Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 2. Круг победителей
ТУТУ
Этот роман основан на реальных событиях, но не отражает точные факты, а лишь повествует о том, как Я решала свои проблемы. С целью обеспечения литературной свободы, решения иных творческих задач, а также сохранения конфиденциальности, изменены не только имена всех персонажей, но и сами события. Таким образом исключены любые совпадения с реальностью. Автор не имел цели оскорбить, унизить, причинить любой иной вред кому бы то ни было, будь то отдельный человек, семья, род, нация, государство и государственные институты, религиозные, философские, идеологические, культурные и иные конфессии, существующие или существовавшие когда бы то ни было на планете Земля…В тексте использованы адыгские слова. Для удобства читателя сразу дается их перевод.
ТУТУ
Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 2. Круг победителей
Круг победителей. Часть I (эпизод 1)
Нам с Мариной было: одной семнадцать, другой пятнадцать лет, когда вечером в нашу комнату залетел большой мотылек. В те времена в наших краях еще не ставили на окна москитные сетки, так что мотыльки залетали и раньше. Когда это случалось, мы бегом выключали свет, чтобы незваные гости не опалили крылья, прозрели и могли вернуться в свою ночь. Но тот мотыль так напугал своим размером, он так яростно метался по комнате, что мы, не выключая свет, визжа, попрятались под одеяла.
Многократно ударившись о горящую лампочку небольшой люстры, мотыль, или ночная бабочка, тоже спряталась и затихла…
Включив в прихожей бра, мама отыскала мотыля – он забился в дальнем углу на крыше шифоньера. Бабочка оказалась действительно крупной. Сначала Люсена (мы иногда завали маму по имени) пыталась принудить бабочку улететь; затем, решив, что старания тщетны, сняла тапок и начала ее давить, убивать…
Помнила о той бабочке всю жизнь.
«Чего я испугалась, почему не спасла ее, но спряталась – разве бабочки такие страшные? Почему моя безупречно-добрая мать ее убила, когда могла, проявив чуточку терпения, выпустить?»
Сказать, как звали мою сестру родные? Хьэндырабгъуэ, что переводится с черкесского, как бабочка, или мотылек…
Иногда думаю, если бы мы не убили ту бабочку, наша жизнь сложилась бы иначе, и, может быть, мою сестру тоже не убили…
Если вас поцеловал негодяй, пересчитайте свои зубы
(еврейская поговорка)
Однажды утром посредине луга
Иблис пред ним предстал в обличье друга
(Фирдоуси. Шахнаме)
Если хочешь вернуться (домой), не оскверняй себя их едой
(индийская пословица)
Предисловие
Зима. Ночь. Я встала с постели, разостланной на полу, и забралась с ногами в кресло. Большое, широкое, в меру жесткое, оно приятно поддерживало спину.
«Вот и подошел срок, назначенный Алексом для начала литературного творчества. Но где я и где творчество? Как странно, все казалось таким реальным – сделка с ангелом, видения».
Стряхнув мысли, я приступила к занятию, которое называла медитацией и тут же услышала: «Пиши!»
– В такой ситуации?! Без средств к существованию, с Малышом и Мухой на хвосте? Ну уж нет! Да и о чем писать? Над философией не корпела, даже юриспруденцию не долбила. О том, какого быть хозяйкой дома, женой, матерью, дочерью и сестрой, опять же не ко мне. Пишут, когда есть что сказать, чем поделиться, в крайнем случае – научить. А чему могу научить я – ни разу не летавшая на самолете?
В театре я была трижды, балет видела однажды. Стыдно сказать, я даже не сумела честно жить; хотя, кажется, что легче?
И главное – я не любила, а писать можно только о любви! Помню о сделке, но нет, не готова, не накопила материал.
Выдав мысленную тираду, я замолчала. Перечисляя Алексу свои неумения, все думала, что так и не научилась целоваться. Однако оставила эту мысль при себе. Потому что даже ангелу стыдилась сообщить о таком своем увечье.
– Хорошо, – согласился Алекс и на этот раз…
Часть I
Когда смотрю фильмы о россиянах, живущих во дворцах и огромных особняках, вспоминаю жителей бараков на улице Горького, в моем городе…
Глава 1
Свой сороковой день рождения я встречала в трехкомнатной квартире, которую президент республики – Старейшина, как звали его в народе – заставил Малыша приобрести для нас с сыном в апреле 2003-го, спустя год после моего увольнения из органов налоговой полиции.
Я ушла со службы, не выдержав психологического давления, когда во мне «разоблачили» майора госбезопасности, внедренного в окружение Малыша, моего деверя и начальника одновременно. Старейшина, после продолжительного обстоятельного разговора со мной о делах Малыша, сказал:
– С работой помогать не стану, а квартира у тебя будет, слово президента.
?
Квартиру мы выбирали через агентство недвижимости; мы – это я и ангел Алекс…
Да, самое время предупредить, я не специалист не только по борщам и мужчинам, но и по части тонких или параллельных миров, так что ангелом называю Алекса с оговоркой. Не знаю, кто он. Назвав свое имя, Алекс не сообщил, к какому роду-племени относится, а самой спросить не получается. Мы ведь из разных миров: я – отсюда, Алекс – оттуда, то есть общаться сложнее, чем двум людям.
Пишу о странном, недоказуемом. Это одна из причин, почему роман назван именно так. Другая причина – о которой считаю своим долгом упомянуть – состоит в том, что возможно, я реально, действительно сумасшедшая: не метафорически, но клинически.
Наличие произведений с таким же названием – записки сумасшедшего – в творческом наследии признанных писателей, таких как Н. Гоголь, Л. Толстой, Лу Синь, или тот же Ошо, не внушает оптимизма по известному поводу. Напротив: Гоголя при жизни считали шизофреником, как и меня; Лев Николаевич часто терял сознание, как и я; приступы отчаяния, случавшиеся с Толстым, знакомы и мне, а дикое желание «повеситься на перекладине у себя в комнате» в моем случае имело свой аналог, столь живой и зовущий даже теперь, что боюсь записать. Если вспомнить Ошо, он сам признавался в своем сумасшествии, призывая, правда, не страшиться этого, называя безумным весь мир, с чем трудно не согласиться, глядя на происходящее прямо в эти дни.
Перспектива реально лишиться рассудка, признаюсь, не сильно страшит. В конце концов, даже если не справлюсь с происходящим в моем внутреннем мире и действительно сойду с ума, я ведь не буду знать, что это случилось. Что пугает по-настоящему – это что долго раскачивалась. Боюсь не успеть выписать всего, что должна, не исполнить задуманного, того, что никто кроме меня не сделает…
А вообще, какого это, переживать психические состояния гениев, вскрывавших себе вены, отрезавших уши, намыливавших веревки и вешавшихся, но итогом попусту, напрасно прожить свою жизнь?
?
Рюноскэ Акутагава рассказал историю художника, в поиске вдохновения, погубившего свою дочь. Не зная о существовании ни этого писателя, ни его новелл, в бессознательном возрасте заключив сделку неизвестно с кем, я проживала жизнь того художника. В поисках не то вдохновения, не то материала для творчества, я смотрела на страдания родных, не имея сил даже на желание им помочь.
Следуя внутренней установке, застревая на годы между миров, не в силах справиться с жизненной ситуацией, я лишь «копила материал», не то убеждая, не то утешая себя мыслью, что все без исключения страдания имеют высший смысл, и заключается он в том, чтобы, итогом, страдающий получил шанс стать другим, лучшим, настоящим, святым.
Какая же это чушь собачья, на самом деле. И какое разочарование от того, что теперь, когда материал накоплен – и это обстоятельство многократно проговорено с Алексом, – оказывается, я не могу его усвоить, осмыслить. Как следствие – или причина – не получается простить, забыть, проявить, если не сочувствие врагу, то хотя бы понимание. Враг ведь далеко не всегда злодей, но лишь часть персонального сеттинга, исполняющая именно для нас ту самую, возможно, эксклюзивную лично для него, роль негодяя.
?
Что значит не иметь ума, великодушия для прощения, при том, что в моей жизни были времена, когда я даже любила своих врагов. Естественно, когда вы кого-то любите, в сердце нет ни обид, ни мыслей о прощении кого бы то ни было. Такого понятия, как прощение вообще не существует в вашем мире – каждый делает, что может и хочет делать; вы делаете, что можете и хотите и «они» делают то же самое: что хотят и могут. Все честно.
Но сейчас обида давит и сердце во тьме, ушла радость жизни, я чувствую себя обманутой, раздавленной, выпотрошенной. Словно паразиты, изо дня в день «враги» пожирают мой ум и время моей жизни.
?
В общем и целом, мои страдания объяснимы и заслуженны после того, что я сделала – точнее, намеревалась сделать; точнее, сказала, что намерена сделать. Я спасала не жизнь сестры – видела, что поздно, – но помогала ей уйти из этой жизни с верой в доброту недобрых людей.
Так получилось, что в тот период я знала о делах сестры получше врачей, но это мое знание не спасло ее. Мне не хватило сил переломить внутренние установки сестры на самоуничтожение; ее вирусные программы, подобно лангольерам Кинга, не знали пощады.
На завершающем этапе жизни сестра притягивала к себе всякий сброд. Помню, по моему совету, чтобы хоть как-то улучшить свое эмоциональное состояние, она начала повторять аффирмации. И на нее набросились мелкие жулики и аферисты, пьяницы и наркоманы. Они появлялись из ниоткуда и шли на Марину, как голодные звери на кусок мяса, считая, что можно, что она доступна, делали непристойные предложения, оскорбляли с ходу. Поскольку мы с ней частенько были вместе, я воочию видела «результаты» ее внутренней работы. И я не могла сказать ей: «Греби дальше!» Почему-то у меня не поворачивался язык. Мысль была, понимание тоже, но произнести эти два простых слова не решалась.
?
Все, без исключения, что связано с сестрой было болезненно для меня всегда, всю жизнь. Но она не позволяла мне дистанцироваться, она просто не могла без меня жить. То она вела себя как маленький ребенок, которого нужно спасать; то, как мать, спасающая своего ребенка. Хотя, с другой стороны, как дистанцироваться, живя в провинции – невозможно же просто физически.
Когда Марину не терзали лангольеры, она была прекрасной. Представьте себе человека, который за всю свою жизнь ни разу не нарушил данного слова, который за девять лет службы в правоохранительной системе не научился стучать, доносить, лгать или хотя бы лавировать, умалчивать, замалчивать какие-то обстоятельства, использовать, как говорится, в корыстных целях.
С наступление самого трудного, последнего периода в ее жизни мне стало все равно и на ее лангольеров, и на последствия моих действий лично для меня. То есть, не все равно, но, как бы это сказать… я верила, что Бог меня спасет. И я не могла поступить иначе. Марина – моя сестра и она заслужила уважение к себе.
Как она надеялась на меня, какими глазами смотрела! В том круге куда из-за нее я бросила камень ее никто не знал, но знали меня. Неуважение к интересам моей сестры служило знаком неуважения ко мне; а мое согласие с неуважением интересов сестры было фактически гражданским самоубийством, демонстрацией неуважение к самой себе.
Я не могла этого допустить…
?
Там было еще много внутренних аргументов, среди которых, конечно, и протест против того, как выстроили систему. Но я не была готова тогда, воевать с системой, не намерена и теперь …
Вообще, наша система здравоохранения – это та еще жесть; обжигающая, испепеляющая.
"Кто знает где печень, а где почки? Их же не видно." – говорит врач; не дворник, не водитель или водопроводчик, но дипломированный специалист по почкам и печени. "Я резал, но не убивал – убил Бог." – говорит другой такой же врач, но с гораздо большим стажем работы и регалиями главного онколога республики и единственного хирурга, специализирующегося на операциях головы и шеи. Не представляю как этот тип проводит операции на мозге, если по факту, доказанному двумя судебно-медицинскими экспертизами, не способен провести адекватное иссечение лоскута кожи.
?
Бог миловал меня. Вместе с минздравом республики, мы как могли достойно проводили мою сестру на тот свет. «Достоинство» на самом деле относительное: ни извинений, ни судебного признания ошибок, ни уголовной ответственности за непредумышленное убийство. Но я ведь не революционерка – черкесская женщина, сестра и мать, и дочь. Слава Богу, не пришлось приводить в исполнение свою угрозу. Не представляю, что бы я тогда делала. С другой стороны, я рассчитывала на мусульман, на их помощь и защиту. Тогда я могла называть их братьями.
В общем, итогом, все равно, я получила по мозгам и скатилась на самое дно души. А ведь мечтала о святости, или хотя бы просветлении сознания.
К слову, просветление, с моей точки зрения, намного лучше любой святости. Просветленный имеет выбор, которого нет у святого, связанного своей репутацией…
