Она еще несколько мгновений молча смотрела на меня. Так, мне только адрес нужен – завтра я с этим врачом сам поговорю…
– У нас будет ребенок, – произнесла, наконец, Татьяна.
Глава 4.
Жену, как работу, выбирают один раз в жизни
– Кто звонил? – спросил муж, не отрываясь от экрана, на котором разворачивалась художественная версия некоего производственного конфликта.
– Лиля Табачникова, – ответила она, дрожа от нетерпения поделиться с ним радостной новостью.
– Кто? – недоуменно глянул он на нее.
– Ну, Лилька – комсорг группы нашей институтской, – напомнила она ему.
– А-а, – равнодушно протянул он, вновь отворачиваясь к экрану. – А чего хотела?
– В этом году десять лет, как мы институт закончили, вот ребята и решили собраться. – Не дождавшись от него никакой реакции, она нерешительно добавила: – Я бы тоже хотела пойти.
– Зачем? – бросил на нее муж острый взгляд.
– Как зачем? – растерялась она. – Мы ведь пять лет вместе учились… И потом я ни на одну встречу попасть не смогла! А теперь вот десять лет прошло…
– И ты, по-моему, все эти десять лет прекрасно без них прожила, – прищурился муж. – Что же теперь-то так захотелось?
– Да мне просто интересно старых друзей повидать! – вспыхнула она. – Узнать, как у кого жизнь сложилась. Ты же сам меня только что отчитывал, что я с людьми не общаюсь, а появилась такая возможность, так сразу: «Зачем?»?
– Я говорил о том, что тебе нужно в настоящей жизни контакты с людьми поддерживать, а не за прошлое цепляться, – буркнул муж. – Студенческий бардак уже давно закончился, сейчас нужно в будущее смотреть и интересы свои направлять на его создание и упрочение.
– Да честное слово! – воскликнула она. – Это же всего лишь встреча выпускников – я только на один вечер отлучусь…
Она резко оборвала себя – тихий внутренний голос совсем не тихо рявкнул, что криком ни своего не добьешься, ни правоту свою не докажешь.
– Так я смогу пойти или нет? – Придя в себя, негромко спросила она.
– Когда? – коротко осведомился муж.
– В следующую субботу, – также коротко ответила она.
– Да иди, ради Бога, раз тебе уж так приспичило, – устало бросил муж, потянувшись к телевизору, чтобы прибавить звук.
От его сговорчивости ей мгновенно стало неловко.
– А у тебя на этот день никаких мероприятий не запланировано? – смущенно спросила она. – Ты сможешь с детьми остаться?
– Спасибо, хоть сейчас вспомнила, – ядовито заметил муж. – А что – если бы я занят оказался, ты бы отказалась от этой встречи?
– Конечно, – не раздумывая, ответила она.
Он хмыкнул.
– Да ладно, хочешь идти – Бог знает куда – иди.
– Спасибо, – просияла она.
– Я, правда, хотел, – добавил муж задумчиво, – чтобы мы все вместе куда-нибудь выбрались… В кино, например, или в цирк, или вон в саду соседнем погуляли, пока погода хорошая…
– Так можно на эти выходные, – с готовностью подхватила она.
– На эти выходные, – покачал он головой, – мы детям зоопарк обещали, если мне память не изменяет.
– А может, я в субботу с ребятами встречусь, а в воскресенье в кино пойдем? – предложила она.
– Посмотрим, – уклончиво ответил муж.
Она улыбнулась. Как ни раздражал ее временами этот надоедливый внутренний голос, но все же, в конечном итоге, он всегда оказывался прав. Если спокойно, по-хорошему объяснить человеку – особенно, близкому – что у тебя на душе, он обязательно поймет. Он просто не может не понять. И не пойти навстречу. От этой мысли ей сделалось очень хорошо на этой самой душе.
Вдруг она вспомнила о Лилиной просьбе.
– Ты знаешь, тут еще такое дело… – неуверенно начала она.
– Что еще? – раздраженно нахмурился муж.
– Ты не сможешь … помочь нам с рестораном? – Запнувшись, она чуть было не передумала задавать этот вопрос. Как все же некрасиво получается: вроде, она с ним так миролюбиво говорила, чтобы затем с просьбой пристать.
Вскинув глаза, она увидела, что он, прищурившись, в упор рассматривает ее, и быстро добавила: – Лиля сказала, что они сами хотели где-нибудь договориться, но ни у кого знакомых не оказалось…
– А-а, – удовлетворенно откинулся на спинку дивана муж. – Теперь хоть понятно стало, зачем ты им понадобилась.
– Ну, зачем ты так? – От неожиданности она даже не обиделась. – Меня ведь и раньше приглашали, но ты же знаешь – я просто не могла никуда пойти.
У мужа презрительно искривились губы.
– Эта твоя Лиля… Она тебе первой позвонила или немножко наоборот?
– Не знаю, – искренне ответила она. – Наверно, не первой. Она сказала, что уже два дня всех обзванивает…
– Вот именно, – коротко и очень зло хохотнул муж. – Два дня всех обзванивает, и ни у кого не обнаруживается знакомых среди работников ресторанов. И – обрати внимание! – только после этого она вспоминает, что есть ты, а вернее, у тебя есть муж, у которого есть некие возможности…
– Неправда! – отчаянно воскликнула она. – Тогда, сразу после института, меня никто ни разу ни о чем не просил…
– Правильно, – согласно кивнул муж, – тогда у твоего мужа еще никаких связей не было – о чем же просить?
– Не нужно мне было с тобой об этом заговаривать, – тоскливо бросила она, чувствуя, что еще немного – и в душе укоренятся ростки подозрений.
– Опять правильно говоришь! – отрезал муж. – Я и так постоянно с просьбами к руководству обращаюсь. И путевки детям в лагерь, и на оздоровление вас всех летом к морю отправить, и лекарства, когда у них тяжелая ангина была, я, по-моему, доставал. Для своей семьи я что угодно попрошу, и отработаю потом одолжение, а для каких-то там посиделок – уволь! – Он помолчал немного, тяжело дыша, и добавил: – И дай мне, в конце концов, фильм посмотреть.
– Я пойду, посуду помою, – устало отозвалась она и поднялась с дивана.
Муж рассеянно кивнул.
Весь следующий день на работе она думала, как сообщить Лиле неприятное известие. Не говорить же, что муж категорически отказался помогать в организации дурацких «посиделок», идущих в ущерб интересам его семьи. Сказать, что он ничего не сумел найти, у нее язык тоже не поворачивался. Сразу ведь поймут, что неправда, и получится, что это не она, а он ей соврал. Тихий внутренний голос возмутился при одном только намеке на мысль возвести такую напраслину на близкого человека.
К счастью, утром, выходя с детьми из дому, чтобы подвезти их в школу, муж предупредил ее, что будет сегодня поздно.
– У нас сейчас отчет по третьему кварталу – дел невпроворот, – сказал он.
На этом объяснении она и решила остановиться. Ведь чистейшая же правда! У них столько предприятий под началом, и каждое из них сейчас докладывает о проделанной работе. И всю эту информацию нужно проанализировать, подвести итоги, скорректировать планы на следующий квартал… Они же там, действительно, с утра до самого позднего вечера трудятся, не разгибаясь – какой там восьмичасовый рабочий день, как у нее в институте. Когда же о ресторанах договариваться? А ответственность вообще ни в какое сравнение не идет!
Вечером, забрав детей из школы, она сразу же набрала записанный накануне номер.
– Лиля, привет, это я, – проговорила она в ответ на отрывистое: «Да?»
– О, привет! – Голос у Лили сразу же изменился. – Ну, чем порадуешь?
– Да не очень-то и порадую. Муж сейчас помочь нечем не может, у них отчетный период по третьему кварталу – света белого не видят, – повторила она слова мужа, стараясь говорить как можно увереннее.
– Ну ладно, что же поделаешь, – вздохнула Лиля. – Витька обещал, что, в крайнем случае, у себя на заводе в столовой договорится. Будем надеяться, что для своих-то чего-нибудь несвежего не подсунут.
– Лиля, а я чем-то другим могу помочь? – неловко спросила та, которую позже назвали Мариной. – Я ведь понимаю: всех собрать – дело непростое.
– Помочь, говоришь? – Лиля задумалась. – Ну что ж, если Витька завтра в столовой договорится, я могу тебе пару телефонов дать – обзвонишь ребят, скажешь, где встречаемся. Да, вот еще одно, – помолчав, добавила она, – нужно будет с них деньги собрать. А то ведь, хоть и своя столовая, но как в той знаменитой фразе: «Утром – деньги, вечером – стулья». А в нашем случае и стулья, и столы.
– А что ж только пару? – тут же загорелась та, которую позже назвали Мариной.
– Да только тех, кто недалеко от тебя живет, – насмешливо ответила Лиля. – Ты же не поедешь на другой конец города за деньгами?
– Ну, на другой конец … наверно, не смогу, – запнувшись, ответила та, которую позже назвали Мариной. – У меня все же двое детей…
– Да-да, я помню, – легко согласилась Лиля. – Двое детей, муж на ответственном посту и весь дом на тебе.
– А может, я еще тем позвоню, кто рядом со мной работает? – предложила та, которую позже назвали Мариной. – Я вполне смогу с ними в обеденный перерыв встретиться.
– Серьезно? – удивилась Лиля. – Ну, давай – так, конечно, быстрее будет.
Та, которую позже назвали Мариной, положила трубку и с удивлением прислушалась к себе. У нее вдруг появилось ощущение какого-то … предвкушения. Нет-нет, не самой встречи, хотя ей очень хотелось увидеть знакомые лица. Господи, а узнает ли она их? Впервые за очень долгое время она почувствовала, что с нетерпением ждет завтрашнего дня, когда она сможет сделать не что-то просто нужное и полезное, а то, что принесет радость и ей, и многим другим.
На следующий день она получила от Лили список из десятка номеров телефона и, накормив семью ужином и дождавшись, пока муж устроится перед телевизором, чтобы послушать новости, засела за телефон в передней.
Коротко поговорить ни с кем не удалось. Все, казалось, были рады слышать ее голос, с интересом расспрашивали о ее жизни, с готовностью делились своими новостями и с нетерпением ждали грядущей встречи. С некоторыми, самыми близкими друзьями – подружками, в основном – она еще общалась некоторое время после института, до рождения сына, но ведь и с тех пор около девяти лет прошло…
Она даже не заметила, как закончилась программа новостей. В переднюю вышел муж и недовольно заметил: – Сколько можно на телефоне висеть? Мне могут с работы позвонить.
– Сейчас, минутку, – бросила она в трубку и, прикрыв ее ладонью, негромко сказала: – Но ты же сам говорил, что нам нельзя поздно звонить, когда дети спят.
– Это со всякой ерундой нельзя, – оборвал ее муж. – А мне по делу могут позвонить. Сказал же, что отчетный период идет.
– Я, что, каждый день телефон занимаю? – возмутилась она. – Мне ребят нужно обзвонить, сказать, где собираемся.
– Больше некому, что ли? – сердито буркнул муж.
– Я ни на одной встрече не была, – напомнила она ему. – Могу я хоть раз в жизни Лильке с Витькой помочь?
– С каким еще Витькой? – подозрительно прищурился муж.
– Со старостой нашим, – объяснила она. – Они всегда всей организацией занимаются – просто это, что ли?
– Человеку, уважающему свое и чужое время не нужен час, чтобы десять раз повторить адрес, по которому встреча состоится, – холодно заметил муж и ушел назад, в комнату, хлопнув дверью.
Она решила больше никому после ужина не звонить. В самом деле, и работа по дому застопорилась, и напряженная ситуация в семье никому не нужна. У мужа тяжелый период на работе, и детям внимание уделить нужно, да и самой себе настроение портить не хочется. Значит, звонить только до его прихода домой или на работе, в обеденный перерыв.
О том, чтобы звонить по своим личным делам в рабочее время, даже речи быть не могло. Тем более, что и работы, как назло, навалилось больше обычного. Ей нужно было срочно перемерить все Аллины образцы (руководитель лаборатории велел ей сделать это в первую очередь) в то время как ее уже поджидала следующая партия, хозяин которой не поленился лично принести ее ей – с душевной просьбой сделать измерения как можно скорее.
Она заметила, что на работе ее телефонные звонки почему-то заканчивались быстрее. Вот опять муж прав оказался, подумала она. На работе люди, действительно, совсем иначе ко времени относятся. Сообщив очередному одногруппнику время и место встречи, ей оставалось лишь договориться с ним (или с ней), где он (или она) сможет передать ей деньги на аренду столовой. Мало кто мог сделать это сразу – с большинством из своего списка она условилась встретиться на следующей неделе: в обед у метро или после работы, по дороге домой, на своей станции.
Но двое из них – Лида Федотова и Слава Загоруйко – работали в соседнем НИИ и смогли выйти ей навстречу (в обеденный перерыв, разумеется) прямо на следующий день. Так они и простояли, болтая, целый час на бульваре. Во время учебы та, которую позже назвали Мариной, ни с одним из них особо близко не дружила, но минутная встреча (никому из них даже в голову не пришло присесть на скамейку) почему-то затянулась, невзирая на прохладный осенний день и все возрастающую вероятность остаться без обеда.
Для начала они с радостным удивлением отметили, что все еще в состоянии узнать друг друга. Вернее, Лида со Славой, которые работали в одном и том же учреждении, узнали ту, которую позже назвали Мариной, а она – их. После чего они принялись подтрунивать над ее «непревзойденной способностью маскироваться в толпе», поскольку за все эти годы им ни разу не удалось заметить ее в автобусе, «доставляющем тружеников мысли к рабочим местам и назад, к метро».
– Мы даже решили, – пошутил Слава, – что тебе муж личного шофера предоставил.
Вспомнив разговор с учительницей, та, которую позже назвали Мариной, смутилась.
– Да вы что! – ответила она, неловко дернув плечом. – У мужа машина, конечно, есть, но она же служебная – не хватало еще, чтобы он меня на работу возил.
– А чего? – удивилась Лида, мечтательно прищуриваясь. – Я бы, например, не отказалась. Уж куда приятнее, чем в этой давке по два раза в день… Хотя я бы с таким мужем, наверно, вообще не работала.
Та, которую позже назвали Мариной, перевела разговор на работу, чтобы вернуть их к рассказу о своих успехах – ей-то на этом поприще похвастаться было нечем. Но вместо этого, как-то незаметно они углубились в воспоминания – о том, где, когда и при каких именно обстоятельствах уже и в те годы проявились «непревзойденные способности» каждого из них. Каждый случай вызывал в памяти другие – один забавнее другого, и та, которую позже назвали Мариной, вдруг с удивлением обнаружила, что ей совсем не обидно, что ее постоянно обрывают на полуслове, и она сама без малейшей опаски перебивает собеседников, чтобы поделиться очередным всплывшим в памяти казусом.
Эта встреча так напомнила ей атмосферу ее студенческой жизни, что у нее сердце защемило. Ведь умели же они настолько беззлобно подшучивать друг над другом, что никому даже в голову не приходило обижаться – наоборот, все изо всех сил напрягали воображение, чтобы превзойти шутника в остроумии. Как же ей не хватало всего этого в последнее время! И когда, в самом деле, она успела превратиться в эдакую солидную матрону?
Шутки шутками, но ее «непревзойденной способностью» всегда было умение учиться. Неважно где, и неважно чему. В школе она получала одинаково отличные отметки – что по алгебре с геометрией, что по истории с литературой, честно выучивая все заданное по учебнику и выполняя все, без исключения, домашние задания. Она ни разу в жизни не прогуляла ни одного урока, а однажды даже на экзамен пришла с высокой температурой, невзирая на протесты матери.
Мать всегда, с самого юного возраста, непрестанно напоминала ей, что в хорошей учебе лежит залог ее хорошего будущего, поскольку сама она, работая медсестрой в поликлинике, ничем помочь ей не сможет. Мать вырастила ее сама, отец ее исчез как раз перед тем, как она пошла в школу. «Отправился свою первую любовь искать», – объяснила ей мать много лет спустя. И, надо понимать, нашел – больше она его ни разу не видела. После занятий она никогда не задерживалась, чтобы поболтать с подружками; шла прямо домой – делать уроки и помогать матери по дому, поскольку той больше не на кого было рассчитывать.
Наверно, поэтому близких друзей в школе у нее никогда не было. Одноклассники прозвали бы ее занудной зубрилой, но она и домашнюю работу списывать всем желающим давала, и на контрольных всегда соседский вариант решала, и на экзаменах на любую просьбу о помощи откликалась. Относились к ней без особой теплоты, но достаточно дружелюбно.
Но никаких ярких талантов у нее никогда не просматривалось. Никакой тебе страстной увлеченности чем бы то ни было – хоть плачь! Поэтому к окончанию школы перед ней встала большая проблема – что делать дальше? Она даже решила пойти работать – с деньгами в семье опять же полегче стало бы – но мать стала насмерть. «Мне не удалось выучиться, так хоть ты образование получишь» – и точка. Точка-то точка, но куда все же поступать? Многие из ее одноклассников собирались поступать в политехнический, и разговоров об этом институте велось вокруг нее предостаточно. Не особо престижный ВУЗ, но поступить туда легко, никакие связи искать не нужно, а инженеры везде нужны.
Кроме того, медалистам для поступления нужно было сдать всего один экзамен – вместо четырех. Последнее соображение и склонило ее окончательно к выбору технического будущего. До золотой медали она не дотянула – физкультура помешала, не было по ней учебников, по которым можно бы было дома, как следует, подготовиться и получить свою пятерку на следующем уроке. Но и серебряная медаль, как выяснилось, при поступлении учитывалась.
Так и оказалась она – одной из первых, как обычно – на физическом факультете. Первое время она чувствовала себя полным чужаком в группе. Ребята с ней учились, в основном, приезжие, и они перезнакомились между собой еще во время вступительных экзаменов, в общежитии. Но затем их послали на месяц в колхоз, на уборку свеклы. В дальней, глухой деревне их устроили на раскладушках в здании деревенского клуба, где не то, что отопления с душем – водопровода не было. Умывались они у колодца, на завтрак, обед и ужин ездили в открытой грузовой машине в соседнюю деревню, в столовую сахарного завода, а по вечерам им строго-настрого запретили отходить от клуба более чем на двадцать шагов – местное население не очень жаловало приезжих.
Она, коренной городской житель, смотрела на эту жизнь на природе широко раскрытыми глазами – все казалось ей преисполненным романтики. Все – кроме работы в поле. Свекла сидела в земле и категорически отказывалась выходить на поверхность, сколько не тяни ее за ботву. В первый же день она поняла, что положенную норму ей не удастся сделать никогда. Сидя вечером в кузове машины, везущей их к месту ночлега, она едва не плакала от ломоты в спине, саднящей боли в руках и бесконечного унижения.
Спустившись с машины, она едва доковыляла до своей раскладушки, рухнула на нее и накрылась с головой одеялом. Лишь бы только никто ее не трогал. Не тут-то было! Ее вытащили из-под этого одеяла, заставили вымыть руки (А то царапины загноятся!), растерли спину (Это с непривычки – завтра и не вспомнишь!) и поволокли во двор – пить чай у небольшого костра. Там ее поздравили со вступлением в ряды борцов за урожай, сообщили, что только теперь она имеет полное право каждый день кушать борщ, и напомнили, что коллектив – это великая сила. Так что нечего кукситься – норму ей сделать помогут.
И действительно помогли. Не полную норму – никто бы в жизни не поверил, что чахлый горожанин смог наравне с деревенскими работать – но почти. Ей больше не было бесконечно стыдно домой с поля возвращаться. А по вечерам ее опять ждал чай, беззлобное подшучивание над ее растущим мастерством укрощения корнеплодов, бесконечные рассказы о всевозможных курьезах в общежитии…
