Ключи от понедельника
Валерий Таширов
Как поведёт себя человек, когда узнает невероятное? Жил себе жил, преподавал в институте, вёл обычную по меркам современного человека жизнь, и тут – бац! Оказывается, и не человек он вовсе, а ангел. Причём провинившийся. Нет, не падший – наказанный за проступок, совершённый несколько тысяч лет назад. И теперь в его жизни появляются силы, которые ставят крест на всём, что было понятно и не вызывало сомнений.Эта история могла бы сойти за подлинную, если бы не была настолько невероятной.
Валерий Таширов
Ключи от понедельника
Эта история, как любая невыдуманная, началась задолго до моего рождения. Началась банально – с ссоры. И кто в те годы мог предположить, что обычная размолвка между соратниками сможет взорвать устои гармонично покоившегося мира? Что два дьявольски божественных мозга, умеющих извлекать из времени и пространства всё, что в них заложено, столкнувшись, высекут искру, от которой на долгие годы вспыхнет невиданное доселе противостояние? Уж я точно не предполагал, что в связи с этим буду ввергнут в пёструю карусель событий, во многом определивших мою дальнейшую жизнь. Об этом и хочу рассказать, ибо первое – это поучительно, второе – лёгкое чтиво ещё никому не вредило, и третье – тут много забавных ответов на серьёзные вопросы.
Истины ради замечу, что долго боролся с искушением не писать. Кто-то скажет: «Зря ему поддался, поскольку современная литература вполне могла это пережить». Литература – да, а я – нет! Когда стало казаться, что история начала исчезать, удаляться, покрываться мелкими капельками тумана, пришлось потрудиться записать всё как было, чтобы вновь обрести чёткость ускользающей в памяти натуры. Не рассказать друзьям или случайным собеседникам – не поверят, а именно записать, так как всё написанное так или иначе становится правдой. Не всегда сразу, но по истечении времени – точно. В этом стремлении я был похож на ту курицу со страусиным яйцом: бросить – жалко, а высидеть – задницы не хватит. И вот, поставив перед собой чашку крепкого кофе, я начинаю рассказ примерно с середины. Вы спросите, почему? Потому что это показалось мне наиболее логичным. Именно в тот момент мне отшибло память…
* * *
Сначала пришла боль. Она началась в голове и медленно опускалась вниз, поражая всё тело. Судорогой пробежал озноб. Липкий пот покрывал лицо и стекал на подушку, а зубы стучали от холода. Странное состояние. Так бывает у больного при высокой температуре, даже в жару. Но тут было прохладно, темно и тихо. Только изредка тишину нарушали капли воды, методично падавшие в жестяной барабан раковины. Удары эхом разносились в темноте и, многократно отражаясь от стен, словно молотом забивали гвозди прямо в мозг. Кожа горела так, словно тело окунули в кипяток и держали до полной готовности. Одежда прилипла к телу. Руки и ноги не двигались, но мне было всё равно. Я не пытался шевелиться. Казалось, что любое движение заставит вновь соскользнуть в небытие. А туда возвращаться хотелось меньше, чем терпеть муки непонятного происхождения. Безразличие, охватившее меня, давало время сознанию поработать. Ужасное спокойствие отодвигало боль на второй план. Она меня не привлекала. Она была не моя. Боль принадлежала телу, сознание – мне. А вместе мы были охваченным пламенем куском льда, желающим постичь тайну собственной жизни. А именно: «Где я? Кто я?» Ни много, ни мало.
Наверное, я опять впал в беспамятство. Со всех сторон зазвучали голоса:
«…Неудачный эксперимент всё равно будет продолжен. Просто они уходят к истокам, в свой каменный век, чтобы начать эволюцию сознания заново. Не очень хороший вариант реинкарнации, не правда ли?..»
«…Ты так и не понял, каким могуществом стал обладать. Это хорошо. Изначально многое будет непонятно. Скорее даже всё. Предполагаю некоторый скептицизм. Тоже неплохо. Современному человеку свойственно ошибаться чаще его предшественников…»
«…Страдания души порой страшнее мучений плоти. Ты это скоро поймёшь. Он не спросил тебя, даря жизнь, не спросит, отнимая её…»
«…Дело в том, что этот мир, где мы сейчас находимся, создал я сам. Он ограничен вот этими стенами…»
Ударил яркий свет. От неожиданности я вздрогнул и зажмурился, а когда открыл глаза, понял, что лежу на диване. Окинув взглядом комнату, не заметил ничего похожего на привычную обстановку. Боль ушла, только чесалась грудь. «Чешется – значит, заживает» – вспомнил я известную истину. Попробовал встать, но лишь взбесил диван, который громким старческим скрипом сообщил всё, что обо мне думает. На шум ниоткуда появилась девушка. Мне показалось, она материализовалась из воздуха. В моём положении не было сил даже удивиться. Я просто махнул рукой, как бы прогоняя видение. Но видение только покачало головой, не собираясь растворяться. Мало того, оно заговорило, и я разочаровался. Нет, голос был просто ангельским, просто не до ангелов сейчас.
– О! Кто к нам вернулся! – вскинула руки незнакомка и подошла ближе. – И суток не прошло.
«Суток…» – мелькнуло в голове.
– Да. Почти сутки в отключке был. Наверное, есть хочешь?
– Кофе, – неохотно согласился я.
– Кофе так кофе – послышалось уже из кухни.
Было время подумать под звон посуды.
Бывало такое после серьёзной пьянки с друзьями, но провалы в памяти ограничивались незначительным куском вечера. Сейчас другое. Настоящая амнезия, причём выборочная, точечная. Квартиру узнал – моя. Девушку – нет. Видимо, тоже моя: вон как лихо на кухне орудует. Имя своё не помню, но знаю, что преподаю в институте. Сколько мне лет – вопрос, но память о неоплаченном интернете сидит в голове.
– Знаешь? Пока ты отсутствовал, – зазвенел голос из кухни, – заходила твоя мама и записку оставила. Прочитать?
– Прочитай, – согласился я, продолжая размышлять о странностях своего положения.
«Сын, – началось чтение под звук бегущей воды. – Я понимаю, что тебе нет дела до престарелой матери, поэтому, не дождавшись звонка и не дозвонившись тебе, решила зайти сама. Навела порядок и приготовила обед. Впрочем, уверена, что ты этого не заметил. В холодильнике голубцы, пирожки и ещё всякого по мелочи. Обязательно его открой – сделай приятно маме. Кофе и сигареты – это здорово, но в твоём возрасте пора подумать о фигуре солидного человека».
– Как мило. – Девушка, улыбаясь, вышла из кухни. – Твоя мама еврейка?
– Нет. Не знаю, – вяло отозвался я. – А почему ты спрашиваешь?
– Только еврейские мамы верят не в слова, а в содержимое холодильника, – рассмеялась незнакомка, протягивая чашку дымящегося кофе. – Как твои изыскания? Так притомился, что целые сутки не реагировал на команды?
– Какие команды, – насторожился я?
– Команды твоего сотового: «Ко мне!»
Девушка ткнула указательным пальцем в сторону стола. Я повернул голову, и грудь пронзила острая боль. Видимо, я поморщился, поскольку лицо незнакомки вытянулось и стало абсолютно серьёзным.
– Болит? Где болит? Тебя избили? – причитала она, чуть не плача. – Ну-ка рассказывай, куда ты вляпался?
– Кабы знать? – криво усмехнулся я и закрыл лицо руками. – Видишь ли, я ни хрена не помню.
– Даже меня?
– Тебя особенно.
Она подняла мои руки ладонями вверх, потом разгладила линии и начала водить по ним пальцем, рисуя замысловатые узоры.
– Сейчас узнаем, что с тобой произошло. Спи.
И я вновь провалился в небытие.
«Где ты? – послышался далёкий шёпот. – Иди назад. Сейчас самое время. Именно там начало пути».
* * *
Кажется, шёл дождь…
«Опять дождь. – Я невольно поёжился. – Как же грустно идти в эту бездну воды и неуюта. Дома чай и вкусно пахнет яичницей, но там, по ту сторону мокрой стены, заветная булка хлеба – завидное дополнение к ужину. Зонт благополучно забыт на работе. Наверное, сейчас он злорадствует, хлопает… чем он там может хлопать? Самим собой. Сволочь! А чего я злюсь? Сам виноват». Холодная дождевая пыль вкупе с плохо освещённой улицей не оставляла надежды остаться сухим. Сто метров до ближайшего магазина казались непреодолимой полосой препятствий с минами луж и прицельными выстрелами брызг от колёс проезжающих автомобилей.
«Мимо. Не попал!» – прыгал я, как по болоту с кочки на кочку, уворачиваясь от фонтанов воды. Удивительно, но, вопреки ожиданиям, это меня не раздражало. Напротив, поддавшись необъяснимому азарту, я понял, что моё место здесь, на тёмной улице под проливным дождём. Странный порыв единения с городом, который сейчас оказался в опале из-за каприза погоды, заставлял остановиться и утешить вымокшего исполина, ободрить, погладить, прижать к груди. Мне знакомы чувства отверженного человека, хотя сам я таким не был. Периодами накатывали жалость к себе и ощущение великой несправедливости. Всё это таилось глубоко, было так иллюзорно, что граничило с абсурдом. В такие минуты я говорил мозгу: «Ты платишь по счетам избыточного образования. Вечные метания в крайности – удел типичного русского интеллигента». Однако за свою сентиментальность я мог поплатиться банальной простудой.
С хлебушком как-то сразу не заладилось: того, что люблю, уже не было, а нелюбимый был чертовски несвеж. Делать нечего, буду грызть сухари и начну это делать прямо у кассы, поскольку бойкая бабушка вместо того, чтобы смотреть очередной сериал, безуспешно рылась в сумке в поисках кошелька. При этом она успевала поведать продавщице обо всём на свете. Бабушка понимала, что недостаток информации человека, большую часть жизни скучающего на работе, должен быть компенсирован в короткие сроки, ибо за пределами этого магазина неподготовленную к суровой действительности девушку обязательно будут ждать большие неприятности. Не прерывая поток откровений, я обогнул её и положил деньги на прилавок, показав, что у меня в руках. Кассир с мольбой посмотрела мне в глаза, но я только пожал плечами и удалился, мерзавец!
* * *
Дождь затаился. Наверное, ему скучно без меня? Земля и всё сущее в этой части пространства замерло вместе с дождём и насторожилось. Перестали ездить машины, люди оставили дела. Шорохи, скрипы, дробь шагов – все звуки заменили хаотический ритм тишиной совершенства. И только один человек нарушал гармонию мира: бежал по вечерней улице. Никто не делал попытки его догнать, тем не менее он постоянно оглядывался, то и дело поправлял шляпу, а под мышкой крепко сжимал ужасного вида портфель. Расстояние, между нами, быстро сокращалось.
Мне стало очевидно, что наша встреча становится неизбежной, и я шагнул в сторону. Но не тут-то было. Незнакомец в очередной раз оглянулся, и траектория его стремительного падения пересеклась с моим неуклюжим манёвром. Нам обоим это не понравилось. Он не был громилой, но оказался значительно выше меня и, не забывайте, перед падением летел, как ошпаренный. Незнакомец, опять окинув взглядом улицу, схватился за мой локоть, поднялся и потащил меня куда-то в сторону. Сначала я опешил. Потом начал сопротивляться. Пытался вырвать руку, упирался, как капризный ребёнок, но он был неумолим и значительно превосходил в силе. Уже потом, спустя некоторое время, я узнал, с кем имел дело, а сейчас, безвольно увлекаемый с улицы в какую-то подворотню, я считал его поведение верхом наглости, а своё положение – пиком абсурда.
В арке между домами, куда он меня втолкнул, воняло так, что я невольно уткнул нос в свободный рукав, наивно полагая, что это поможет. Было темно, только свет уличного фонаря освещал край стены, исписанной чушью граффити. Идеальное место для убийства. Но я точно знал, что ничего со мной случиться не может.
Незнакомец опять огляделся и произнёс:
– Слушай меня внимательно.
Его голос звучал так, будто он только что сидел на скамейке в сквере и читал газету, а не мчался по улице и не тащил меня метров двадцать по асфальту. К тому же от него исходила странная сила, словно меня в грудь толкал ветер.
– Ты должен сохранить это, – он протянул портфель, который мне не понравился с первого взгляда.
– Вы тащили меня сюда, чтобы отдать этот портфель? – опешил я. – Поделиться имуществом под покровом темноты?
– Ты должен сохранить это, – повторил он, игнорируя вопрос. – Это важно! Никому его не показывай. Опасайся всего на свете, потому что твоя жизнь изменилась!
В темноте я не видел его глаз, но словно чувствовал их: казалось, ещё немного, и они прожгут во мне дыру. У меня закружилась голова. В ней толкалось что-то не совсем привычное, блаженное. Обрывки мыслей плавали в темноте сознания, постоянно ускользая и растворяясь без следа. Всё, чего я хотел, – это лечь прямо здесь, на грязном асфальте, в холодной луже, обнять этот замечательный портфель и больше никогда с ним не расставаться. Никогда…
* * *
Очень болели руки. Это стало понятно, когда я подходил к дому. Они затекли от того, что крепко прижимали портфель к моей груди. Нет, он не был тяжёлым, просто сила, сжимавшая его от моего имени, была несоизмеримо больше, чем требовалось. Поднявшись к себе, я скинул куртку, прошёл на кухню и поставил чайник. Хорошая чашка кофе не помешает, хотя время уже тянулось к ночи, но стоило обдумать вечернее происшествие.
Портфель стоял в коридоре и был хорошо виден из кухни. «Ерунда какая-то. – Кофе начинал приводить меня в чувство. – Что, собственно, произошло? Какой-то странный тип всучил мне вещь, о которой я понятия не имею. Может, там бомба и я собственными руками притащил её домой? Вот будет весело, если после смерти меня объявят террористом. Или там наркотики? Наркобарон, блин. А вдруг секреты государственные? – В голове запрыгали картинки из шпионских боевиков. – Как ни крути, а нужно посмотреть, что там лежит. В конце концов, указания не открывать не было».
Во внешнем виде старого коричневого портфеля не было ничего необычного: весьма потёртый на углах, опоясанный кожаными ремнями, которые заканчивались тусклыми металлическими защёлками. Не потрясло меня и его содержимое. Скорее, я даже разочаровался увиденным. Там находились бумаги, исписанные ровным почерком, и связка ключей. Получалось, что не суждено мне вляпаться в истории, воспетые Голливудом. Проверив на всякий случай даже подкладку, я понял: больше ничего нет. Что ж, посмотрим на то, что есть. Может, бумаги представляют какую-то ценность? Потенциальные лавры знаменитости не давали мне покоя.
Я достал ключи. Семь штук на кожаном ремешке, весьма необычные: большие, старые, непохожие друг на друга. Видимо, от разных замков. Наверное, до революции такими монстрами открывали амбары. Правда, налёт ржавчины говорил о том, что эти амбары давно никто не открывал. Но вид ключей внушал уважение: на каждом причудливый вензель и ни один не повторялся. Конечно! Как я сразу не догадался? Они могут отпирать замки сундуков, набитых сокровищами! Наконец куплю себе планшетник! Конечно, мысль бредовая, но имеет право на существование. Ладно, с ключами разобрались. Дальше – бумаги. Никаких карт, схем на пожелтевших от времени страницах не было. Обычные листы, какие используют в офисах, были исписаны от руки разборчивым почерком человека, который явно никуда не торопился.
«Если ты читаешь эти строки, значит, мой план удался. Я от них оторвался и передал дело всей жизни, многих поколений людей. Что станет со мной дальше, не имеет значения. Главное портфель у тебя, и ты должен правильно распорядиться его содержимым. Прежде всего внимательно прочитай это письмо, а лучше выучи наизусть. Никогда не расставайся с ключами – это важно! Не менее важно то, что ты прочтёшь дальше…»
Ничего не понимаю. При чём тут я? Отдал портфель первому встречному и считает, что выполнил план? Странно всё это. На моем месте мог оказаться кто угодно. Это просто чудо, что я выбрался из дома именно сегодня вечером. По телевизору футбол, а у меня яичница без хлеба. Мистика какая-то! А скорее, ошибка.
«…Чтобы тебе стало понятно всё от начала до конца, позволь рассказать историю, которая вряд ли тебе понравится. Скорее всего, ты сочтёшь прочитанное бредом сумасшедшего, но не торопись с выводами, пока не дочитаешь. Итак. Четыреста лет назад, во времена Великой смуты, на Руси появился человек. Его звали Феофан. Кто он и откуда взялся, неизвестно. Во всяком случае, он не любил говорить на эту тему. Ко двору он был представлен как Великий магистр ордена Хранителей Ключа. Сразу возникли вопросы, что за орден, что за ключ? Он дал на них ответы и благодаря блестящей образованности, воспитанию и уму быстро снискал уважение во многих именитых домах столицы. Неплохо разбираясь в людях и хорошо понимая ситуацию в стране, он обзавёлся необходимыми связями, оставаясь при этом в тени высокородных покровителей. Феофан (не скажу, что это имя он получил при рождении) был человеком незаурядным. А то, что произошло дальше, сыграло значительную роль в череде естественных событий и, наверное, повлияло на дальнейший ход всей нашей истории.
Для начала я расскажу тебе, кто такие Ключники или Хранители времени. Второе название мне нравится больше, хотя со временем оно потеряло первоначальный смысл. Потом ты поймёшь, почему.
Феофан собрал вокруг себя людей, объединённых одной целью – хранить время и оберегать его от посторонних. Ключи, что сейчас у тебя, – инструмент, которым можно менять время. Первый ключ принадлежал Феофану. Он, пожалуй, главный из всех. Достаточно подойти с этим ключом к любой двери, чтобы, открыв её, попасть… в прошлое. Да, да. Я прям вижу твоё лицо. Некоторые люди сходили от этого с ума. Но с тобой ничего такого не случится: ты готов. Впрочем, если не веришь, у тебя всегда есть возможность это проверить. Только пока что не советую. Дочитай до конца. Может, ты вообще никогда этого не сделаешь».
Теперь до меня начинал доходить смысл прочитанного. Конечно! Это рукопись какой-то книги. Мужик явно свихнулся на этой почве, и теперь его преследуют безумные фантазии. Интересно, что же там дальше?
Я закурил и продолжил чтение.
«Какой ключ первый, я не помню. Потом сам разберёшься. Все они действуют одинаково. Отличие в том, что каждый из ключей принадлежал разным магистрам и в разное время. Временные рамки их действия ограничены годами жизни тех, кто их хранил. Например, ключ Феофана, умершего в возрасте семидесяти восьми лет, откроет дверь в период от его рождения до смерти. Таким образом, за один переход ты не покроешь расстояние в четыреста лет. Более того, если промахнёшься мимо нужного тебе события, придётся либо ждать его на месте, либо начинать всё сначала.
Как ты понял, в ордене было семь главных магистров. Конечно, всего их было несколько больше, но Великих, которые смогли создать ключ, только семь. Орден быстро рос и трансформировался. Уже после смерти Феофана хранители стали превращаться в «редакторов» времени. Конечно, ключники не вмешивались в глобальные процессы, так как даже в те времена понимали, что это может привести к непоправимым последствиям. Но по мелочи всё же правили мир…»
Я прервал чтение этого увлекательного произведения. Пришло сообщение на телефон. Моя бывшая опять пыталась хамить: «Когда заберёшь вещи? Я уже устала долбиться о твои лыжи и прочую дребедень в коридоре! Ты даже этого сделать не можешь!» «Ну вот, слово «даже» меня тронуло. Она такая… как это называется? Экспрессивная стала, что ли, после нашего разрыва. Меня даже заводит такое её поведение. С лыжами нужно ещё подождать», – подумал я и вновь принялся за чтение.
«…Мне кажется, что, дочитав до этого места, ты так и не понял, каким могуществом стал обладать. Это хорошо. Изначально многое будет непонятно. Возможно, вообще всё. Предполагаю некоторый скептицизм. Тоже неплохо. Современному человеку свойственно ошибаться чаще его предшественников. Слишком много информации, порой ненужной, валится на головы простых обывателей. Посему крупицы по-настоящему ценного либо не воспринимаются вовсе, либо так и остаются несущественными. Я продолжу. Возможность управлять будущим через прошлое кружит голову. Нужно отдать должное Великим магистрам: они не поддались соблазну. Почти все. Было одно исключение. Об этом не принято говорить: слишком велик позор. Но тебе следует знать. Речь идёт о шестом Великом магистре ордена – Никаноре. Он родился в 1831 году в Рязанской губернии. Из крепостных, точнее, незаконнорождённый сын помещика Рогожина. Папаша дал ему неплохое образование. Я думаю, просто отправил его подальше. Как говорится: с глаз долой – из сердца вон. В общем, Новороссийский университет в Одессе принял его с распростёртыми объятьями. В орден он попал в 1860 году по рекомендации князя Орлова. Алексей Фёдорович заприметил талантливого молодого человека во время работы в Главном комитете по крестьянскому делу, который князь некоторое время возглавлял. В 1865 году Ярослав Рогожин нарёкся Никанором и принял ключи из рук умирающего пятого Великого магистра Кирилла. В этом же году на свет появился шестой ключ.
В то время орден был на подъёме. Только сильные мира сего знали о его существовании. За триста лет ни одно серьёзное политическое решение не было принято без участия ключников. Но вскоре всему этому пришёл конец. Никанора угораздило связаться с подонком Желябовым (не зря Ленин пел ему дифирамбы, называя "русским Робеспьером"). Как оказалось, оба учились в Новороссийском университете, правда, в разное время. Это первое, что их сблизило. Дальше – больше. Желябов из крепостных, одному богу известно как получивший образование, не дурак, очень решительный и честолюбивый, радикал и прочее, прочее. Такой человек не мог не понравиться нашему магистру. Несмотря на разницу в возрасте, их дружба крепла и принимала характер единомыслия.
Как ты понимаешь, это никак не вязалось с принципами существования ордена, могучей и закрытой организации. Впрочем, оправдать можно всё, если речь не идёт о подрыве устоев клана и прямой угрозе его членам. А угроза была. И серьёзная! То там, то тут, как грибы, росли и множились террористические организации. Не миновала чаша сия и наших друзей. Ладно, члены ордена быстро сообразили, что к чему, и предотвратили убийство Александра II. Через два года императора всё же убили, но в том нет нашей вины. Совет ордена судил Никанора. Тот отрицал свою причастность к покушению, но доказательства были неопровержимы. В 1889 году Совет лишил Никанора титула магистра и забрал ключи. После этого его никто не видел и ничего о нём не известно. А тот взрыв под Александровском поставил крупную точку в хороших отношениях ордена и власти. Нам пришлось на долгие годы уйти в небытие.
Но не будем о грустном. Ключники хоть и прекратили напоминать о своём существовании, не стали менее могущественны. Просто в один прекрасный день они решили наблюдать за происходящим со стороны и не вмешиваться в ход истории. Гораздо спокойнее жить в мире, где всё идёт заведённым порядком.
Пришло время кратко познакомиться со всеми существовавшими Великими магистрами Ордена хранителей ключа. Тебе это пригодится.
Первый магистр – Феофан. О нём я тебе рассказывал. Добавлю лишь, что умер он в 1648 году. В этом же году его преемником стал Елизар, он же Никита Романов, родственник российских царей, сын Фёдора Никитича Романова и княжны Евдокии Горбатой-Шуйской. Родился он в 1602 году. Когда царь Борис Годунов отправил его и всех братьев в ссылку, Феофан тайно вывез его в Москву, чем спас от неминуемой гибели. До самого конца жизни так никто и не узнал о происхождении Елизара. Свои полномочия новому Великому магистру Григорию он передал в 1670 году, за три года до кончины.
Великий магистр Григорий родился в 1625 году. Священник, в миру Фёдор Галицкий. История его рождения покрыта тайной. Известно, что он появился на свет в Желтоводском Макариевом монастыре. Был послушником в Кожеозерском монастыре. Духовным наставником Григория стал не кто иной, как игумен Никон, будущий патриарх "града Москвы и всея Малыя и Белыя России". Всё это время Григорий находился под пристальным вниманием Елизара. В 1655 году, заручившись благословением патриарха, Великий магистр посвятил его в тайны ордена.
Четвёртый Великий магистр Симон приехал в Россию вслед за Петром Великим после его поездки по Европе. Увлёкшись идеями Петра, покинул родной дом и отправился покорять Москву, как бы смешно это сейчас ни звучало. Итак, Симон, урождённый Гюстав Шпеер, родился в Риге в 1678 году. Сын нотариуса Энхе Шпеера занимался семейным делом, но не чувствовал к нему призвания. В одном из кабаков встретил русского императора. А Петра нужно было знать. Он и столб убедит! Хороший мужик был. Понятно, наш юноша замечтал о далёкой, неизвестной стране. В 1700 году приехал в Москву, служил при дворе, выполнял личные поручения царя. Нужно сказать, что Пётр Алексеевич большой забавник был и доверял ему очень щекотливые дела. В 1715 году Симон принят в орден Великим магистром Григорием, с 1719 года возглавил организацию, умер в 1761 году.
Следующий ключ пришлось ждать аж тридцать восемь лет. Конечно же, магистры, которые управляли орденом, были, но пятый ключ появился только в 1799 году. К великому счастью и не менее великому удивлению, его создал двадцатиоднолетний Вильгельм фон Гомпеш. Он стал самым молодым Великим магистром за всю историю организации. Будучи рыцарем Мальтийского ордена, он в 1798 году покинул Мальту и уехал ко двору Павла I. Случилось так, что его отец, Фердинанд фон Гомпеш, был магистром или, как у них называется, гроссмейстером Мальтийского ордена. В 1798 году у него случилось недопонимание с Наполеоном, и он был низложен, передал знаки достоинства Павлу I и обиделся на весь мир. Вильгельм не остался с отцом, а двинул в Москву. Что и говорить, был с радостью там принят. Не знаю, чем он приглянулся ключникам, но они, как ты понимаешь, не ошиблись в выборе. Добавлю только, что годы его жизни ограничились 1778–1865 годами. В ордене он оказался в 1799 году и был известен под именем Кирилл.
О Шестом магистре ты уже знаешь. По сути, с него началось постепенное угасание клана. Не из-за него. Просто история России начала делать мёртвую петлю.
О себе я писать не буду. Как-нибудь расскажу при встрече. Знай только, что родился я в 1959 году и, как ты понял, ещё жив. О традициях и ритуалах ордена тоже не имеет смысла распространяться. Хватит с тебя того, что ты прочитаешь. Тем более что после революции орден распался. Это было связано с внутренним расколом. Одни ключники считали правыми большевиков, другие требовали поддержать белое движение. В результате орден перестал существовать. По моему глубокому убеждению, не хватило одного-единственного человека, который смог бы навести в нём порядок и повести за собой. Не нашлось к тому времени авторитетного магистра, способного не только сплотить вокруг себя Орден, но и не допустить падения страны…»
Я поднял глаза. В моих руках осталась ещё пара страниц. Если это рассказ, то он явно не дописан. А жаль. Очень увлекательно! Кажется, нужно покурить и выпить кофе. Чуть в стороне лежали ключи. В свете прочитанного нужно посмотреть на них повнимательнее. Я сгрёб их и пошёл на кухню.
* * *
