Он первым обратил внимание на старые географические карты. Раньше они выглядели, словно только что нарисованные, но к каждому новому приходу тимуровцев на природных рельефах появлялись пятна. Словно пока их не было, старинные карты, собственноручно начертанные царевичем Федором ещё в шестнадцатом веке, расстилали на столе неведомые бичи и устраивали пиршество. Углы у карт всё больше обтрепывались, шкурки чучел животных тоже отчего-то протёрлись до залысин. Их вины в том точно не было, но как знать, может, к бабке наведываются тимуровцы седьмой школы и небрежно обращаются с редкостями? Угощали их теперь исключительно черствыми булками, а сама Аделаида Ефимовна, выглядела так, словно спала, не снимая темно-синего платьица с засалившимся воротником. Лишь глаза старухи светились всё тем же пронзительным синим блеском, который, если, конечно, не думать о Гретеле и Гензель, можно было принять за доброту, и голос её оставался по-прежнему ласковым…
Отдел опеки задерживался. Наташка слопала две тарелки супа, нашла забытые в холодильнике печенюшки и две конфеты. Выпросила их с собой, но сгрызла на диване в гостиной под мультики. Только к 12 часам за ней приехали.
– Малыш, – перехватила девочку у порога Инга, – На самом деле никто не ест детей. Даже самые бедные родители не продают их старухам.
Женщины из опеки изумленно взглянули на Ингу и поспешили увести ребенка.
Альбинушка
Когда разобрались с Наташкой, Инга отправилась на работу. Пешком. Машину брать не стала. В их маленьком городке, странно иметь личный автомобиль, хотя все имеют, и Инга не исключение. Сибирь – не Европа с её стремлением экономить на всем, вплоть до расхода горячей воды. В Абакане, как и по всей России, ругать растущие цены на бензин и продолжать пользоваться автомобилем – своего рода традиция. После зарубежных поездок, понаблюдав за жизнью итальянцев и французов, поголовно бегающих по утрам в парках и ездящих по делам на велосипедах, Инга научилась оставлять личный автомобиль на стоянке. Заодно вспомнила, как приятно пройтись в погожую погоду по улицам, знакомым с детства. Посмотреть, как благоустраивается город, открываются новые магазинчики и рестораны…
На работе её поджидал вчерашний следователь. Инга нахмурилась. Мужчина расположился напротив танцевального зала, где обычно проходят занятия и, похоже, давно уже скучает.
– Добрый день. Не знал, что людям искусства можно приходить на работу, когда вздумается? – пошутил он.
– Если бы. Пришлось задержаться по семейным обстоятельствам.
– Вы не замужем, – напомнил следователь и смутился от собственных слов, что позабавило Ингу.
Несколько секунд она раздумывала, не поставить ли полицейского в ещё более неловкое положение. Поинтересоваться, например, не заигрывает ли он с подозреваемой в преступлениях. Но неожиданно для себя рассказала об утреннем визите соседской девочки. Вовремя заданными вопросами следователь вытянул из неё всё, вплоть до фантазий ребенка о старухах, поедающих детей. Проболтавшись, Инга почувствовала себя одураченной. Настроение испортилось.
– Извините, но времени разговаривать за жизнь нет, – спохватилась Инга.
– Побеседовать необходимо. В ваших интересах дать пояснения здесь, а не в кабинете у следователя. К тому же вы обещали предоставить видеозапись репетиции.
– Сделаю копию и занесу. Мне она тоже необходима. Для разбора с танцорами допущенных ошибок, я же объясняла.
– Мы поступим иначе. Запись я изымаю, а копию занесу чуть позже. Договорились?
Инга расстроилась. Тон следователя не располагал к возражениям. Да и не до ошибок теперь, когда двое ребят в больнице…
Инга молча протянула флешку с записью следователю. После его ухода отпустила и танцоров, которые ждали её всё утро:.
– Ребята, я не знаю, когда возобновятся репетиции. Выступления в ближайшее время не запланированы, так что давайте прервемся на недельку, но тренироваться всем обязательно ежедневно. Танцзал до обеда в нашем распоряжении.
Верочку, видеть которую совершенно не хотелось, тоже отправила домой. Когда все ушли, переоделась в трико и встала к станку.
Зеркало отразило стройную фигуру, легкую и невесомую. Инге давно уже минуло сорок, но глядя на себя в зеркало, она понимала, что даст фору молодым танцовщицам. Другое дело, что сейчас она не может позволить себе некоторые сложные прыжки, предполагающие спортивную подготовку начинающего гимнаста. Гимнаста, который не зациклен на выполнении годами отработанных трюков и способен осваивать новое. Набрать в труппу азиатских танцоров, с которыми она поставила свой крайний балет – невероятная удача! Их юные тела приземисты и легки. Европейское телосложение не позволяет так стремительно группироваться, оттого движения азиатских мальчиков исполнены непривычной для зрителя грации! Ворчание Верочки о страховке – бессмысленно. Во-первых, потребуются дополнительные люди, а во-вторых, танцор, который думает, как не запутаться в страховочных тросах, не сделает и половины из всего, на что способен.
Танцуя в одиночестве, Инга улыбалась, вспоминая первую в своей жизни сказку. «Гуси-лебеди»! С ума сойти, и удалось же ей это поставить, будучи совсем ребёнком…
Аудиозапись закончилась, а Инга продолжала танцевать, попадая в ритм, звучавший в голове…
– …Со ста-арой отцовской буде-еновки,
Что где-то в шкафу мы нашли…
А мо-ожет она начина-ается
С той песни, что пела нам мать.
С того, что при всех испыта-аниях
У нас никому не отнять…
Распевка никак не заканчивалась. Альбинушка была в ударе.
– Поддатая, – удовлетворенно прошипел Инге в ухо сосед по парте Серёжка, как только учительница по пению вошла в класс.
Инга кивнула, делая вид, что и сама видит. На самом деле нетрезвыми она считала только бичей, отдыхающих во дворе Димкиного барака. Её родители выпивали редко, а вот мать соседа по парте воспитывала сына одна и имела привычку приложиться к рюмочке. Серёжка, с детства знакомый с признаками женского опьянения, утверждал, будто Альбина Петровна часто приходит в школу поддатая. Но Альбинушка и навеселе не отменяла уроков. Напротив, в такие дни у неё пели все. Даже Инга, хоть певичка и попросила её однажды перед ответственным выступлением не петь, а только молча открывать рот, создавая массовость. Сейчас Инга понимает почему – голоса-то сроду не было! Ни первого, ни второго. Тот неконтролируемый шелест и визг, что вырывается у неё при пении, наверное, так же был невыносим для чуткого слуха профессиональной вокалистки, как для неё – танцоры, не понимающие, что делать с собственными ногами…
Других учителей можно было легко поделить на «злых», как Тамара, «добрых», как беспомощно пасующая перед детскими выходками Идеюшка или вредных, как Гавлина Подлинична. Альбинушка же оставалась непредсказуемой. Порой весь урок она кричала и обзывалась, порой мучила школьников унылыми распевками или нудно повторяла биографию Вольфгана Амадея Моцарта. История несчастного мальчика-музыканта, которого жестокий отец, с четырех лет, заставлял музицировать на органе, а в конце жизни отравил завистливый Сальери, сначала всех расстроила до слез! Но скоро поднадоела. Тем не менее, Альбинушка из года в год продолжала рассказывать школьникам всех классов печальные подробности биографии музыканта. Даже Лина была не в силах заставить певичку изменить отношение к предмету. Директрисе приходилось мириться со своеобразной системой преподавания, ведь благодаря Альбинушке, школьный хор неизменно побеждал в городских смотрах-конкурсах. В какой-то момент Альбинушке пытались придумать новое прозвище. За пышную химическую завивку темных волос, стоявших шаром вокруг лица, певичку окрестили было Анжелой Дэвис – весьма популярной в 1980-х годах чернокожей право защитницей из Алабамы – но прозвище не прижилось. Тогда Анжелой Дэвис стали называть Володю Фоменко из 4 «В» за спутанные кудри и фирменные джинсы. Тот сидел, если Инге не изменяет память, на пятой парте третьего ряда. Позади Ильи Крещеного, но впереди братьев Бутусовых. Володя сильно переживал из-за «девчачьего» прозвища, а Гавлина Подлинична не упускала случая привлечь внимание одноклассников к его кудрям…
Случались дни, когда Альбинушка приходила на урок особенно бодрой. Тогда она прикрикивала на очередного баяниста (их певичка меняла, не дожидаясь одобрения педсовета и, почему-то, после уроков уводила домой). Распевки в такие дни проходили весело и без историй о мучениях Моцарта, а песни пели вообще замечательные – про Кубу и Че Гевару. Если верить Сережке, всё зависело от того, поддатой ли пришла на урок Альбинушка…
– С чего-о начинается Ро-одина?
С картинки в твоем букваре…
С хоро-оших и верных това-арищей,
Живущих в соседнем дворе-е…
– Достаточно, – громко захлопала, наконец, ладонями Альбинушка, почувствовав готовность многочисленных связок к новому этапу пения, – теперь нашу интернациональную.
Класс недовольно загудел.
– Да не «Интернационал», а про Кубу! – рассерженно прикрикнула на ребят учительница.
Последовал единодушно-одобрительный вздох. Про Кубу песня хорошая. Её выучили недавно и пели на два голоса.
– Небо надо мной, небо надо мной, – начинали вторые голоса.
– Как сомбреро, как сомбреро, – подхватывали первые.
– Берег золотой, берег золотой, – не унимались вторые.
– Варадеро, Варадеро, – что есть силы тянули первые.
– Куба далека, Куба далека
Куба рядом, Куба рядом!
Это говорим, это говорим
Мы! – торжественно заканчивал общий хор.
В финальном припеве Инге позволялось издавать любые звуки, а Сережка орал что было сил. Альбинушка взмахнула обеими руками, заканчивая урок. Потом, покачиваясь, уселась за учительский стол и уже не реагировала на всеобщее ликование по поводу окончания урока. Мощный голос бывшей певицы вонзался в ушные перепонки, только если кто-нибудь в порыве радости начинал скакать через парты или опрокидывалась партитура.
Урок пения по средам ставили последним. Теперь предстояло забрать подшефное третье звено, и отправиться строем на Строительную.
– Знаете что, – заявила в тот день мальчишкам Инга, – чтобы я больше не слышала этого вот вашего «черствые булки», «невкусные конфеты»… Она же старенькая. Нас отправили помочь, а мы только чаи гоняем, да выспрашиваем, откуда то, откуда это. Сегодня устроим Аделаиде Ефимовне генеральную уборку. Ясно?
– Ух ты! У вас кубинский трогон появился! – начал по привычке Коля, едва переступив порог, но умолк под свирепым Ингиным взглядом.
– Правильно, детка. Эта птичка живет на Кубе. Правда, красивая? – обрадовалась старушка, протягивая чучело невиданного пернатого, красно-сине-белым оперением повторяющего цвета кубинского флага.
– Никакой Кубы! – шикнула на мальчишек Инга и, словно на репетиции, быстренько распределила роли.
Ведра, тряпки, веники и мыло нашлись для каждого. Даже маленький Славик в тот день умотался, таская мусор в бак за оградой. Инга с Димой трясли пыльные половики во дворе, когда из-за соседского забора донеслось:
– Да что б тебя! Аделаида! Твоя кошка опять двух цыплят задавила!
– Не наговаривай на животинку Фомич, – возмущенно закричала в ответ старушка.
Голос стал неузнаваемо злым и пронзительным, но сосед не унимался:
– Ты не ори, старая ведьма! Никто тебя не боится! Разве это по-соседски? Твоя животинка так весь выводок у нас сожрет. Не кормишь ты её, что ли?!
– Неужто мне кошку покормить нечем! А с чего это ты взял, что моя кошка пакостит?
– А чья ж ещё?!
– Так, может, собака какая повадилась, или коршун. Откуда мне знать. Закрывать надо цыплят-то.
– А то мы не закрываем!
– Плохо закрываете, раз пропадают!
Седая кошка из-под крыльца поглядывала на кричащих и словно ухмылялась. Разноцветные глаза зловеще светились в полутьме. К слову сказать, виновница раздора заметно округлилась в последнее время. Хвост распушился, седая шерсть лоснилась и отливала лиловым…
Генеральная уборка на Первой Строительной, 13 закончилась некрасивой руганью Аделаиды с соседом, но, не смотря на шум, тимуровцы смахнули всю паутину из углов, вымели сор, отмыли окна. Только… спустя пару дней, в пятницу, когда зашли навестить подопечную, не обнаружили и следов своих стараний! В домике царил прежний бардак. Инга снова подумала о тимуровцах седьмой школы. Одноклассники предупреждали, будто от тех ребят можно ждать чего угодно…
Сделка!
– Давай продолжим, Сеня. Ты обещал рассказать, что тебя напугало в детстве. Для лечения очень важно вспомнить прошлое. Когда мы с тобой разберемся во всем, может обнаружиться, что и повода-то для расстройства не было.
Доктор Воронцов старался быть тактичным, но снова едва не довел пациента до истерики, пытаясь вытянуть хоть что-то полезное для терапии. Тот рассказывал о детстве, о школьном спектакле, о тимуровской работе и о странной старушке, жившей неподалеку от школы… Но что-то важное, что, видимо, и стало основным травмирующим моментом, старательно замалчивал, как бы не формулировал психолог вопросы. Евгений Львович внимательно рассматривал только что составленную схему беседы и не мог прийти к окончательному выводу. Травма, запустившая механизм болезни, однозначно не связана с сексуальным насилием. Скорее, тут что-то противоправное. Не исключено, что преступление. Вероятно, больной покрывает кого-то. Ещё пара-тройка вопросов и больной «расколется». Главное, не прекращать беседу…
– Я очень Вас уважаю, Евгений Львович, но о том, что вы хотите узнать, нельзя говорить. Опасно. Очень опасно!
Больной нервничал всё сильней. Тряслись кончики пальцев. Пришлось прекратить разговор и отправить Сеню в палату, вручив горсть конфет. Психолог вышел вслед за больным в сквер и наблюдал, как душевнобольной художник торопится прочь, словно спешит унести что-то важное. То самое, что случилось примерно лет тридцать назад, но о чём по какой-то причине всё ещё является тайной…
Арсений Жиц, конечно, прекрасно помнит тот день и мог бы восстановить все события по минутам без психолога. Всякий раз, когда они навещали старушку, Аделаида Ефимовна, порывшись в своем бардаке, извлекая из выдвижных ящиков какие-нибудь диковинки. Для каждого из ребят был припасен сюрприз: рисунок единорога, окаменевший зуб мамонта, оплавленный метеорит, книжка… Чего только не пылилось в бесчисленных шкатулках и тумбочках на Первой Строительной, 13! Но тимуровская работа третьего звена протекала по нелепому графику. Заниматься генеральной уборкой и подметанием дворика смысла не было: на следующий день беспорядок становился прежним. Хозяйку он, впрочем, совершенно не беспокоил. Аделаида Ефимовна лишь посмеивалась над их усилиями, мало волнуясь, что давно бы и ей самой пора переодеться в чистое. Инга приставала с вопросами, чем помочь. Однажды старушка завела с ними совсем странный разговор.
– Ну, вот скажите мне, пионеры, чего бы вам хотелось больше всего?
Первым ответил Дима:
– Чтобы мама с папой не пили…
– Нет, нет, детка! Желать надо для себя. Пионерам ведь не нужны деньги и богатство. Так чего ж вы хотите? – допытывалась старушка.
– Ну, не знаю… – сник мальчик.
– А вы думайте, думайте. Всё у вас теперь есть, не то, что в прежние времена. Школа, кино, любые игрушки, еды вдоволь. Пройдут годы, каждого пионера выучат какой-нибудь профессии, жизнь станет лучше, а ведь всё равно чего-нибудь да будет не хватать. Представьте, встретите вы волшебницу, которая может исполнить любое желание. Чего попросите?
Мальчишки пришли в замешательство. Инга тоже не нашлась, что ответить на такой простой вопрос. Что ей нужно для счастья? Чтобы Сеня хоть раз не запутался в платке на репетициях? Чтобы разрешили показать «Гусей-лебедей» на главной школьной сцене, а не в спортзале и не в коридоре, где проходит линейка?
– Я знаю! – прервал её размышления Коля Никитин, – Для счастья надо, чтобы всё, что задумывается, непременно сбывалось. Чтобы став взрослыми мы смогли воплощать в жизнь любые свои идеи. Чтобы не просто мечтали о путешествии на Кубу или в Австралию, а взяли да и отправились туда. Мама говорит, будто советские люди не должны ездить за границу, а вот норвежец Тур Хейердал захотел пересечь на лодке Атлантический океан и приплыл к полинезийским дикарям. Ужасно хочется путешествовать по всему миру, когда вырасту…
– Если есть деньги, хоть кто может путешествовать. Даже если ты живёшь в Советском Союзе. Наверняка твой норвежец долго копил на лодку. Я тоже видел «Международную панораму», где его показывали, – возразил Володя Фоменко.
– Значит, тебе деточка все-таки потребуются деньги? – прищурилась старушка, взглянув на Володю.
– Кто ж от них откажется? – пожал тот плечами.
Мальчишки начали спорить. Мол, лодка у Тура Хейердала была тростниковой, зачем на неё копить? В конце концов, согласились, что воплощать в жизнь мечты – действительно самое полезное желание для будущего!
Дима возражал, что их отец, например, не мечтает ни о чём, кроме водки… но и его убедили. Ведь в будущем мечты у людей станут совсем другими, а водку, может, и вообще выпускать перестанут. Может, учёные будущего изобретут особое лекарство, соберут в одной больнице всех пьяниц и вылечат, тогда и спрос на водку исчезнет…
– Что ж, деточки. Мечты так мечты. Хорошее загадали желание, если повезет, оно непременно исполнится…
– Скажите лучше, чем Вам помочь, – прервала бабку Инга, – Может, в магазин сходить за чем-нибудь?
– Да, детки. Ступайте-ка в магазин, – согласилась Аделаида Ефимовна.
Достала из кошелька синенькую «пятёрку», написала список покупок, и они начали одеваться, толпясь в тесной прихожей. За сборами не заметили, как маленький Славик заснул на диване.
– Пускай отдыхает, крошечка моя сладкая. Заберёте его, когда вернетесь, – выпроводила всех из дому старушка.
Никто не возражал. Было даже удобнее отправиться за покупками без мелкого. Оравой брели они, в гастроном, который располагался в конце Первой Строительной, за школой, но пройдя метров двести Дима вдруг остановился:
– Зря Славку оставили.
– Что с ним случится!? – одернула мальчишку Инга.
– Возвращаемся! Это была сделка! – вдруг крикнул Володя и первый побежал назад.
Все кинулись за ним.
