– Глупая, – оскалился водитель, – жизни твоей часы. Первые часы пребывания.
И все. Разговор их был короткий, немногословный.
Алия продолжала копаться в карманах и, наконец, достала заветные ключи. Они были потертые, старые с крошкой рыжеватой ржавчины, крошащейся от любого прикосновения. На них, через металлическое погнутое кольцо, на которое обычно нанизывают дюжину или больше ключей, «связку», висел деревянный брелок с высеченным номером десять.
– «Наверное, это номер дома», – подумала Алия и начала осматриваться.
Домов в этой деревне, в принципе, было не так-то и много. Искать долго не пришлось бы. Она покрепче сжала ключи своими пальцами и прошла вглубь деревни. Было не по себе – домишки будто наблюдали за ней, провожали своими маленькими окошками за закрытыми ставнями, когда она проходила их, не находя свой номер. Похоже, сама деревня начиналась с конца, так как пока ей удалось увидеть лишь выбитые металлические таблички с номерами тридцать, тридцать два, двадцать девять. Чтобы дойти до своего, нужно было углубиться, пройти еще дальше.
Всё ещё было тихо. И эта тишина давила на мозг.
– Сейчас дойдем, – прервала она это мёртвое состояние своим дрожащим голосом. – Там отогреемся, может поесть что найдём. Поспим, – обращалась она к себе, но во множественном числе, боясь, что ее ноша решит мстить за такое грубое игнорирование, – а потом и разберёмся. Главное найти этот дом.
Но дом всё не находился. Вот уже и девятый, Алия остановилась. Девятый справа, одиннадцатый слева, а рядом пустота. Вдалеке виднеется только домишко с табличкой восемь. Её пробило неприятной, прохладной дрожью. Где десятый? Алия скосила глаза куда-то позади себя и заметила его – старая избушка с трубой, выходящей из-под кровли. Он был незаметный, маленький с заваленной снегом дверью, и на вид уж очень холодный. Неужели, ей придётся прорываться внутрь через такой сугроб? Она не верила. Это было несправедливо. Путь и без того был очень утомительный, хоть здесь спать падай, а теперь нужно ещё и поднапрячься.
Но делать-то было нечего, так что она подошла к своему дому, десятому по номеру, отставила от себя чемодан, воткнула ключи в, еле показавшуюся, скважину в двери, и начала раскидывать снег голыми руками. Он жёг, как огонь, болезненно колол, и руки быстро покраснели, онемели и затряслись. Но перчаток не было, только шарф – Алия знала это и даже не пыталась искать. Когда ее отправляли сюда, то дали мало времени на сборы, она и так боялась, что заболеет без шапки, потому из всего предложенного взяла только большой, тёплый шерстяной, которым она замотала всё своё лицо и голову. А на перчатки, увы, времени не осталось. Так что приходилось копать и копать, доводя кожу до ужасного состояния.
С завалом было покончено минут за десять. Дверь теперь отворялась легко, даже если и малость поскрипывая. В этот момент Алия почувствовала, как наконец с ее плеч спадает этот огромный груз усталости, и решила осмотреться. В доме было темно, что понятно, ведь в деревне уже начиналась ночь, но точно была видна буржуйка. С хлипкой заслонкой из легкого материала. Но даже такое ее обрадовало. Сейчас любой источник тепла был очень полезен.
Алия радостно забежала внутрь и закрыла дверь на замок. Хотелось как можно быстрее согреться. Чемодан полетел в угол, а сама она пропорхала к маленькой печке. Рядом с буржуйкой лежало дров двадцать, достаточно тоненьких, скорее всего из березы, а на них несколько спичечных коробков. Алии прежде не доводилось топить никакие печи, даже в бане, но тело трясло, надо было что-то решать.
Дрова закинуты в буржуйку, а Алия склонилась над ней, скрючилась, начала чиркать из раза в раз спичками, которые все не хотели поджигаться. Может, промерзли или отсырели, но девушка не опускала попыток. Наконец! Длинная каминная спичка загорелась. Алия кинула ее в буржуйку, прикрыла дверцу печки, с приятным чувством на душе наблюдая за тем, как разжигается огонь. И только сейчас она поняла, насколько отморозила свои ноги, кинутая недавно в сугроб, как сильно болит кожа рук.
– Что… – она не понимала, когда успела так сильно их повредить.
Руки были до ужаса красные, одеревеневшие и покрылись твердой коркой. Было похоже на обморожение. Это напугало ее.
Есть ли тут вообще больницы? Кто-то сможет помочь в случае чего?
Место же и вправду было отдаленным. А у нее ничего нет. Совершенно ничего нет. И никого. Даже телефона, чтобы позвонить кому-нибудь, нет. Сумки с какими-нибудь препаратами тоже нет, а местным жителям она пока не доверяла и, если честно, была очень насторожена. Просить их о чем-то было страшно.
Алия вновь посмотрела на руки. Это не выглядело так, будто пройдет само собой. Это выглядело очень опасно и болезненно.
– Да за что мне все это, – взвыла она, свернувшись на крохотном стульчике и уложив голову в сгибы локтей, а руки попыталась сложить в замок. Но не получилось. Понятно, почему спички не зажигались с первого раза – дело было не в них, а в том, что Алия просто не могла сейчас управиться со своим телом. Не подумала, сглупила. И что теперь делать? С такими культями, не руками, она не в состоянии ничего сделать. – Ложись и помирай, черт его дери…
В углу что-то зашуршало. Нет, этот звук был тут с самого начала, но Алия просто не обращала на него внимания: сначала в радостном волнении, а после в сильном отчаяние. Но когда боль отрезвила разум от ярких эмоций, а девушка просто начала думать, что же делать дальше, эти шорохи наконец-то донеслись до ее ушей. Отдаленно было похоже на звуки копошащейся мыши.
-«Но мышей здесь быть просто не может», – подумала Алия.
И ее окатило волной липкого, но холодного пота. Казалось, что уже в теплом помещении, освещенном и обогреваемом огнем, где сидела она в куче одежды, стало снова холодно. Шорохи продолжались. Словно не там, в углу за ее спиной, а под коркой головного мозга что-то зашевелилось, ожило. И непонятно что из этих двух вещей страшнее. Алия сглотнула. Надо было обернуться, нельзя вечность сидеть и игнорировать это. Она решила, что боятся нет смысла. Что ее там может ожидать?
И она обернулась.
Выдохнула. Это опять был чемодан. Она о нем напрочь забыла, слишком сильно погрузившись в себя. Тот трясся, как какой-то массажер, привлекал к себе внимание. Алия лишь вздохнула. Ее рукам будет только хуже, если она попытается поднять его. Ручка сумки все-же не была обита никакой кожей – чисто металл, который неприятно прилипнет к болезненно ноющим рукам. Но ему все равно ведь что-то надо, а эти звуки, когда Алия уже обратила на них внимание, игнорировать было просто невозможно.
– Слушай, я поняла, – подняла она руки в воздух. Чемодан успокоился, заглох, – ты пытаешься обратить на себя внимание. Но обрати пожалуйста внимание и на меня – у меня полностью обмерзшие руки, – тряхнула ладонями. – Мне нельзя даже пытаться тебя поднимать.
Чемодан, понимая, снова зашебуршал и затрясся.
– Я могу просто допинать тебя до печки. Пойдет?
Чемодан снова затрещал. Это было согласие.
Алия устало вздохнула, кое-как поднялась с маленького стульчика, стараясь не опираться на руки, и подошла к углу. Надо было его передвинуть. Раз удар по боковине, два удар, и теперь они оба оказались рядом с буржуйкой. В тепле. И молчании.
Больше чемодан признаков жизни не подавал. А Алия больше ничего не говорила. Тихонько разделась, откинула куртку к подоконнику и уселась обратно перед огнем, осторожно потирая руки. Стало как-то неловко. Последний месяц она редко оставалась один на один с этой…вещью? В тишине. Если такое и происходило, то время было не спокойное. Сейчас, конечно, спокойно тоже не было, но хотя бы не надо было куда-то убегать, находясь в судорожном состоянии. Последний раз, когда она оставалась с чемоданом наедине, было ее первое пробуждение в больнице после дня рождения. Тогда было совершенно не до неловкостей. А сейчас… Она бросила очередной косой взгляд на вещь.
– Эй, – нерешительно протянула девушка, сама не понимая, что делает.
Тишина.
– Эй! – позвала Алия уже более настойчиво через пару секунд ожидания.
Она ждала реакции от чемодана. Ждала, что тот затрясётся, как недавно, когда изъявил свое желание быть поближе к огню. Но тот стоял, не шелохнувшись. Это раздражало.
– Чемодан! Э-у, ты меня слышишь вообще?
Девушка решила, что любезничать с ним смысла нет. Раз смеет ее игнорировать, то получит по боковине ладонью, и на этот раз она уж точно позаботится, чтобы он не удумал попробовать ее сожрать. Алия со всей злобой ударила тыльной стороной ладони вещь, чуть его не уронила. Тот заскрипел.
– Неужели! Так ты отзываешься только тогда, когда тебя бьют? – в ответ скрип. – Тогда у меня для тебя плохие новости, дружочек.
Чемодан затрещал. Затрясся с большей силой. Недовольный. За пеленой раздражения и злорадства Алия вспомнила что хотела от него изначально. Просто задать обычный вопрос, который бы сильно облегчил ей жизнь сейчас.
– Ладно, не злись, – говоря громко вслух, нежно просипела Алия, стараясь успокоить своего оппонента вместе с собой. – Я с миром.
Реплика вновь была встречена тишиной, но чемодан хотя-бы перестал трястись, похожий на одичавшее животное. А перестал он в ожидании. Это воодушевило девушку. Где-то там, в глубине ее души, а скорее, головы, она понимала, что за последнее время ее жизнь только и делает, что вертелась вокруг этой вещи, но, а как иначе?
– Ты вообще умеешь говорить?
Снова тишина. Достаточно долгая, чтобы сделать выводы.
– «Похоже, нет», – подумала она со вздохом и отвернулась обратно к печушке.
Не то чтобы ей очень не хватало собеседника. Но проблема, которую нужно было решить – это сильное чувство неловкости. Не страх от одиночества – Алия знала, что если бы попала сюда полностью одна, то испытала бы в этом домике не какое-то подобие на комфорт, а самый настоящий ужас, когда ты не знаешь есть ли кто там, за этой дверью и этими окнами, полностью покрытыми снегом так, что ничего не разглядеть. Относительный попутчик решал эту проблему, но создавал новую – Алия просто даже не знала с чем находится рядом в метре. Оно не говорило, рассказать о себе не могло. Бабушки здесь не было, средств связи тоже. Культурно выразиться было невозможно, насколько сильно она загнана в угол.
Вообще, чемодан не был таким уж и плохим, просто на отношение Алии к нему влияло много факторов, один из которых – его прямая, буквальная причастность к тому, что девушке пришлось быть отделенной от своей бабушки, отправленной в эту Якутскую деревню. Конечно, как и в случае с обвинением этой вещи в том, что ее сослали, она перегибала.
Речь вообще не об обвинениях. А о других факторах, заставляющих Алию просто пылать праведным огнем, как только она видит эту вещь. Он сильно подпортил ей не только первые часы пробуждения после взрыва. Алия косо глянула не чемодан. Да, здесь все было однозначно. Если бы тогда он не помешал ей, то они смогли бы спокойно сбежать и не попадать в Оймякон. Но что-то заставило чемодан тогда повести себя с ней таким предательским образом.
Произошел потенциальный побег в первые недели после взрыва, когда Алия лежала в знакомой больнице, все еще привязанная к койке, но уже в другом помещении – не в операционной, а в обычной палате для больных при восстановлении. Положили Алию в одиночную, если не считать чемодан.
Первое время его очень настойчиво пытались отодрать от нее, делали что-то с ней под наркозом, когда она не помнила. Но при каждом пробуждении чемодан всегда находился рядом, аккурат лежа либо в ее ладони ручкой, либо просто неведомым образом прилипший к ее коже. Спустя время это становится уже не так важно. Остаются важным лишь белые стены и только они, окружающие Алию каждый день на протяжении всего этого времени. Она даже забывала о том, что эта вещица, чемодан, тут есть. В первую неделю ей казалось, что она совсем одна. В полной тишине, лезла на стены, кричала. Но никто не шел на зов. Приходили лишь тогда, когда нужно было сделать еще одно вливание, а потом Алия опять «исчезала».
Длилось подобное состояние где-то около четырех часов, позже, еще около двух на то, чтобы прийти в себя. Она ощущала, как ее жизнь теряется по крупицам в этом заточении. Ее игнорировали, ей не отвечали, лишь могли приносить еду, и то, как повезет, а чаще приходили, чтобы накачать ее анестезией или транквилизаторами. С последним было больно. Им было плевать на сохранность ее тела, в особенности, вен. Могли просто взять и со всей силы вколоть иглу под кожу, а потом резко выдернуть шприц, из-за чего боль шла импульсом по всему телу от этого отверстия. Могла хлестать кровь, если они делали все очень неосторожно, будто специально настолько больно, что, падая в состояние медикаментозного сна, она задерживалась еще на лишние пару минут в сознании от этой жгучести, текущей по венам.
«Ими» Алия называла медицинский персонал, которым будто было набито все. Они были как без лиц, даже без глаз, в огромных масках, закрывающих все. Каждую минуту, как Алия находилась здесь, они окружали ее. Между собой не отличные, даже рост практически одинаковый, ничем не примечательные и незапоминающиеся, от того выглядящие как обычная атрибутика больницы. Напоминающая о полной брошенности.
– Алия Маликова, – ее одиночество все же иногда прерывалось, и не сказать, что эта компания была хорошей, – вы готовы к разговору?
К ней приходил мужчина. Не часто, но и не давал о себе забывать. Он носил черный костюм, с иголочки, сидящий на нем идеально.
Точно брал мерки на такой-то наряд.
Носил очки, прямоугольные, в тонкой оправе. Скорее, они ему и не нужны были даже, стекло слишком тонкое, похожее на имитацию. А еще длинные ботинки лодочки с очень заостренным носом.
– Опять? – устало сипела каждый раз Алия. Садилась на свою койку, складывала ноги под себя и склоняла голову на бок.
