– Спалят, – я воровато огляделся, – рискуешь, Валюха, дома запрут. Как тебя потом вызволять? По пожарке, что ли? Я так в прошлый раз куртку подрал, когда Генку доставали.
– Не ссы.
Дым от Валькиной сигареты тут же попал мне в нос, и я чихнул, поморщившись. Свое оно не пахнет, а вот сигареты товарища воняли так, что и у края детской площадки наверняка запашок чувствовался. Валюха курил демонстративно, откровенно, словно желая всему миру рассказать, что он отцовские дешманские сигареты с подоконника спер и внезапно повзрослел. Я наблюдал за ним искоса, а потом не удержался и тоже достал свои LM из кармана.
– Тоже решил рискнуть?
– А хули нет? – хмыкнул я и подкурил.
Окончательно стемнело, и теперь в ночном мраке мелькали только огоньки от сигарет. Я с трудом мог разглядеть Валькино лицо и его светлые, густые волосы. За глаза старшие его Есениным прозвали – за шальную натуру, золотистые вихры и способность красиво болтать с девчонками на подростковых свиданках. Для меня он все равно оставался нелепым Валюхой, которого я знал с самого детства, – мы выросли в одном дворе, а теперь учились в одном классе. Только Глухарев был на год старше: остался на второй год за неуспеваемость по геометрии.
Я оттолкнулся от земли посильнее, и моя качель ускорилась. Валюха тоже решил не отставать, набирал все большую и большую высоту. Жаль, на этой штуковине нельзя было сделать «солнышко»: поперечная палка сверху мешала раскачаться до такой силы. А вот в соседнем дворе мы делали. Правда, пару лет назад, и тогда Генка сломал ключицу. Больше «солнышко» из нас никто не делал.
То ли от никотина, то ли от качелей слегка мутило. Я притормозил, сделав последнюю затяжку, и выкинул сигарету, несмотря на то, что осталась почти половина сигареты. Расстроившись, что лишний раз по глупости перевел дефицитную вещь, я с досады пнул песок, который тут же взмыл небольшим облачком и сразу осыпался обратно.
– Энергетик хочу, – ни с того ни с сего выдал я, покосившись на Валюху. Он понимающе покивал.
– Бабла нет, – оповестил он. – Вообще по нулям. А у тебя?
– Бабуленция давала на карманные, но я вчера в столовке пиццу купил. Неразумная трата, – меня разобрал смех, но я быстро его подавил. – Сопрем?
– Поймают, – засомневался Валюха. – Это еще хуже, чем если тебя курящим застукают.
Я пожал плечами и поднялся с качели, всем своим видом показывая, что если Валька не пойдет со мной, то я пойду в магазин один. Тот еще меньжевался пару минут, а потом вскочил с качели следом за мной. Мы молча пошли по тропинки до ближайшего продуктового. Здесь чем хорошо: инфраструктура развита, со времен-то СССР много воды утекло, вот райончик и разросся. Мелкие магазины с выставочным рядом продуктов были натыканы едва ли не в каждом доме. Мы зашли в один из. Пожилая продавщица – сухая женщина лет шестидесяти – сидела за прилавком. Плюс этого магазина я нашел в том, что он был объемным. Ряды стеллажей с продуктами, холодильнички для молока и морозилки для давно замороженного мяска, наверняка пропахшего тухлым, если его разморозить.
– Там, – я незаметно ткнул рукой в один из рядов. – Тебе какой?
– Без разницы, – одними губами шепнул побледневший Валька. – Я тут подожду.
– Ссыкло, – я хмыкнул и двинулся между рядов. Объемная куртка шелестела громче моих шагов, но в ней был плюс: можно было незаметно спрятать пару банок и вынести. Металлоискателей на входе все равно не было.
Я нашел ряд с энергетиками. Черные банки с цветастыми буквами стояли дружно в ряд, и я мало отличал один от другого. Взял Burn – видел недавно рекламу по телевизору – да побольше, пол-литра объемом. Они утонули в недрах куртки, а одна даже поместилась в просторный карман толстовки. Стараясь не греметь и сохранять невозмутимое выражение лица, я вышел из ряда стеллажей. Продавщица смерила меня недоверчивым взглядом и начала медленно подниматься из-за прилавка. Охранник и не думал напрягаться: он решал кроссворд, сидя на стульчике у самых дверей магазина. А поначалу я его даже не заметил – видать, отлучался по особо важным делам.
– Молодые люди… – начала было женщина, шевеля губами, обведенными густо ярко-розовой помадой. – Подождите-ка…
– Валим, – я ткнул Валюху в плечо и первым ринулся к выходу из магазина. Валюха, крякнув, побежал за мной.
– Стоять! – верещала продавщица. Охранник откинул кроссворд, но пока он поднял свою грузную тушу с пластикового стула, мы с Валькой успели выскочить из пластиковых хлипких дверей.
Мы бежали, пока в легких не зажгло от боли. Энергетик трясся у меня в куртке, я прижимал его к груди, как добытое непосильным трудом сокровище. Погони за нами, конечно, не было. Затормозив через пару кварталов, я судорожно хватал ртом воздух и пытался отдышаться. Валька стоял рядом, согнувшись в три погибели и уперев руки в колени. Он даже закашлялся от такого марафона.
Я на всякий случай огляделся еще раз, но мы уже были никому не интересны. Я не сомневался, что сейчас разозленная продавщица наверняка материла нас всеми известными ей бранными словами, а охранник хватался за голову.
«Плевать», – решил я и достал из куртки две банки энергетика.
Одну я сразу всучил в руки Вальке. Он посмотрел как-то жалостливо, немного стыдливо, но я отмахнулся и первым открыл банку. Сладкая жидкость, едва коснувшись языка, сразу подарила чувство наслаждения. И плевать, что мы его не купили. Денег даже на лимонад не хватало, а энергетик нам бы и с деньгами никогда не продали.
– Вкусно, – я обрадованно улыбнулся. – Как тебе, Валюх? Скажи, со вкусом победы и адреналина?
Валька не ответил. Он смотрел мне за спину, не отводя взгляда. Я сделал шаг к нему, но в спину мне, как выстрел, раздался очень знакомый голос:
– Стоять!
– Да бля, – выдохнул я, откинув голову назад и едва ли не сжав от досады банку энергетика.
Глава 2
Валюха так вытаращил глаза за мою спину, что если б я не знал голос его папаши, то точно подумал, что там произошло восстание динозавров. Валька весь посерел, побледнел, виновато свел брови к переносице и сжал в руках свою банку, все еще не открытую. Дядь Боря сверлил меня глазами: я спиной чувствовал прожигающий, раздраконенный взгляд. Еще б! Валюха пойман с поличным, в моей компании и с украденной банкой энергетика – тянет на месяцовый домашний арест и лишение гаджетов. Иногда я радовался, что бабуленции с дедом было плевать – никто не смел запирать меня дома и отнимать телефон. А если б заперли, я бы все равно свинтил вниз по водосточной трубе. Всего лишь второй этаж!
– Острых ощущений захотелось? – процедил он. Его голос звенел и острием клинка разрезал ночной воздух. Я прикусил язык, чтобы чего-нибудь не ляпнуть: Валюха кинул на меня предупредительный взгляд. – Так я сейчас устрою!
– Пап… – Валюха виновато шагнул вперед, а потом всучил мне энергетик. От неловкости я его чуть успел перехватить. – Не злись, ну типа…
– Типа что? Воровать у нас в стране стало безнаказанным делом? Понять не могу, Валентин, все-то у тебя есть. Чего не хватает-то?
Выяснение отношений между отцами и детьми редко заканчивалось хорошим. Я неловко переминался рядом с ноги на ногу, иногда оттягивая подошву на кроссовках, – они давно каши просили, и бабуленция с зарплаты поклялась купить новые на рынке. Но зарплата не предвиделась: обещанию было уже полтора месяца. И вообще, обещанного три года ждут.
– Всего хватает, – Валюха мыском кроссовки ковырял асфальт. – Просто…
Дядь Боря дернул Вальку за куртку на себя. Тот сделал шаг навстречу, ткань чуть не порвалась от такого рывка.
– Ты чего с ним якшаешься? – дядя Боря понизил голос, видать, чтобы я не слышал, но в ночной тиши его слова долетали до меня так же отчетливо, как музыка из старых наушников. – Удивительно, как он еще не в колонии. Мало детской комнаты полиции? Посерьезней приключений захотелось?
Я пялился в асфальт, высматривая трещинки, и наморщил лоб. Губы поджались сами собой. Дядь Боря постоянно на меня орал: он знал, что отец ошивается на Крайнем Севере, а оттого я, по его словам, беспризорник. Меня и правда поставили на учет в комиссию по делам несовершеннолетних, после того как мы с Генкой разбили булыжником школьное окно. Мы так и не поняли зачем: лежал кирпич, и мы хотели протестировать – долетит или нет? Долетел. И все закончилось участком.
– Вернитесь и заплатите.
– Нечем, – я вывернул пустые карманы штанов.
– У меня тоже нет… – пробормотал виновато Валюха. – Вадя поэтому и взял…
– Э, ты че?! Ты тоже согласился, чего сейчас стрелки-то переводишь?!
Дядя Боря слабенько боднул меня кулаком в плечо.
– Полегче, молодой человек. Я даже не сомневался, что именно ты подбил Валентина на кражу. Идите и возместите ущерб.
– Нечем, говорю же, – я снова кивнул на пустые карманы.
– Значит, подработайте и помогите. В ресторанах в таких случаях посуду моют, а вы можете коробки носить. Товары разгружать. Вперед, – дядя Боря попытался схватить меня за плечо, но я ловко увернулся и отпрыгнул на пару шагов. Я посмотрел на Валюху, который понуро и виновато склонил голову перед отцом. Не сдержав ехидной усмешки, я глядел на то, как дядя Боря попытался ухватить меня за объемный пуховик. Наивно с его стороны было думать, что я послушаюсь.
– Я пас, – в два глотка допив энергетик, я швырнул жестянку в мусорку. Та, звякнув, грохнулась на пустое дно. – Мне пора.
– Стоять! – опять рявкнул дядя Боря, но я не стал его слушать и еле удержался от того, чтобы не показать средний палец. Валюху, правда, было жалко, но я надеялся, что папашка не заставит его таскать коробки в одиночестве. Все-таки зачинщиком и правда был я.
Валюха вместе с папашей остались вдалеке, а я бежал, пока в очередной раз не захотелось выплюнуть легкие. Чертаново на каждом углу встречало угрюмыми, серыми домами, и все они были безликими, похожими друг на друга. Повернув за угол очередного огромного строения, я оказался на набережной Чертановки. Почти никого не было: совсем свечерело, в такое время все уже готовились к завтрашнему, непосильно трудному дню.
От Чертановки несло паршивым холодом, и под старую куртку тут же забрался ветер, пересчитывая мне ребра. Я подошел к черным металлическим перилам и оперся на них, глядя на плещущуюся перед глазами реку.
В кармане пиликал телефон. Старенький, с ним еще отец ходил. Единственное, на что его хватало, – выйти в интернет через слабенький браузер и ответить на звонок. Бабуленция все равно меня контролировала, пусть я и обещал вернуться не поздно. Не дозвонившись, она отправила мне сообщение: «Вадя, ты в порядке?»
Пальцы окоченели от холода, но я все равно смог нажать на глючащий сенсор в нужном месте. Открылись обычные сообщения: прошлые попытки установить мессенджер для бесплатной переписки закончились провалом.
«Нормально. Буду скоро. Дед спит?»
Она ответила нескоро. Я мог только предполагать, что укладывала опять разбуянившегося деда.
«Уснул».
Но даже несмотря на то что дед уснул, домой все равно не хотелось. Я продрог до самого позвоночника, но все равно стоял на набережной, слыша плавное течение реки, наблюдая за едва уловимыми, маленькими волнами.
Недалеко от места, где я стоял, припарковался автомобиль. Какая-то старенькая «Тойота» – я разглядел знак в темноте – предположительно «Камри». Я разбирался в тачках: когда-нибудь хотел работать в автосалоне и гонять на какой-нибудь крутой машине. И даже со своим не очень хорошим зрением я разглядел, кто сидел на переднем сиденье машины.
Дверца пассажирского сиденья открылась, и первым делом оттуда показалась кудрявая растрепанная голова. Валерка вылезла из старенькой «Камри», накинула потрепанный рюкзак из искусственной кожи на плечо и махнула кому-то в салоне.
– Валерон! – окликнул я ее. Она оглянулась воровато, словно от неловкости, и быстро попрощалась с водителем. Старая «Камри» резко стартанула с места, оставив после себя следы шин.
– Вадя, – она подошла поближе. Ее карие, почти черные глаза отражали звезды, россыпью лежавшие в удивительно чистом для октября небе. Я не сдержался, подошел и заправил растрепанную кудрявую прядь ей за ухо. Мы были похожи: кудряшками, черными глазами, смугловатой кожей и нагловатым видом. Никто бы не сказал, что она сестра Вальки Глухарева, местного златокудрого Есенина.
– Очередной мудак? – я кивнул на «Камри».
Она усмехнулась, достав пачку тонких Kiss.
– Как догадался?
– Сальными глазками он на тебя смотрел, – я отвернулся и взглянул на реку. Лера встала рядом, закурив и оперевшись на перила. – Так, будто очень не хотел отпускать.
Лера пожала плечами, облизнув пересохшую нижнюю губу. Я даже в темноте видел, какого болезненного состояния у нее были губы.
– Развяжись с этими уродами, – попросил я, тоже закурив. – Слышь, Лер? Прикопают под Битцевским, никто не найдет потом. Без шуток.
– Это любовь.
– Я тебя люблю, – рассмеялся я, ткнув ее в бок. Локоть ударился об ее худые ребра. Она была старше меня всего на несколько лет: в июне ей исполнилось семнадцать, мы целовались под сиренью, а потом она укатила на чьей-то «бэхе» отмечать праздник.
Лера замялась.
– Домой неохота, – она съехала с темы так же коряво, как в пять лет каталась на скейте. – Но батя нервничает, надо грести. Опять за сигареты орать будет.
– Поэтому ты прям перед домом покурить решила? – я не сдержал смешка.
– А по-другому батино нудение вынести, что ли, можно?
Она затушила окурок о перила и скинула бычок в Чертановку. И Валерка так низко склонилась над речкой, почти переваливаясь вниз с перил, что мне захотелось в ту же секунду дернуть ее обратно. Кудрявые волосы совсем заслонили красивый профиль с прямым носом. И все-таки совсем она не была похожа на Валюху: он напоминал рубаху-парня, а Лера – древнегреческую богиню.
– Давай хоть провожу? До угла только, а то мне не очень хочется твоему бате на глаза попадаться. Вдруг он тебя у подъезда пасет?
– Он может, – она усмехнулась и сунула руки в карманы короткой курточки. – Хочешь встретить меня завтра с тренировки? Погуляем заодно.
– А как же твой принц на старой «Камри»? – не удержался я, зажав сигарету между губ. – Неужели променяешь на пешеходного меня?
– Дурак.
– Конечно встречу. В три ж заканчивается? – я дождался ее кивка, а потом и сам сдержанно, деловито кивнул. – Ну, буду ждать у клуба. В благодарность буду ждать тысячу поцелуев.
– С тебя хватит одного, – она внезапно остановилась и дернула меня за рукав. В тот момент и я встал как вкопанный, замерев на одном месте, а сердце чуть не сделало очередное сальто. Только теперь от предвкушения.
Лера приблизилась быстро: я почувствовал запах дешевых сладковатых духов, сигарет и мятной жвачки, которую она успела выплюнуть за секунду «до». Когда мягкие пухловатые губы накрыли мои, я ощутил и вкус этой жвачки. По неосторожности мы столкнулись носами, и я точно услышал задушенный ехидный смешок, но постарался не обращать внимания. Она стиснула меня за пояс через пуховик, углубляя поцелуй, и я медленно сжал ее талию.
Мы сплелись языками, а ладошкой я залез ей под кофту, погладил нежную кожу спины, но Лера почти сразу отстранилась. Глаза по-шальному блестели, и она облизала и без того влажные после поцелуя губы.
– Хватит тебе, – объявила она не без самодовольства. – А то уже руки распускать начал.
– Сама виновата, – отшутился я. – Слишком хорошо целуешься.
– А ты – так себе.
Не сдержавшись, я слабо двинул ее локтем в бок, чтобы ощутимо, но не больно. Тем более ее коротенькая, но объемная куртка точно смазала удар. Лера только рассмеялась, не став бить ответным ударом. А она могла бы: все-таки занималась боксом.
Мы дошли до угла ее дома. Жили в соседних: ее повыше, чуть новее, а мой дом стоял поодаль, к нему нужно было идти через двор. Поэтому я остановился за углом: ее бешеный папаша, не особенно меня любящий, и правда мог караулить у подъезда любимую дочурку.
Она чмокнула меня в щеку и посеменила прочь, закинув сумку-шоппер на плечо. Я так и остался стоять за углом, не высовываясь, и запихнул руки в карманы поглубже. Чем ближе был вечер, тем сильнее меня обдувало холодом, тем ярче на небе выделялись звезды. Сначала они отражались в Лериных карих глазах, а теперь – в грязных лужах под моими ногами. Я медленно побрел к своему подъезду, через двор. Старенький телефон в кармане совсем иззвонился: столько пропущенных от бабки принял, что точно чуть не взорвался.
Во дворе – хоть глаз выколи, темень непроглядная, и я постоянно спотыкался о неровный асфальт, то и дело проваливаясь в ямы. Едва не расквасив себе нос в неудачном падении, я стер о землю все ладони: на коже остались мелкие ссадинки, а в ранки где-то даже мелкие частички грязи забились.
– Блядь, – шикнул я себе под нос, вытирая ладони и так о не первой свежести джинсы, вытертые и растянутые на коленях. – По-другому этот день-то, блядь, закончиться не мог.
Теперь я шел аккуратнее и пристально смотрел перед собой. Перед концом узкой заасфальтированной тропинки передо мной пробежала черная кошка: я заметил ее только по горящим желтым глазам. Впрочем, ничего удивительного – черная кошка из плохой приметы поперек моей жизни пробежала в момент рождения.
Без страха перебежав ее путь, я остановился, чтобы показать кошке средний палец, но та уже юркнула в кусты, и даже черного хвоста на фоне сереющих листьев видно не было. Бабуленция бы точно пошла в обход: она – тетка суеверная, приметы для нее все равно что буква закона. Она точно знала, что разбитое зеркало – к несчастью, просыпанная соль ведет к беде, и с ножа есть нельзя.
Над подъездом лампочка опять не горела. Наш дом стоял внутри двора, окруженный другими домами, такими же или чуть повыше. Когда я оглядывался, то вокруг видел только каменные джунгли: сплошные закутки, проулки между зданиями, возвышавшимися до самого неба. Растительности было мало: деревья во дворах, небольшие аллейки у дорог, но летом, в жару, асфальт и дома раскалялись так, что были похожи на печку.
В окнах почти не горел свет: я не знал, сколько времени я прогулял. По ощущениям, совсем недолго, но, скорее всего, почти до ночи. Бабуленция наверняка не спала, сидела на кухне при приглушенной лампе и капала себе валосердин в стаканчик, наполовину наполненный водой.
Я остановился у двери. Никого вокруг не было: тишина да благодать. Только собаки – бездомные, чипированные, подранные и несчастные, – гавкали в тишине. Иногда я сравнивал себя с ними: голодный, подранный, разве что не чипированный, но и то с ярлыком – «цыганенок».
Вытащив пачку сигарет, я зажал одну губами и чиркнул спичкой. В темноте маленький огонек показался еще ярче, чем обычно: он осветил кусок асфальта и старенькую деревянную лавку у подъезда. Сначала я затянулся, а потом сразу прокашлялся, чувствуя сухость в горле. Но я все равно курил, делал затяжку одну за другой почти без перерыва, воровато оглядывался. И только потом додумался поднять глаза, на второй этаж. С кухонного деревянного окна на меня пялилась бабуленция. Я глянул на нее сдержанно, совсем без эмоций, и повернулся спиной, не желая выносить тяжелый осуждающий взор. Пусть себя осудит, я в таком не нуждался.
Стоило мне докурить и повернуться обратно, как бабуленции в окне уже не было. Она появлялась и исчезала незаметно: тощая, как сухая ветка, она могла спрятаться за занавеской, и ее никто б не заметил. Я растоптал окурок, с неуместным, непонятным раздражением вмял в асфальт так, что бумага по нему размазалась. Лучше бы бабуленция этого вовсе не видела. На черта она только встала у этого окна?
Сунув руки в карманы, я попытался отогреть порядком заиндевевшие пальцы. Они уже плохо разгибались от октябрьской прохлады. В кармане звенели ключи, и я решил зайти в подъезд, погреться, и, только оказавшись внутри, обнаружил, что из одной квартиры на втором этаже льется свет. И, поднявшись на пару ступенек, я понял, что приоткрыта была наша квартира. Видать, бабуленция ждала.
По ступенькам я шел медленно, будто на публичную порку, но в коридоре меня никто не ждал. Шаркающие шаги бабуленции слышались из кухни. Я снял провонявшую табаком и Валеркиными сладкими духами куртку и повесил ее на крючок. Петелька уже держалась слабо и должна была вот-вот оторваться. Я все хотел пришить ее, но руки никак не доходили.
– Будешь кушать? – бабка выглянула из кухни. – Дед уснул давно, а ты ничего и не поел за ужином.
