явно беспокоился о чём-то, что отражалось в его бегающих глазах и в подрагивающей правой брови. На вид этот человек был не старше Аъзама, но его волосы почты полностью пробились сединой.
– Хватит маячить у меня за спиной, Мирзо, – потребовал Аъзам.
Мирзо надулся как ребёнок и сел на плетённый стул напротив Аъзама.
– Скоро день осеннего равноденствия, и султан намерен устроить из этого большой праздник…
– Снова, – добавил Имран к словам Аъзама.
В прошлый День летнего солнцестояния султан также устроил большой праздник, вспомнил Азим. В Рахшонзамине испокон веков отмечают смену сезонов, наступающих в дни равноденствия – осеннего и весеннего, и солнцестояния – летнего и зимнего. Однако люди отмечают их как-то обыденно, а большой праздник устраивают только на Навруз. Теперь же султан решил торжественно отмечать их все? С чего вдруг?
– Также султан Бузург ибн Махмуд[21 - Махмуд произносится с гортанной «х».] снова созывает всю знать Ахоруна и не только, – продолжил Аъзам, огрев взглядом Имрана. – Чтобы праздник удался, султан позвал нас во дворец и дал нам целый ряд распоряжений. Мы разделили задачи между членами Торгового совета. Султан хочет накрыть большой дастархан у себя во дворце и заказов у него слишком много. Мы уже договорились со всеми именитыми поварами, пекарями, виноделами и шербеточниками (производители напитков) Ангурана. Имран поедет в Арруж за жасминовым сиропом и тюльпановым вином. Мирзо вместе с другими членами совета будут следить за приготовлениями здесь. На мне одно оставшееся и возможно самое главное угощение, – заявил Аъзам, серьёзно глядя на сына. Султан настоял, чтобы оно обязательно было на дастархане, но я не могу заняться им.
– Не можете? – удивлённо переспросил Азим. – «Разве есть дела по важнее поручение султана», – недоумевал он.
– Я еду в Расулабад, – ответил Аъзам.
Мирзо скрестил руки у груди и неодобрительно покачал головой.
– В такую даль? – спросил Азим.
– Зебистан переживает тяжёлые времена, – начал Аъзам. – Их падишах уже который год не оправляется от неведомой хвори. Его наследники оказались неспособными вести государственные дела. Их торговые отношения практически сошли на нет с городами братьями, а возобновлённых поставок из Арружа им уже недостаточно. Жители Зебистана испытывают трудности, а рынки пустеют с каждым днём.
– Почему? – поинтересовался Азим.
– Их урожай настигла Чёрная напасть, – ответил Аъзам. – Она уже восемнадцать лет портит жизнь крестьянам Зебистана. Часть их урожая гниёт, не успев и созреть, а другой части на всех не хватает. Этот недуг захватывает всё больше и больше посевные земли и в Зебистане не могут с ней справиться. Потому посол Расулабада попросил помощи у нашего султана. В министерстве султана свободно место визиря торговли, из-за чего его светлость поручил мне, как главе Торгового совета, поехать в Расулабад, изучить состояние их рынка и потребность.
– Султан дал вам сразу два поручения? – недоумевал Азим.
– Его светлость хочет полностью возобновить отношения с Зебистаном? – вровень с Азимом спросил Комил.
– Да, благодаря их послу, – ответил ему Аъзам.
– Я ему не доверяю, – пробубнил Имран.
Аъзам покосился на него и перевёл взгляд на сына.
– Султан очень требователен, – ответил Аъзам.
После утомительного и пыльного дня в желудке Азима бушевал голод и урчал живот. Однако он вместе с Комилом внимательно слушал и начал догадываться к чему ведёт отец.
– Два поручения – это ещё пустяки, – добавил Имран.
– Не в этот раз! – несогласно заявил Мирзо.
– Я намерен поручить вам обоим отправиться в Мирас, – сказал Аъзам, посмотрев на Азима и Комила. – Мы уже послали письмо с заказом три дня назад, но вы должны убедиться, что Карим-ака получил его и начал приготовления. За десять дней он должен приготовить и отправить в Ангуран сто казанов с абрикосовым нишалло.
Азим с Комилом переглянулись. Один был удивленным, другой озадаченным. Аъзам же, подняв бровь, смотрел на обоих, выжидая ответа. Он также хотел узнать, как отреагирует на это его сын, и похоже у него появились вопросы.
– Может, всё-таки, мне поехать в Мирас? – тревожно сказал Мирзо. – Это очень важное поручение, а у них ещё нет опыта.
Аъзам сердито посмотрел на Мирзо, чей голос уже раздражал его. Он с самого начала был не согласен с решением Аъзама и потому до последнего хотел переубедить его, но Аъзам был непреклонен. Аки Кариму не раз давали заказ, правда не в таких объёмах и сжатых сроках. Тем не менее Аъзам не сомневался, что старый нишаллопаз справиться со своей задачей и потому решил отправить сына и Комила вместо себя.
– Мы договорились и распределили все обязанности, – Аъзам обратился к Мирзо. – Ты будешь следить за приготовлениями тут!
– Но ведь…
Аъзам знал, что хотел сказать Мирзо, и перебил его.
– На тебя возложен общий надзор за поварами и пекарями. Ты ведь сам вызвался. У других членов совета есть свои задачи и они будут слишком заняты, – категорично сказал Аъзам.
Мирзо молча покивал головой. Его озабоченность этим поручением вызвано тем, что это его первое мероприятие, которое нужно организовать для самого султана. В Торговый совет Мирзо попал два месяца назад, сменив на этом месте своего отца, который ушёл на покой. Он хотел проявить себя и излишне тревожился. Аъзам был прав, Мирзо сам вызвался организовать большинство мероприятий и теперь боялся за их выполнение. Малейшая оплошность и позор не только ему, но и его отцу на весь Ахорун. Естественно, он не хотел этого допускать.
