Я ошарашено покачала головой.
– Ну, надо же и самой за всем следить, – воскликнула мать, – не только же врачу на слово верить! Ты у себя в районной поликлинике на учет стала?
Я опять кивнула.
– Как фамилия врача?
Я назвала.
– Ладно, я узнаю, что это за специалист, но вообще мне это не нравится, – поморщилась она. – Там таких, как ты – десятки, если не сотни, поток идет, и на особое внимание рассчитывать не приходится. Нужно бы еще у кого-то проконсультироваться… – Она задумчиво прищурилась.
– Да зачем? – застонала я.
– А вот хотя бы затем, чтобы – если мнение твоего врача подтвердится – и дальше к нему с доверием прислушиваться. В общем, дай мне неделю – я справки наведу…
– Мама, ну, не надо, у меня очень хороший врач! – В отчаянии я и ей рассказала о тех двух женщинах, которые благодарили в моем присутствии врача за детей.
– Это – не показатель, – как всегда, с ходу отмела мои слова мать. – Принято так – вот и пришли. Значит, через неделю я тебе позвоню… нет, лучше приеду, – поправилась она, бросив на меня короткий взгляд.
Нетрудно догадаться, что когда мы возвращались домой, настроение у меня было далеко не лучшее. И то, что мой ангел просто излучал… нет, просто булькал… нет, просто неприлично булькал радостным воодушевлением, мне его никак не улучшало.
– Ты чего надулась? – промурлыкал он, как только мы отъехали.
– Ничего, – буркнула я, не поворачивая головы от окна.
Дома я мрачно взялась за книгу и устроилась на диване в гостиной. Он продолжал крутиться около меня – мелькал перед носом, как муха назойливая: то по плечу погладит, по волосы за ухо заведет, то в макушку чмокнет.
– Отстань! – не выдержала, наконец, я.
Он тут же уселся рядом и отобрал у меня книгу.
– Ну, выкладывай, – заявил он, пытаясь обнять меня за плечи.
– Что я должна тебе выкладывать? – Я отодвинулась.
– Чего ты опять злишься, – ответил он, опять расплываясь в улыбке Иванушки-дурачка. – По-моему, сегодня все отлично прошло…
– Для кого? – выпалила я сквозь крепко сжатые зубы. – Все друг друга поздравили! Все друг с другом вина выпили! И даже выяснили, кто у нас молодец. Ты, разумеется, кто же еще? А мое дело – перед матерью навытяжку сидеть и на вопросы с пристрастием отвечать! И голову пеплом посыпать, потому что опять все не так сделала.
– Татьяна, ну, не меня же ей расспрашивать! – растерянно проговорил он, и тут же пришел в себя: – Тем более что ты и от меня все в тайне держала! Я вообще понятия не имею, за что мне хвататься: тебе одно сказали, Гале – другое, в Интернете каждый сайт что-то свое советует… Если хочешь, я сам с твоей матерью поговорю, чтобы она тебя лишний раз не теребила…
– Не надо! – завопила я, с ужасом представив себе их объединенные усилия.
– Ну, тогда сама скажи, что мне сейчас делать! – воскликнул он. – Я же никогда с таким не сталкивался… вернее, не помню. Я двумя руками за то, чтобы помочь, но как?
До меня вдруг дошло, что в моей жизни впервые появилось нечто, что он никак не может за меня сделать. И впервые весь его многожизненный опыт вдруг превратился в круглый и симпатичный нолик. А авторитет, которым он меня постоянно к земле придавливал – в пушистое перышко, которое даже сдувать не нужно – рукой отмахнешься, и взлетит… в небесные выси. Надо пользоваться моментом – хоть в чем-то за мной последнее слово будет!
– У меня все нормально, – воодушевившись, уже спокойнее ответила я. – Пока, – спохватившись, я потянулась к деревянному подлокотнику дивана и постучала по нему. – Так что нечего надо мной трястись, словно я сейчас рассыплюсь – я только нервничать начинаю, а мне это противопоказано.
– Так что – от меня вообще толку никакого? – с обидой спросил он.
– Ну почему же? – возразила я. – Если что-то нужно будет, я тебе сразу скажу. – Он приосанился. – А пока… вон бабуле можно помочь – она только рада будет. Ты же не откажешься создать вокруг меня атмосферу расположения и доброжелательности?
Он подозрительно глянул на меня, но возразить ему было нечего – прямейшие профессиональные обязанности не позволили. Я уже начала мечтать о том, чтобы соседке что-нибудь починить понадобилось – чтобы он хоть на какое-то время перестал порхать вокруг меня, страхуя каждое движение. Если бы еще мать можно было как-то отвлечь!
Наша бабушка словно услышала мои слова. Один-два раза в неделю мы, отправляясь в магазин, и для нее покупки делали, но потом каждый второй день – вернее, вечер – выяснялось, что она забыла что-то в список включить. То хлеб, то масло, то кефир…
– Ну, что Вы, что Вы, Варвара Степановна, – всякий раз с готовностью кивала я головой, – Анатолий с удовольствием сейчас съездит – он же на машине в два счета туда-сюда обернется.
Мой ангел с каменным лицом направлялся к вешалке, старушка плелась за ним, рассыпаясь в таких благодарностях, что ему оставалось только бормотать: «Да никакого беспокойства!», а я получала получасовую возможность спокойно прислушаться к своему телу, что в его присутствии всегда заканчивалось истерическим: «Что у тебя болит?».
Вскоре устная благодарность показалась Варваре Степановне недостаточной, и однажды она явилась к нам вечером на чай – с испеченным ее собственными руками луковым пирогом.
Именно в этот день к нам приехала моя мать.
С первого взгляда оценив добрососедскую обстановку у нас на кухне, мать с присущей ей словоохотливостью тут же вписалась в нее – познакомилась с Варварой Степановной, похвалила ее пирог, попросила рецепт и принялась расспрашивать о ее семье. Мы с ангелом переглянулись – у него в глазах стояла неприкрытая паника, у меня же появилась надежда, что мать не станет все же при посторонних о моих личных делах говорить.
Ну да, размечталась – как будто могла такая мелочь остановить ее, когда перед ней вновь – столь приятно неожиданно! – открылись широкие возможности поруководить моей жизнью.
Где-то через полчаса она бросила мне невзначай:
– Да, кстати, Таня, я нашла хорошего доктора. Он у троих моих знакомых девочек консультировал – отзывы самые положительные.
– Мама, ну, зачем? – Я схватилась за голову. – Я же тебя просила! У меня нет никаких оснований…
– Вот я и хочу это от проверенного специалиста услышать, – перебила она меня. – Он и потом тебя к себе в клинику возьмет, чтобы мы не волновались, что тебе недостаточно внимания уделяют. Одним словом, я уже договорилась – послезавтра к двенадцати он будет нас ждать.
– Нас? – охнула я.
– Разумеется, нас, – удивленно глянула она на меня. – Ты, прости меня, вряд ли знаешь, какие вопросы задавать и на что внимание обращать.
– И что, мне опять с работы отпрашиваться? – ухватилась я за последнюю соломинку неукоснительного соблюдения трудовой дисциплины.
– Ну, и отпросишься, – равнодушно дернула плечом мать. – Не гулять же ты пойдешь.
– А что это – у Танечки со здоровьем что не так? – подала вдруг голос Варвара Степановна, переводя взгляд с матери на меня. – Приболела, что ли?
– Да нет, – ответила ей – естественно – моя мать. – Она ребенка ждет, и вот все не могу втолковать ей, что это сейчас – самое важное в ее жизни. Вы же знаете эту молодежь – все они не верят, что с ними может что-то случиться.
У Варвары Степановны глаза загорелись.
– И не говорите, и не говорите! – с восторгом подхватила она. – Вот и у меня сын такой же – как ни позвонит, не успею вопрос задать, как он: «И чего тебе в голову всякие глупости лезут?». А я тебе, Танечка, так скажу, – обратилась она ко мне, – маму грех не послушать, она тебе добра желает. И я теперь вижу, в кого ты такая приветливая и заботливая пошла. Так что, Людмила Викторовна, не переживайте, – вновь повернулась она к матери, – я тут за ней присмотрю, она мне уже – как родная.
Мой ангел видимо напрягся. Почувствовав, что он прямо сейчас – вот прямо сию секунду! – начнет вслух возмущаться узурпацией своих законных прав защитника, хранителя и избавителя от всех бед, я постаралась перевести разговор на менее взрывоопасную тему, но, к моему ужасу, они все же обменялись под конец номерами телефонов.
Когда мы выпроводили, наконец, неистово заботливых представительниц старшего поколения, я устало повернулась к моему ангелу.
– Ну что, понял теперь, каково мне в воскресенье пришлось? – тихо спросила я.
Он ошалело помотал головой. Потом глянул на меня с сочувствием. Потом сочувствие в его глазах сменилось неуверенной задумчивостью. И нет, чтобы она там и осталась!
– Ты знаешь, – медленно произнес он, – бабуле я, конечно, не позволю в нашу жизнь вмешиваться, но твоя мать… Может, она не так уж и не права?
Я чуть не задохнулась – ему на чьей стороне быть положено?
– Нет-нет, – быстро проговорил он, глянув на меня, – я вовсе не одобряю того, что она без тебя решила, к кому и когда идти. – (Кто бы говорил!) – Но согласись – она все же опытнее, и потом – мне было бы как-то спокойнее, если бы я знал, что ты не сама по улицам расхаживаешь…
Я поняла, что потеряла последнего союзника в борьбе с бушующим энтузиазмом будущей бабушки. Ну, конечно – он меня кому угодно на руки спихнет, лишь бы стреножить!
Настроение у меня и на следующий день не улучшилось. А после разговора с Сан Санычем и вовсе упало. Отпустить он меня, конечно, отпустил – в том, чтобы уйти с работы по состоянию здоровья, у нас еще никому отказа не было. Но, согласно кивнув, он вдруг подозрительно глянул на меня и спросил:
– А ты, случайно, не в декрет ли собралась – вслед за Галей?
– Ну,… да, – смутилась я.
– Когда? – нахмурился он.
– Где-то в конце июля, – ответила я, чувствуя, что краснею. Может, мне табличку на шею повесить с постоянно обновляемой информацией о моем состоянии, чтобы больше не приходилось всем подряд на вопросы о моей личной жизни отвечать?
У Сан Саныча просветлело лицо.
– Ну, в июле – еще ладно, – чуть улыбнулся он. – Летом у нас все равно затишье. А на работу когда выйдешь?
У меня чуть челюсть не отвалилась. Откуда я знаю, когда выйду на работу, если еще понятия не имею, когда с нее уйду?
– Не знаю, Сан Саныч, – неуверенно проговорила я. – Через год, наверное…
– И ты через год? – Он прямо подскочил на своем стуле. – А потом выяснится, что и через все три? Я не понимаю – ты же как-то говорила, что у тебя мать не работает! Неужели она с ребенком посидеть не согласится, чтобы ты хоть пару раз в неделю, хоть на полдня на работе появлялась?
Я позеленела. Сначала от злости – когда это я такое говорила, и с какой это стати он это запомнил? Потом от ужаса – мать, скорее всего, согласится. С восторгом – и мне после этого моего собственного ребенка только по выходным и будут привозить, чтобы не забыла, как он выглядит.
– Нет, Сан Саныч, – твердо ответила я. – По крайней мере, первый год я своего ребенка никому не оставлю.
Он немного помолчал и затем снова поднял на меня взгляд. Не менее твердый.
– Татьяна, пойми меня правильно, – заговорил он с расстановкой. – В Галином случае ситуация проще – она такой же менеджер, как и все остальные, и я могу ее работу, и зарплату заодно, пока на всех остальных разбросать. Тебя же заменить некем – значит, придется на твое место человека искать. И не буду врать, – поморщившись, сухо добавил он, – если этот человек с нами сработается, я не стану его увольнять, как только ты решишь вернуться.
– Я все понимаю, Сан Саныч, – тихо сказала я и вышла из его кабинета.
Вернувшись к своему столу, я тяжело опустилась на стул и мрачно уставилась на экран компьютера. Во всем том радостном возбуждении, которое накатило на меня после того, как мои предположения подтвердились, мне как-то не пришло в голову слишком далеко вперед заглядывать. Тут дай Бог, чтобы ближайшие семь месяцев спокойно прошли, без всяких осложнений… Но теперь я задумалась. Кто меня, с маленьким ребенком, на новое место возьмет? Перспектива остаться без работы и превратиться в образцовую жену и мать – точную копию моей матери – мне совсем не улыбалась. А если у моего ангела и в этом вопросе взгляды изменились…
Уважаемые отцы-архангелы, мысленно взмолилась я, я вас очень прошу: если он только заикнется о том, что будет намного безопаснее навсегда заточить меня в доме, немедленно вызывайте его на самое строгое разбирательство. И подержите его как можно дольше в той замечательной комнате-одиночке, чтобы он прочувствовал, как приятно сидеть взаперти и быть отстраненным от всей полноты жизни.
То ли они услышали меня и решили оказать поддержку, то ли моя собственная привычка находить выход из любой ситуации сработала, но в голове у меня вдруг мелькнула интригующая мысль. А ведь и в самом деле – он точно с таким же успехом может бросить свои консультации и оставаться дома с ребенком. Или хотя бы сократить их количество, чтобы мы по очереди на работу ходили…
– Татьяна, что случилось? – послышался справа от меня Галин голос.
Я тряхнула головой. Ладно, до этого еще дожить нужно – пока мне бы завтра от материной активности, разворачивающейся, как тугая пружина, отбиться…
– Ничего не случилось, – успокаивающе улыбнулась я ей. – Мне нужно было на завтра к врачу отпроситься…
– А что – что-то не так? – заволновалась она.
– Да все у меня так, – тоскливо протянула я. – Вот только мать так не считает…
Она вопросительно глянула на меня.
Меня вдруг затопила волна горячей зависти к Гале – которую никто никогда не считал пятилетним младенцем, которой никто никогда не рассказывал, как правильно жить, которой все доверяли и сами тянулись к ней за советом и поддержкой.
– У меня просто руки опускаются! – в отчаянии воскликнула я. – Можно подумать, что у меня в голове ни одной извилины нет! Анатолий вот заявил, чтобы я шагу никуда сама ступить не смела, и мать тоже навалилась, как лавина, не остановишь ее… Она же заранее уверена, что я даже к собственному ребенку с должным вниманием относиться не сумею – будет теперь по врачам таскать, как собачонку к ветеринару, рта раскрыть не даст… А теперь еще и Сан Саныч сказал, что придется ему вместо меня кого-то брать… И если я потом работу не найду, они же все … с радостью… заставят меня дома сидеть и так и будут потом до конца моих дней за ручку меня по жизни водить…
Какое-то время Галя молчала, потом покачала головой.
– Нет, Татьяна, неправа ты, – задумчиво произнесла она. – Я бы, например, совсем не возражала, чтобы обо мне кто-нибудь так заботился. К обычному доктору в очередях этих сидеть… Там такого наслушаешься, что сразу начинает казаться, что и у тебя что-то не так. И если кто и напомнит лишний раз, что нужно делать – так это же только ребенку на пользу! Я вот постоянно то одно, то другое забываю – потом такая паника в голове, прямо в жар бросает.
Я уже пришла в себя, и мне даже неловко стало. Нашла, чему завидовать – Галя ведь не по своей воле совсем одна со своими проблемами осталась! А я еще пожелала, чтобы моего ангела куда-то там отозвали! Это что – я тогда с матерью вообще один на один останусь? У меня мороз по коже пошел. Нет-нет-нет, уважаемые отцы-архангелы, я забираю назад предыдущее заявление! Если он только заикнется о том, что будет намного безопаснее навсегда заточить меня в доме, ни в коем случае никуда его не вызывайте, а пришлите кого-нибудь сюда для серьезного и обстоятельного внушения. В таком разговоре я и сама с удовольствием поучаствую.
– И насчет работы я с тобой, Татьяна, не согласна, – продолжала тем временем Галя. – Не останешься ты без нее – с твоими-то знаниями! Я бы на твоем месте вообще до школы ребенком занималась – тогда и о здоровье его, и о воспитании голова бы меньше болела.
– А что же ты сама Сан Санычу обещала через год вернуться? – с обидой спросила я.
– А у меня выхода другого не будет, – вздохнула она. – Мать на пенсию выходит – на что мы жить будем?
Я в очередной раз подумала, что как-то несправедливо жизнь устроена – каждому почему-то достается именно то, что не ему нужно, а другому. Вот я к самостоятельности рвусь, которой меня все вокруг старательно лишают, а Галя с радостью посвятила бы себя семье и дому, если бы был у нее в этом доме кто-то…
Минуточку! Я покосилась в сторону Тоши, быстро соображая. Свои непосредственные обязанности он, судя по всему, очень даже ревностно выполняет – раз уж у Гали частенько панические мысли возникают, но зря я его, что ли, в видимость вытаскивала? Насколько я помню, дружба их после исчезновения Дениса возобновилась,… он и с работы и на работу Галю сопровождает,… и по хозяйству что-то там делает,… и Галя как будто от его помощи не отказывается…
– А Тоша не предлагал помочь тебе? – спросила я, твердо решив, что если нет, то в самое ближайшее время предложит. – Я точно знаю, что он ради тебя на все готов.
– Татьяна, вот только не об этом! – мгновенно взъерошилась Галя. – Мне без тебя хватает.
Настала моя очередь вопросительно смотреть на нее.
– Я не могу сейчас об этом говорить, – натянуто произнесла она, стрельнув глазами в том же направлении, в котором только что косилась я.
Хм, интересно. Со всеми своими новостями я определенно что-то пропустила. Не хватало еще, чтобы они поссорились – как только я выпустила их из-под своего контроля. На моего ангела можно не рассчитывать – он сейчас, по-моему, обо всем забыл, кроме как надо мной квохтать, да и Тоша всегда больше ко мне прислушивался. Вот он, между прочим, не считает, что от меня ни одной путной мысли не дождешься!
Воодушевившись осознанием собственной значимости – хоть в чем-то! – и ответственности, я быстро спросила Галю: – А когда?
– Не знаю, – поморщилась она. – Честно говоря, я бы хотела с кем-то поделиться, но не здесь. Вот если бы сказать ему, что нам о чем-то своем поговорить нужно, чтобы он с нами на обед не пошел… Или я тебе вечером позвоню, можно?
Я едва сдержала нервное хихиканье. Одно другого лучше! У меня не было и тени сомнения, что разговора наедине у нас с Галей не получится. А то я не знаю этих ангелов! Им только намекни, что возникла необходимость посекретничать – тут же следом увяжутся, и в невидимости! И вечером он наверняка рядом с ней усядется – подслушивать, что это такое она мне сообщить хочет, о чем на работе говорить не следует.
Я вдруг почувствовала, что мрачная подавленность, которая со вчерашнего дня накрыла меня с головой, отступила, сменившись явным приливом сил. Ну, вот – я же всегда знала, что мне просто нельзя исключительно в свои дела закапываться, в которых, ко всему прочему, мне еще и развернуться не дают! Когда человек знает, что он кому-то нужен, что без него просто никак не обойдешься, у него и настроение поднимается, и силы удесятеряются. А сейчас без меня двустороннюю встречу действительно никак не провести – Галя не знает, что Тоша каждую минуту вокруг нее околачивается, а Тоша не знает,… что ему не все знать нужно.
– Галя, чего тебе сейчас хочется? – спросила я, дрожа от бешено заработавшего воображения.
– Что? – переспросила она, захлопав глазами.
